Вечером, услыхав звуки южной речи, Чарли надел кепи и вышел к лифтам. У дверей боковой квартиры стояли его соседи мужчина и женщина, и, смеясь, разговаривали.
Чарли проходя, кивнул им в ответ на их приветствие, и, впервые за всю жизнь, проявил интерес к погоде:
Что, снегу много?
Мужчина стал с сильным акцентом что-то объяснять. Чарли покивал и поехал вниз. Вернувшись, он застал Молли встревоженной.
Иди-ка, посмотри, теперь их коляска стоит совсем возле нашей двери! Что будет дальше, Чарли? Они поставят ее поперек и как тогда ходить? Ты дал им понять, что их коляске здесь не место?
Я намекнул им, дескать, снегу-то много. Нормальный белый сразу бы смекнул, что речь идет о грязных следах на полу.
Дай Бог, чтобы у них проснулась совесть так не хочется съезжать!
Прошла еще пара дней.
Чарли, как хочешь, но ты должен поговорить с этими Санчесами, меня уже просто трясет всю от этой коляски. Сегодня, выходя, я чуть не стукнулась об нее коленом.
Чарли надел кепи и вышел к лифтам. Ждал он около часа, наконец, нарушители покоя появились.
Сэр, обратился Чарли к мужчине, Молли моя жена беспокоится насчет вашей коляски.
А что такое с коляской?
Сэр, коляска, видать, дорогая, вдруг ее кто-нибудь заберет, или хуже того украдет?
О. это пустяки, это пустяки!
Чарли вернулся домой.
Собирай вещи, Молли, не будет нам здесь житья, я сразу это знал, с первого дня, как их увидал.
Уложив вещи в машину, они заехали в кафе, где работала Молли, чтобы взять расчет. Пока Молли разговаривала с хозяином, Чарли решил сыграть партию в бильярд со своим приятелем сержантом полиции Додсоном.
Решили податься на новые места, Чарли? спросил Додсон прицеливаясь.
Да, нам с Молли Нью-Йорк что-то не по душе. Неспокойно в нем как-то стало. Как жить в городе, где полным-полно людей, не понимающих человеческую речь?
Тревожная ночь, суетливый день
Сережа Гуляев лежал потный и нагишом на шестиместной (уж больно была широка!) кровати, окутанный колдовским сумраком душной майской ночи. На его двадцать третьем этаже в открытые настежь окна глупые звуки улиц доносились слабо, и в комнате тишина стояла филармоническая.
Он начал задремывать, как вдруг: «з з з», раздалось возле самого уха. «Что это? Комары? Откуда в городе на двадцать третьем этаже комары?» Сережа прислушался.
Он начал задремывать, как вдруг: «з з з», раздалось возле самого уха. «Что это? Комары? Откуда в городе на двадцать третьем этаже комары?» Сережа прислушался.
Сомнений не было один паршивец комар как-то залетел в спальню и теперь деловито гудел справа возле стены. «Надо бы его убить но как?» Сережа встал, включил свет и стал оглядывать фешенебельные (денег ушло мама, не горюй) стены и потолок. Комара не было. «Я тебя прихлопну, как только ты сядешь», решил Сережа и потушил свет. Ночь была душной и по-охотничьи терпеливо хищной. Он напряженно ждал минуту, другую «З з з». Нахальный комариный писк теперь шел от затылка. Сережа резко набросил на голову простыню. Стало тихо.
Лежать под простыней было невыносимо жарко, и Сережа сбросил ее на пол. «З з з». Теперь было уже три голоса. Сережа опять включил свет и зло посмотрел на потолок. Он обомлел потолок, белый изначально, был покрыт черной вуалью комаров их были тысячи.
«В каком это фильме комаров пылесосом собирали? Плохо, что я не обзавелся пылесосом». И тут Сережу осенило у рабочих, которые делали евроремонт, да за одно и жили в соседней квартире, был пылесос иногда его какого-то лешего включали, и он, как леший, истошно выл на весь этаж.
Сережа накинул халат и пошел к соседям.
Добрый вечер, Хабиб, обратился он к открывшему дверь (он знал, что одного из них точно зовут Хабиб), вот что: бери-ка свой пылесос, да высоси у меня начисто комаров с потолка.
Тысяча. Ночной тариф.
Они зашли в спальню, Хабиб взревел пылесосом. В потолок застучали. Ночь была тиха.
Все, чисто.
Сережа отдал деньги, графским движением скинул халат вниз к ногам и лег на кровать. Спать не хотелось. «Интересно, остался ли тут хоть один подлец? Забился, небось, в щелочку и трусит. Что может насекомое комар против величия человеческого гения, мощи нашей техники?»
«З з з», издевательски раздалось прямо возле носа. Ночь глумилась над человеком.
Сережа накинул халат
Много, хозяин, насекомых у тебя, пылесос старый, сгорит, боюсь. Две тысячи
Они громко, не стесняясь, передвигали мебель, жестоко роняли стулья, по-кондукторски хлопали дверцами шкафов. Сверху соседи стали слушать приятную музыку, снизу уже давно плакал ребенок и что-то рычал мужской голос. Дом оживал.
Расплатившись с Хабибом за труд, Сережа заварил кофе и открыл томик Монтеня надо было отвлечься. Кофе «Арабика» был подозрительно не бодрящий и отдавал желудями, а Монтень с третьего эссе усыплял наповал. Сережа потушил свет и лег. «З з з». Сережа захохотал. «Нет, надо выпить, иначе с ума сойду». Он достал бутылку коньяка, подумал и пошел к соседям.
Хабиб, тут такое дело: мне выспаться надо, обязательно. Не покараулишь ли ты у меня в спальне до утра? Комаров бы погонял, я заплачу.
Пылесос старый
Да ты полотенцем маши. Или вон у тебя шпатель здоровенный им маши.
Десять тысяч.
Что за расценки у тебя! За комаров десять тысяч. Я деньги не печатаю.
Как хотите. Меньше никак очень кропотливая работа. Качество гарантирую.
Утром Сережа встал немного разбитый. Глаза со сна не раскрывались. Он растолкал дремлющего на корточках у стены Хабиба.
Что это рожа у тебя распухла, как шаньга? Ты комаров-то гонял? Спал, небось.
Как не гонял! Гонял, туда-сюда гонял. Ушли все.
Хабиб пытался честно вытаращить узенькие глаза. «Вроде, он таджик был».
Расплатившись, Сережа пошел в ванную бриться. В зеркале он увидел незнакомое лицо неинтеллигентное, нехорошее лицо неопределенной национальности. Монголы справедливо назвали бы такое лицо уродливым. Брить его было страшно. В дверь звонили это пришла давняя пассия Сережи (они жили давно, наверное, около месяца) Верочка Пономарева.
Верочкин папочка был большая шишка в департаменте по внешним связям, и по поводу Верочкиных кавалеров высказывался так: «Замуж, дочка, не ходи, а пойдешь, руководи», и радостно скалил в фирменной улыбке нечеловечески белоснежные зубы.
От усиленных занятий в департаменте у него что-то случилось с головой, и понять его становилось невозможно. Мамочка же была районный санэпидемврач. Если вам придет в голову поставить на улице ларек, допустим, торговать престижными трусиками или еще чем приличным, вы поймете, что Верочкина семья была не из простых. Мамочка знала про Сережу, и ничего не говорила, только случайно забывала в Верочкиной комнате популярные брошюры о болезнях передающихся половым путем. Сегодня Верочка и Сережа хотели, наконец, предстать перед родителями, как жених и невеста в перспективе.