Если бы Юстас был секретным агентом и сидел бы в Москве, его шифровка в Центр, в Берлин Алексу наверняка содержала бы слова «страна не совсем в адеквате, все веселятся, при том некое смутное ощущение беды витает в воздухе». Впрочем, доктор экономических наук Юрий Потемкин, в товарищеском общении с немецким коллегой Александром Диттером Юстас находился в Берлине. Пользуясь гостеприимством Диттера, которого он называл Алекс, Юстас изучал германский опыт работы саморегулирующихся организаций в строительстве. Работа увлекала Юстаса и он мало интересовался происходящим на родине.
Страдания Петра Петровича
Первые проявления отмены взяток утром 10 ноября были малозаметными.
Все было вроде как всегда. Начинался обычный день приема взяток от посетителей. Таких дней в рабочей неделе Василия Модестовича Гребенюка было два из пяти, и дни эти обычно были приятными. Радовало душу почтение со стороны посетителей, а подношения сулили и осуществление многих материальных приятностей. Но сегодня он пришел на работу чуть раздраженным. Негатив был связан с крепко и подробно застрявшим в памяти ночным сном. Сон жизненный, на очень привычную тему. К Василию Модестовичу пришел старый, ставший почти приятелем клиент. Гребенюк обращался к нему «дружище», брал у него не пересчитывая, и подписывал не читая. И в этот раз дружище отдал деньги, а Василий Модестович подмахнул бумаги. Вторым посетителем был незнакомый, с ним пришлось поработать. В документах имелись некоторые не очень существенные недочеты. Был бы повод можно было бы на счет их зажмуриться. И добрый чиновник готов был к тому, ожидая от посетителя должного сигнала. Но тот молчал. Василий Модестович собрался привычным образом поощрить его: «У вас тут в документах ряд проколов. Конечно, можно было бы и пойти вам навстречу», завершая фразу многозначительной паузой. И он начал это говорить, но к моменту, когда закончил первую часть фразы розовый здоровый румянец на его лице сменился на пунцово-красную окраску. Концовку он выдал совсем другую: «Я не могу это согласовать». Посетитель, услышав про «ряд проколов», потянулся рукой в нагрудный карман пиджака за конвертом, нащупал его, но услышав «не могу» замер. Со стороны могло показаться что от «не могу» ему стало плохо и он держится за сердце. Но Гребенюк проявил иную реакцию. Увидев движение посетителя он потянулся было привычным жестом открыть папку, в которую принимал подношения. При том он услышал, как кто-то произнес его языком неуместную фразу про «не могу». Удивление стало еще большим, когда обнаружилось отсутствие на столе привычной папки. Еще полчаса назад была, сегодня туда конверт лег и вдруг нет ее. Василий Модестович вспотел, впору и ему за сердце хвататься. А посетитель тем временем начал блеять. С виду совсем не мальчик, все понимать должен, а понес что-то об исправлении недочетов в документах, в чем просил подсказать и помочь. В общем-то слова эти были правильные, ритуальные, именно после них Василий Модестович обычно снисходительно разрешал оставить документы для более внимательного рассмотрения, или если действительно следовало что-то исправить давал конкретные, дельные советы. Но на сей раз просьба не дополнялась конвертом, и вызвала совсем иную реакцию.
Здесь вам не консультационный центр, а государственное учреждение. Извините, извинение это было как укус змеи, у меня нет времени. Посетитель хотел было крикнуть: «Я принесу!» Но выдавил он из себя совсем другое; «Привлеку специалистов, буду исправлять документы».
Раздражение от такого сна было тем более велико, поскольку на этом месте зазвенел будильник, и Василию Модестовичу не удалось даже выгнать посетителя должным образом.
Придя на работу с дурным предчувствием, он обнаружил, что дурной сон начинает сбываться: адекватный посетитель, недочеты, поощряющие слова, в ответ на которые посетитель с легкой грустью на лице тянется к груди, и к черту сон получается! достает из внутреннего левого нагрудного кармана пиджака конверт. Облегчившись, пиджак на нем поднялся в плечах, движения стали чуть свободнее. Рука, находясь в поиске нового пристанища для конверта, несколько замешкалась. Подсказывая путь, Гребенюк распахивает лежащую на столе тисненую папку. Она была с секретом: опущенная взятка не задерживалась в ней, а проваливалась вниз, в тайный ящик стола, найти который было не просто. Рука двинулась к папке, чуть коснувшись ее, разжимает пальцы, освобождается от конверта. Одобрительно-дружелюбно глядя на посетителя Гребенюк закрывает папку. Не заметив, что рука с конвертом задержалась, он чуть прихлопывает ее папкой. Посетитель чуть смущается: «Извините», торопливо убирает руку, некоторое время будто не знает куда ее деть, трогает пальцами письменный прибор. Василий Модестович улыбнулся чуть шире, взялся за ручку, аккуратно вывел подпись. Передал документы, поднялся, протянул руку клиенту: будем сотрудничать. Некоторую его растерянность он отнес на неопытность.
Раздражение от такого сна было тем более велико, поскольку на этом месте зазвенел будильник, и Василию Модестовичу не удалось даже выгнать посетителя должным образом.
Придя на работу с дурным предчувствием, он обнаружил, что дурной сон начинает сбываться: адекватный посетитель, недочеты, поощряющие слова, в ответ на которые посетитель с легкой грустью на лице тянется к груди, и к черту сон получается! достает из внутреннего левого нагрудного кармана пиджака конверт. Облегчившись, пиджак на нем поднялся в плечах, движения стали чуть свободнее. Рука, находясь в поиске нового пристанища для конверта, несколько замешкалась. Подсказывая путь, Гребенюк распахивает лежащую на столе тисненую папку. Она была с секретом: опущенная взятка не задерживалась в ней, а проваливалась вниз, в тайный ящик стола, найти который было не просто. Рука двинулась к папке, чуть коснувшись ее, разжимает пальцы, освобождается от конверта. Одобрительно-дружелюбно глядя на посетителя Гребенюк закрывает папку. Не заметив, что рука с конвертом задержалась, он чуть прихлопывает ее папкой. Посетитель чуть смущается: «Извините», торопливо убирает руку, некоторое время будто не знает куда ее деть, трогает пальцами письменный прибор. Василий Модестович улыбнулся чуть шире, взялся за ручку, аккуратно вывел подпись. Передал документы, поднялся, протянул руку клиенту: будем сотрудничать. Некоторую его растерянность он отнес на неопытность.
Проводив посетителя, он просит секретаря не пускать к нему никого некоторое время. Подходит к окну, держа руки в карманах брюк, расправляет плечи и потягивается. Сделав, таким образом, зарядку, внутренне улыбаясь: «Все хорошо», он собирается пересчитать деньги, тем самым окончательно победить неприятный сон. Но потайной ящик оказывается пустым. Чиновник очень озадачился, потерял улыбку, свел брови. Сдерживая раздраженную суетливость и предчувствуя недоброе, обыскивает стол, нагнувшись, шарит под ним. Ничего. «Вот фокусник. Ну, я»
Василий Модестович сел на свое рабочее место, закурил. Ограничивая себя, он курил не более 10 сигарет в день, стараясь приурочивать сии приятные моменты, удваивая удовольствие, к хорошим событиям. Сейчас не до того, успокоиться хотя бы.
За движениями следующего посетителя Гребенюк следил очень внимательно. Он отчетливо видит: рука опустила конверт в папку, но там его не видно. Он притянул папку к себе, пошарил рукой. Пусто. Обычно вполне добродушный и сдержанный, Василий Модестович взрывается эмоциями. Потрясает папкой перед самым лицом посетителя:
Вы что себе позволяете! Несколько отпрянув, тот растерянно достает бумажник, не глядя и не считая, вынимает деньги, протягивает:
Простите, Василий Модестович. Конечно, конечно, вот возьмите. Нарушая всякую технику безопасности, чиновник тянется к купюрам. Руки обоих держат деньги, вот они, плотные и чуть шероховатые. Но деньги исчезают, испаряются, испепеляются, но нет даже пепел отсутствует. Руки застыли, как будто намеревались пожать друг друга и вдруг передумали.
За день Гребенюк отправил ни с чем семерых, в том числе и тех, чьи документы были безукоризненны. Не то что бы он не мог просто так подпись ставить, нет, подписывал, бывало без денег, и по просьбе чьей-нибудь, и видя, что документы правильны, и когда это и не совсем так, повинуясь всплеску симпатии к посетителю. Но сейчас посетители вызывали даже не раздражение злобу. Обычно Василий Модестович буквально изгалялся над ними, выискивал в документах самые мелкие недостатки, делая, что называется, из «мухи слона», а затем объяснял, что есть достаточные основания для привлечения клиента ну если не к уголовной, то к административной ответственности, точно.
Бездарно прожитый день не поддавался рациональному объяснению. Острый ум Гребенюка увязал воедино недавнюю шумиху по поводу прекращения взяток и сегодняшние события, но поверить в такое ему не представлялось возможным, также как в инопланетян.
На следующий день поток посетителей попросту иссяк. Секретарь пояснила: они до вас не доходят, всех отфутболивают на нижних этажах. Гребенюк позвонил начальству, с которым делился и советовался. Пришел на прием. Начальник встретил его приветливо, но не скрывал собственной обеспокоенности происходящим: он столкнулся точно с такой же проблемой. И точно также как и Гребенюк не мог принять такую возможность всерьез. Ну не могут же взятки и вправду прекратиться! Хоть тресни! Совсем даже неглупые головы обоих чиновников не вмещали в себя новую реальность, и уж тем более, не получалось сформулировать какую-нибудь осмысленную реакцию.
Петр Петрович, инженер-строитель крупного вуза, контролировавший ремонтные работы, взяток не вымогал, давали сами. Он просто плыл по течению, дают беру, не дают не беру, ни кому не мешаю, иногда могу и несколько помочь. Не за взятку, так, по доброте душевной. Дадут буду мягче, не дадут объективнее. Главное чтобы подрядчик хорошо работал, тогда и денег с него взять можно. Плохим и нерадивым Петр Петрович не помогал, денег с них не брал, относился со всей строгостью. Но если денег дает то не такой он уж и плохой. Может чего не умеет, может помочь надо. Поможет подрядчик Петру Петровичу, и Петр Петрович в долгу не останется. Помогал он с пользой чуть-чуть для себя и главное для института. Без поддержки и подсказки, без совета новому человеку сориентироваться, исполнить работу качественно и оперативно было бы трудно. И Петр Петрович помогал, не всем, только лишь тем, кто работать хотел, умел и главное, знал, кому уважение проявить. С разгильдяями и халтурщиками Петр Петрович был строг и неподкупен. Руководствуясь такой идеологией, он имел неофициальный приработок с подрядчиков на порядок выше зарплаты, и одновременно был на хорошем счету у начальства.