Здесь, уже совсем близко к монастырю, им встретился мужик, который с полубезумной улыбкой шёл рядом с пустой телегой. При виде бороды Макара он остановился, отвесил поклон в пояс и перекрестился. Затем попалась на дороге баба, завёрнутая в чёрные тряпки с головы до ног, только глаза видны. За ней плёлся ребёнок, то ли мальчик, то ли девочка, затянутый крестом засаленных тряпок, с глиняными гирями на ногах. И она отвесила поклон нечёсаной бороде Макара.
К пустыни подъехали к вечеру, когда и без того тёмные облака сделались ещё темнее, а холодный ветер стих и только иногда тревожил лихими набегами, проникая в самые глубокие складки одежды. Макар поёрзал в телеге и нахмурился:
Приехали, барин.
Стены, окружавшие монашескую обитель, хранили следы недавнего пожара и во многих местах были разрушены. Закопченный кирпич неопрятными осколками вываливался из обожжённых прорех. Поверх низких дырявых крыш свечой возносилась к небу каменная колокольня. Невысокий собор с пятью главами стоял рядом, а с других сторон колокольню обступили обычные домики, служившие разным монашеским нуждам. Один из них, примыкавший к разбитой стене, был разрушен и теперь два худых бревна удерживали его обезглавленный остов, навалившийся на них рваным брандмауэром. Ворот не было, въезд преграждало бревно. По завету преподобного Мартирия в обитель нельзя было верхом. Макара предупредил об этом хромой кузнец с постоялого двора, где они ночевали.
Николай вылез из телеги.
Погоди тут, указал он мужику и зашёл в обитель.
Сразу за бревном ему встретился низенький, тощий инок с красным перекошенным лицом и жиденькой бородкой. Он шёл, пошатываясь, как камыш, едва переставляя ноги.
Желаю здравствовать, обратился к нему Николай, но тот даже не повернулся. Мне бы к настоятелю.
Там он, выкинув из рясы руку, проскрипел человечек, за трапезной.
Николай прошёл между собором и трапезной и очутился на хозяйственном дворе. Там был устроен навес, наспех сколоченный из свежих и обгоревших брёвен. Под ним с одного края аккуратными рядами лежали колотые дрова, а с другого стоял большой стол, за которым сидел архимандрит и вместе с двумя другими монахами разделывал тыкву. Первый монах, выпучив глаза, резал, второй, кривясь, вытаскивал сердцевину, а настоятель с лицом каменным и серым, доставал из сырой требухи семена и складывал в небольшой растопыренный мешок. На вытоптанной земле вокруг стола развалились тыквы: приплюснутые белые, вытянутые зелёные, шары в красную прерывистую полоску и огромные рыжие. С одной такой, едва ли не с лошадиную голову, как раз боролся первый монах.
Желаю всем здравствовать, сказал Николай. Простите, что отвлекаю вас от трудов ваших, ищу старца чудотворящего. Люди говорят, в вашу обитель сослан был.
Все трое разом прервали своё занятие, чем вызвали в Николае некоторое замешательство.
По што он тебе нужен? спросил архимандрит.
Мне, Ваше высокопреподобие, беса изгнать.
Монахи переглянулись, а борода настоятеля принялась шевелиться и трястись, будто под ней он старался как можно быстрее разжевать кусок холодной смолы.
Не всяк беса отчитать способен, наконец произнёс настоятель.
Высокое благословление на то нужно, добавил монах с выпученными глазами.
Архимандрит между тем осмотрел Николая, и борода его снова зашевелилась.
У нас работников не хватает, продолжил он. Как забрал Бог преосвященного Корнилия, наступили для нас тяжёлые времена. Новгородский архиепископ земли лишил, иконы вывез, утварь разную. Прогневился господь и ниспослал нам наказания одно другого строже. Сим летом погорели, аккурат в Петров пост.
При упоминании последнего несчастья, все трое тяжело вздохнули и, шепча бородами, по три раза перекрестились. Николай запустил руку под пояс и извлёк оттуда рыжий кожаный мешочек. Он стыдливо положил его на край стола, рядом с яркой, выпотрошенной тыквой. Глаза монахов посветлели. Отступив, Николай уловил странное изменение в воздухе. К мягкому и знакомому запаху лежавших под навесом дров начал подмешиваться тоже знакомый, но совсем неожиданный запах.
Аз был бы счастлив, коли бы моё скромное пожертвование начал Николай, но странный запах так быстро усилился, что у него даже перехватило дыхание, он резко выдул воздух из ноздрей и продолжил, смогло бы оказать
В этот момент все три монаха сморщились.
Да благословит тебя Господь, сказал архимандрит, отводя взгляд от мешочка и покрывая себя крестным знамением. Послушника за колокольней найдёшь. Дрова колет. Ветхой звать.
Послушника? удивился Николай. А разве не монах он? Не инок?
На это бороды снова пришли в движение:
Старовер он. Негоже в православной обители в иноки раскольников постригать. Ждём, пока не покается, пока не отречётся от греховных привычек.
Николай поблагодарил монахов и Бога, трижды перекрестился вместе с ними, поклонился настоятелю и отправился за колокольню. Там, в густом сумраке, старик в косоворотке и с бородой, заправленной за пояс, вдумчиво рубил дрова. Странный и резкий запах, судя по всему, исходил именно от него. Это была смесь человеческого пота и чеснока, которым растирался дед, вместо того, чтобы мыться. Старец был точен чурки легко разваливались под колуном и белыми лепестками разлетались в стороны.
Желаю здравствовать, обратился к нему Николай.
С места не двинусь, неожиданно ответил старик. Сам заварил кашу, сам её и расхлёбывай.
Николай не сразу понял, что старец говорит именно с ним. Он даже обернулся, проверить нет ли кого за спиной.
С тобой говорю, с кем ещё, старик бросил на Полесова косой взгляд и поставил под удар очередную чурку.
Батюшка
Не батюшка я тебе, оборвал его Ветхой и ударил топором так, что Николай даже вздрогнул.
Желаю здравствовать, обратился к нему Николай.
С места не двинусь, неожиданно ответил старик. Сам заварил кашу, сам её и расхлёбывай.
Николай не сразу понял, что старец говорит именно с ним. Он даже обернулся, проверить нет ли кого за спиной.
С тобой говорю, с кем ещё, старик бросил на Полесова косой взгляд и поставил под удар очередную чурку.
Батюшка
Не батюшка я тебе, оборвал его Ветхой и ударил топором так, что Николай даже вздрогнул.
Горе у нас
И поделом! Старец подтянул выбившуюся бороду. Чай не святых казнит демон? Хоть и бесовский выродок, но за грехи. Да и город антихристом на костях выстроен, уж потоп в страстях.
Николай опешил, он был уверен, что старик не откажет.
Что же ты сам не прогонишь демона? Давай, нарядись нынче патриархом и задай бесу порку. Вот потеха будет два нехристя сошлись, кто кого дюже.
Лицо деда покрывала густая борода виднелись только глазки и кривой нос. Только по ним Николай едва ли мог определить смеётся стрик или говорит серьёзно. Он всматривался, но разобрать мешали сумерки.
Я слов нужных не разумею. Обрядов и молитв не ведаю, осторожно пожаловался Николай.
Обрядов не ведаешь? А пошто тебе обряды, пошто молитвы?
Так
Думаешь, обряды демону страшны, али слов он каких-то убоится? Дед снова ударил топором. Аль будет смотреть он, сколь ты перстов в крестном знамении складываешь? Сколь раз аллилуйю поёшь и как имя господа произносишь?
Старик взял новую чурку.
Вера важна. Без веры ты хоть всё писание вызубри, хоть в какие рясы нарядись, хоть в какой скит заройся, не услышит тебя господь и не поможет.
Николай не нашёлся, что ответить. Вместо этого он сделал ещё одну попытку уговорить старика, но в замешательстве начал совсем не с того.
Аз рядился, чтобы мздомцев да казнокрадов обличать. На путь честный направить, людям помочь
Мздоимцев? переспросил Ветхой и ехидно прищурился, Тех, кому мошну на стол суют?
Николаю сделалось окончательно не по себе. Казалось, он говорит не с дедом, а со своей въедливой совестью.
Не поеду никуда, вертайся за ворота к своему другу и скажи, чтобы сюда шёл. Поздно уж, у нас заночуете. А утром, чтобы духу вашего здесь не было!
Ещё удар и щепки бабочками разлетелись вокруг старика.
* * *
За ночь лужи покрылись хрупким льдом. Между стеной и огромной, низкой тучей во всё небо, возникла огненная брешь и осветила нежным утренним светом потрёпанные стены Мартириевой пустыни. Полесов молча подошёл к Макару и стал смотреть на то, как мужик запрягает лошадь.
А, ну и ладно! встрепенулся Макар. Так смердит от того старца, что упаси бог с ним три дня в одной телеге трястись.
Николай угрюмо посмотрел на бородатого мужика.
Да уж лучше в хлеву, с курями да хряками! принялся развивать тему мужик.
Неужто? раздался строгий голос за спиной Николая, тот быстро обернулся и увидел Ветхоя. Старик был в тяжёлом сером кафтане с сумой через плечо. В нос ударил характерный запах, Макар сморщился:
Помилуй, господи, мя грешного, дай мне силы вынести начал Макар.
Не поможет, ехидно отозвался старец, персты не так складываешь.
А как надо?! встревожился мужик, увидев ухмылку своего барина.
Никак не надо, ответил Ветхой, чем ввёл Макара в совершенное замешательство. Видение мне было, поеду с вами.
6.
Необычный туман стоял над Невой. Густой и приземистый. Он заполнил Петербург сизой мглой, превратив улицы в бездонные каналы, кишащие призраками. Тишину предрассветного сумрака нарушали только псы, но лай их не гулял по переулкам и не отражался эхом от стен, а был заперт ближайшим изгибом улицы.
Стены Петропавловской крепости уже второй десяток лет перекладывали: почерневшее дерево меняли на камень. Огромные круглые брёвна, вынутые из старых стен, отлично подходили для расправы с многочисленными грешниками. Миних, прежде занятый только реконструкцией крепости, неожиданно обернулся лютым извергом и устроил в городе беспощадное судилище. Улицы, каналы, площади и набережные наполнились страданиями и ужасом.
По Неве, в синем молочном тумане, плыла небольшая шлюпка. В ней было двое: один с бородой, другой в синем кафтане, расшитым золотом, в чёрной треуголке и с повязкой до глаз на лице.
Силён демон, наперёд всё разумеет, задумчиво сказал Ветхой, перебирая лестовку. Делай всё, как я тебя научил. И не бойся. Ничего не бойся, что бы ни случилось.
Николай вздохнул и продолжил грести. Во мраке над туманом появился деревянный шпиль собора Петра и Павла, крепость была уже близко. Когда подошли к разобранной стене, лодка стукнулась и развернулась кормой. Человек в треуголке выбрался на землю, перекрестился и тяжело, но решительно, начал перебираться через камни и брёвна во двор крепости. Второй остался в лодке.