Удалов в удивлении посмотрел на фасад.
Фасад школы был такой же, как прежде, только профиль Римского-Корсакова сбили, а вместо него поместили профиль Усищева. Подпись же пока оставили старую: «Великий русский композитор».
Нам к товарищу Усищеву, строго сказал Минц.
Люберецкие потому и приехали на охрану Усищева, что не знали никого в Гусляре. Неужели в городе нашелся бы житель, который осмелился остановить, не пустить Минца и Удалова? Не было такого жителя
Гуляй, папаша, сказал охранник.
Возмущенный Минц, которого никогда еще не встречали так в Гусляре, рассердился и хлопнул хама портфелем по руке. Автомат упал, а второй охранник развернулся, чтобы прошить очередью двух старых хулиганов.
К счастью, тут на шум распахнулось окно на втором этаже, выглянула усатая рожа главного разбойника и сказала:
Отставить пальбу! Пропустить ко мне глубокоуважаемых товарищей ветеранов, моих дорогих избирателей. А вот ты, Василий, считай себя уволенным. Если любой старый еврей может у тебя автомат вышибить твое место на кладбище
Шеф, я же не ожидал!
Тогда твое место на помойке, сказал Усищев и выстрелил в своего охранника со второго этажа. Охранник упал бездыханным, и его алая кровь оросила автомат, а также ботинки Удалова, который кинулся внутрь музыкальной школы.
Потрясенные случившимся, старики поднялись на второй этаж. Усищев их не встретил, но они узнали, что он всегда сидит в голубой гостиной, в классе арф. Большинство арф уникальной работы было уже продано им в Бангладеш, но одна правда, без струн, осталась для интеллигентного антуража.
Толстый, гладкий, усатый, тонкорукий Усищев сидел за столом, уставленным его коллекцией изображениями обнаженных девушек работы советских фарфоровых заводов.
Присесть гостям Усищев не предложил, но Минц, уже преодолев потрясение, подошел к столу, поставил на угол портфель и сказал:
У нас к вам, товарищ Усищев, важная проблема, которая касается вашего происхождения.
Мое происхождение не обсуждаем! вдруг испугался Усищев.
Вы меня неправильно поняли, сказал Минц. Мы знаем, что такая выдающаяся личность, как вы, уже жила на свете
И он популярно изложил завтрашнему диктатору Великого Гусляра теорию перерождения душ. О перерождении душ диктатор раньше не слышал, и если бы не солидность профессора Минца, он бы в нее не поверил. Но когда Минц произнес:
Может, среди ваших предшественников и Наполеон попадется, Усищев клюнул на это заявление, расплылся и спросил:
А что, можно уточнить?
И он популярно изложил завтрашнему диктатору Великого Гусляра теорию перерождения душ. О перерождении душ диктатор раньше не слышал, и если бы не солидность профессора Минца, он бы в нее не поверил. Но когда Минц произнес:
Может, среди ваших предшественников и Наполеон попадется, Усищев клюнул на это заявление, расплылся и спросил:
А что, можно уточнить?
Это непросто, ответил Минц.
Сколько просите за Наполеона? спросил Усищев.
Аппаратура зарубежная, настройка тонкая
Сто баксов? спросил Усищев.
Послушайте, Усищев, рассердился Минц, мы с вами не на базаре. Какие могут быть сто баксов, если вы получите с завтрашнего дня право писать на табличке: «Бывший Наполеон, а ныне товарищ Усищев»?
Ладно, можно и без товарища, смирился Усищев. А сколько?
Завтра всероссийское телевидение сообщит: «Городом Великий Гусляр с недавнего времени руководит новый Наполеон». Как вы думаете, не появятся ли здесь руководители некоторых партий с предложением вам баллотироваться в президенты?
Да ладно! отмахнулся Усищев. Его руки, неловко приделанные к тугому телу, были тонкими и ломкими, а пальцы словно когтистыми.
Так что обойдется это вам в двенадцать тысяч долларов чеком на швейцарский банк, а также по новой квартире нам с Удаловым, как только вас изберут всеобщим благодетелем.
Не пойдет!
Начался торг. Он продолжался минут десять. Минц и Усищев вспотели. Спорили они искренне, отчаянно, а Удалову все хотелось крикнуть: «Лев Христофорович, да обдурит он вас, по глазам видно! Посмотрите в эти черные точечки! Ни копейки не даст!»
Наконец сошлись на трех тысячах и двух квартирах.
Минц вынул из портфеля и расставил на столе приборы. Усищев смотрел со смешанным чувством страха и надежды. Ему хотелось быть Наполеоном, но он опасался подвоха и боялся, не слишком ли много обещал заплатить за сомнительную тайну.
Середину стола занял черный шар. Ближе к себе Минц поставил конус, обратив его острым концом к Усищеву, а экранчиком к себе.
А это не опасно для здоровья? спросил Усищев.
К здоровью ваша наследственность отношения не имеет, отрезал Минц. Но должен предупредить, что у перерожденца существует тесная внутренняя связь с его предшественником. Насколько тесная, мы еще не знаем.
А что я Наполеон, это уже точно?
Проверим будет точно.
Ну давайте! приказал Усищев и поправил буденновские усы. Время не ждет. Чем черт не шутит Может, и Александр Македонский Чувствую я в себе иногда Александра, прости, Македонского.
Замрите, закройте глаза, велел Минц.
На экране конуса Удалов увидел вовсе не Усищева и даже не Наполеона Там было нечто туманное.
А нельзя так сделать, чтобы я из себя стал, как Наполеон? спросил Усищев, не открывая глаз. Мне это по телевизору хотелось бы показать. Постарайся, накину!
Это мы и постараемся сделать. Если есть ваше желание.
Ясное дело хочу, чтобы стал, как этот самый с которого я произошел.
Изображение на экранчике стало принимать все более отчетливую и устрашающую форму.
Удалов открыл рот, чтобы закричать, но Минц зашипел на него, как кобра.
Жужжание в конусе и черном шаре усилилось.
И тут Усищев начал приподниматься над столом, упершись в него тонкими лапами. Он уменьшался, причем скорее прочего уменьшалась голова, вернее, уже головка Черные точки глаз сверкали отчаянно и злобно, и все более ссыхался он, все быстрее уменьшался
Он этого хотел, мрачно сказал Минц.
Большой черный таракан немного постоял, озираясь, в центре стола, а потом кинулся в атаку на Минца. Нападение было столь яростным, что Минц с Удаловым прыгнули в стороны, а таракан Усищев, не рассчитав сил, упал со стола и, осознав, видно, что придется переносить свою деятельность в иной мир, шустро кинулся в угол.
Вот и все, сказал Минц, отключая приборы. Человеком меньше, тараканом больше
Что ты наделал! закричал Удалов. Ты же убил городского руководителя!
Никто не погиб, ничто не погибло. Сейчас он организует выборы в тараканьем царстве А мы с тобой давай поспешим отсюда, а то какой-нибудь лакей с «калашниковым» заглянет и удивится.
Они вышли из музыкальной школы беспрепятственно. И пошли домой.
А по дороге Удалов попросил объяснений. Он не все понял.
Мы все, все ученые, допустили ошибку, о которой нас уже предупреждал Будда, сказал Минц. Мы почему-то решили, что перерожденцы всегда были людьми. Был Наполеон стал Гитлер. Был Ломоносов стал Капица. А почему? Любая живая тварь может переродиться в иное существо Вот и я попался. Несколько часов изучал волоски щетинку кандидата Усищева, но никакой человек из них не получался. Молчит экран и показывает какие-то полоски
Мы все, все ученые, допустили ошибку, о которой нас уже предупреждал Будда, сказал Минц. Мы почему-то решили, что перерожденцы всегда были людьми. Был Наполеон стал Гитлер. Был Ломоносов стал Капица. А почему? Любая живая тварь может переродиться в иное существо Вот и я попался. Несколько часов изучал волоски щетинку кандидата Усищева, но никакой человек из них не получался. Молчит экран и показывает какие-то полоски
Минц остановился, поглядел, как летят с криками на ночной покой вороны, раскачивая голые ветви деревьев и роняя на землю снег.
К счастью, я гениален, продолжил Минц. А раз так, я решил посмотреть, а точно ли мы имеем дело с перерождением человека? Но тут одного волоска было недостаточно. Мне пришлось усовершенствовать установку, наладить более тесную связь между перерожденцем и оригиналом, чтобы исключить любую ошибку Остальное ты видел.
Но почему он превратился в таракана?
Ах, Удалов, наука имеет еще столько тайн! Но он так хотел стать Наполеоном, что я не смог отказать ему в этой мечте. Кто мог подумать, что он Наполеон, но среди тараканов?
Они дошли до ворот.
Попрощались.
Ты что-то печален, друг мой, сказал Минц.
Да нет, пустяки
Лучше откройся мне.
Тараканов жалко. Жили они, размножались и тут получили тирана. Представляешь, какой он там среди них порядок наведет?
Удалов, ты меня удивляешь. А людей тебе не жалко?
Жалко, но бессловесных тварей больше.
Не печалься, сказал на прощание Минц. Вырастет у нас еще другой диктатор. Похуже прежнего. Так что потерпи
РОКОВАЯ СВАДЬБА
Август завершался солидно, как в старые времена. Листва еще не пожелтела, но помутнела и пожухла, зато небо было бирюзовым, нежным, а по нему плыли облака пастельных тонов.
В понедельник Удалов возвращался с садового участка, вез сумку огурцов, два кабачка, банку собственноручно засоленных помидоров. Еще на конечной автобус заполнился такими же огородниками, у рынка многие сошли, вместо них втекал городской, в основном молодой народ. Этот народ не обращал внимания на прелести августа и не хотел единения с природой, он хотел единения друг с дружкой.
Мускулистый от щиколоток до шеи парень ограждал свою спутницу от других пассажиров. Девица ему досталась фарфоровая, ясноглазая, вроде бы задумчивая, хотя ясно было, что задумываться ей нечем.
В годы удаловской молодости таких девиц еще не рожали и не разводили. Главной частью девицы были ноги, сооружения архитектурной ценности. На них уже можно было вешать дощечку: «Памятник архитектуры конца XX века. Охраняется общественностью». Над ногами, на уровне удаловского подбородка начинались прочие детали тела талия, наглая грудь, а потом нечто розовое, голубое и золотистое.
Удалова покачнуло на девицу, и парень на него зарычал. Он был коротко стрижен, и наверно, в стрижке отрезали ему затылок, но обошлось без кровотечения, там была сплошная кость.
Автобус остановился у парка. Парень подтолкнул девицу, та спрыгнула с подножки, пошатнулась на своих колоннах, но устояла. Парень тут же подхватил ее за талию и прижал к себе. Так они и ушли.
Удалов сошел на следующей остановке.