Вкус неиспорченной души - Дмитрий Завадский 2 стр.

На этих пустых, переполненных куртками улицах,
Где каждый получает звание, имя и титул,
Пожалуй, я стану безымянной тенью,
Чем стану измерять счастье в литрах,
Рукоплеща под сонмы чужих лжевидений,
Выжидая никогда не наступавших каникул.

Видал твоего идола, твоего бога.
Я рассмеялся, плюнул мысленно в него.
Твой бог убог, и может лишь немного,
Хотя под его дудку пляшет чуть ли не любой.
Твой бог убог, запомни это.
Я рассмеялся как-то раз и вышвырнул его подачки.
Да, отказался от звона монеты,
Мне не нужны все эти клубы, виллы, тачки.
Я презираю то, чему отдался ты сполна.
Твой бог дешевка. Твой бог фальшивка.
Ты слеп и чашу пьешь до дна.
Ты раб. Ты быстро проглотил наживку.
Тебя волнует больше всякого из жемчуга колье.
Что может хуже быть твоего места?
Твой бог  валюта, биржи, акции, у.е.
Тебя не жаль мне, если честно.

Тысячи снов, но пара судеб
Тысячи слов, но пара судей
Невнятно что-то бормотал я ночью,
Понятно было: падал, точно.
Кому-то клятву дал, кого-то предал,
Об этом явно пожалел немало.
Уткнулся в что-то и накрылся пледом,
Чего-то явно не хватало.
В комнате сам, мне не уютно,
Не греет сердце грош в заначке.
Ну хорошо, хотя б не людно.
А впрочем, я решил задачку!
Терял, теряю, находил, найду.
Доволен, вроде, но иду ко дну.
Если бы знал, что будет так:
Вроде живу, а вроде нет,
Я ни за что б не стал, кем стал,
Я б ненавидел звон монет

Бетонный пол  это грань утешения,
А у меня такое редко бывает, но жестко.
Ты думаешь, я не в ответе за все те решения,
Что принял, будучи нервным подростком?
Ты ошибаешься, дядя. Ошибаешься, тетя.
Дело не в возрасте, дело не в карме.
Дело в чем-то мне неподвластном, о чем вы все врете.
Клад ведь ищут совсем не по карте
Да, я мир ненавижу. Людей презираю,
Вернее натуру людскую. Она мне противна!
Я тот, кто я есть, я ни с кем не играю,
И вера в цитаты наивна.
В моем цирке, иль парке, иль прочем отстойнике,
Нет ни красок, ни грима, ни кайфа,
Нет чести. Как в лавке посудной громят чашки слоники,
Стоя на месте. Беги от меня и не возвращайся!
Оставшимся что посулят? Как всегда:
Отчитал и ушел, как священник в грехах.
Жизнь  река пересохшая. Зато совесть чиста.
Нет, вранье!  перебью впопыхах.
Странно, у всех тут любовь все спасет,
В животах кружат бабочки.
Точно спасет? Хорошо!
А у меня в животе лишь разбитые лампочки
Не ныряй в мой мирок, если хочешь найти приключения.
Ты совсем не поймешь то, о чем я пишу.
Может болен, иль нет. Ты нырнул? Будь уверенней:
Захлебнешься. Если выживешь  я задушу.

И снова не засыпаю, до утра испишу все листы.
Говорят, что не модно.
Я знаю.
Взрыв, разрыв  я сжигаю мосты.
Разжигаю костры быстрым взмахом руки,
Полыхает чердак. Я его не спасаю.
Давно спят, давно спят дураки.
А я снова не засыпаю: вот еще бы хотя б две строки!

И снова не засыпаю, до утра испишу все листы.
Говорят, что не модно.
Я знаю.
Взрыв, разрыв  я сжигаю мосты.
Разжигаю костры быстрым взмахом руки,
Полыхает чердак. Я его не спасаю.
Давно спят, давно спят дураки.
А я снова не засыпаю: вот еще бы хотя б две строки!

Когда захочешь сдохнуть  позвони мне,
Я обещаю, что бы ни было  найдем общий язык.
 Какая разница, как жарко летом, если я на зимнем?
 Вот то-то и оно. Пока чужое не свое, оно смешней в разы.
Бывает всякое, мы разные, не спорю вовсе.
Да нет, способны люди понимать, но не хотят.
«А мой процент какой?»  вся суть в этом вопросе,
Но как беда настигнет, глазки бегают, как у котят.
Волну поймай, плохое игнорируй, будь наивней.
Ты веселись пока. Пока не май  не жди грозы,
Но вдруг захочешь сдохнуть  позвони мне,
Я обещаю, что бы ни было  найдем общий язык.

Мысли под потолком, но я тебе не совру ни грамма:
Я был болен.
Потом был уволен.
Теперь я свободен.
Закончилось скоро кино и приходят уже телеграммы.
Зубной пастой измазаны двери, перила залиты кровью.
Я спокоен.
Удар, за коим
Идет череда побоев.
Ты знаешь, вокруг все всмятку, а я не веду и бровью.
Мой двор. Тут парковка, машины и много снега,
А на нем,
Стоят сани с конем.
Горят окна огнем.
Показалось на пару секунд, что уже пару раз так бегал.
Понятые, досмотр, протокол, клетка три на три.
Проснулся в поту.
Я с собой не в ладу.
 Так в последнем году и должно быть,  сказала мне смерть, откуда-то изнутри.

Не ищи меня среди толп людей,
Если вдруг найдешь  тут же топай мимо.
Тебе вовсе не нужен двуличный злодей 
Он ведь будет брать твои средства грима!
Не ищи меня там, где стоят купола,
Не ищи меня в чем-то хорошем и добром.
Если честно, то поиски страшная кабала:
То он плох кошельком, то не нравится сортом
Не ищи вообще. Сам найдется когда-то.
Ты ведь милый ангел, зачем тебе бес?
Хотя знаешь, не жди ты заветной даты:
Я трамвай, наконец-то сошедший с рельс.

Когда становится паршиво на душе,
И день мне кажется очень ужасным,
Я вспоминаю о своих родных,
Что любят меня крепко-крепко.
Не раз на меня вешали клише,
Искали поводов подставить разных,
Исподтишка били под самый дых,
И награждали сонмом выражений безобразных.
Я сдался б уже сотни раз, если не больше,
Но не могу себе я этого позволить,
Пока от меня ждут отдачи,
Мои любимые мной люди.
Я стану поумней, попроще,
Найду местечко для терпенья, силы воли
Любимые уйдут когда-то в рай, я их утрачу.
Все, что угодно выдержу. Все, кроме этой боли.

С воскресенья на понедельник, около двух,
Видений полна стала комната и страха.
Причудливые формы безысходности  то чей-то дух,
Когда-то вышедший из тела, павшего на плахе.
Он предвещает мне дичайший образ:
Земля на несколько частей расчерчена,
Вокруг твари зловещие шепчут азбукой Морзе,
Кровавое, нервозное, растерзанное тело, изувеченное,
Распласталось ниц.
И кружат стаи черных птиц,
Взмывают в небеса,
Не ведая границ.
Я.
Это был я.
Мое лежало тело.
Ублюдком рос, ублюдком вырос.
Жизнь вызовет, судя по образу, и скоро, на тотами.
Я чувствую давно, что не иду, а ковыляю,
И обо мне уродливо тут что-то пели.
Собаке смерть собачья, а значит до смерти забьют ногами.
Никто рыдать не станет, я надеюсь.
Я ведь хотел уйти, не раз хотел.
Предупреди меня, вещатель, я в тот день побреюсь.
Негоже хоронить, хоть и презренных, но небритых тел.
Я понял: чему быть, того не миновать.
Буду готов с этого дня, готов уйти.
Было бы лучше смерть найти, уснув, упав безвольно на кровать,
Но так судьба распорядилась: как скотину затоптать, убить.

Мы говорили об одном и том же,
Да только я практичен, ты же  теоретик.
Бывало, ненависть к тебе росла как дрожжи,
Ведь любят больше что снаружи, не внутри конфеты.
И среди тех и этих: кто еще жив, и чья уж песня спета,
Кто жизнь распробовал на вкус годами,
Единогласно скажут, не тая секрета:
Вся жизнь  дерьмо, а люди  твари.
Ты знаешь, я смеюсь теперь, когда мне плохо,
Смеюсь в лицо, противно так, громко и нагло.
Я остаюсь спокоен, если массой правит суматоха,
Ведь я и есть вулкан, что извергает магму.
Теперь ты ненавидь меня  мне все равно,
Хотя когда-то мне был каждый важен
Наивность, чувства, вера  все ушло,
Оставив горы сгоряча подписанных бумажек.
Мне нечего делить с рабами денег,
Мне нечего делить со всякой швалью.
Мне очень жаль, что правда остается тенью 
Я ухожу опять, укрывшись шалью.

Мы говорили об одном и том же,
Да только я практичен, ты же  теоретик.
Бывало, ненависть к тебе росла как дрожжи,
Ведь любят больше что снаружи, не внутри конфеты.
И среди тех и этих: кто еще жив, и чья уж песня спета,
Кто жизнь распробовал на вкус годами,
Единогласно скажут, не тая секрета:
Вся жизнь  дерьмо, а люди  твари.
Ты знаешь, я смеюсь теперь, когда мне плохо,
Смеюсь в лицо, противно так, громко и нагло.
Я остаюсь спокоен, если массой правит суматоха,
Ведь я и есть вулкан, что извергает магму.
Теперь ты ненавидь меня  мне все равно,
Хотя когда-то мне был каждый важен
Наивность, чувства, вера  все ушло,
Оставив горы сгоряча подписанных бумажек.
Мне нечего делить с рабами денег,
Мне нечего делить со всякой швалью.
Мне очень жаль, что правда остается тенью 
Я ухожу опять, укрывшись шалью.

Ты ничего не знаешь о боли,
И совсем не знаешь безумства,
Если ты не орал прилюдно
И не рвал на себе одежды,
Если краской не портил обои,
Если не матерился, но устно.
А холодный бетон уютный,
Когда ты, лишаясь надежды,
Смеешься, как псих, сквозь слезы.
Какая поддержка, о чем ты?
В пустыне безлюдной скорее
Услышишь Пение, что ли.
Сквозь шторм, миражи и грезы,
Прилив и вой боли отчетлив.
В неволе, под батареей
Да что вообще ты знаешь о боли?

Я уличал в двуличии людей и наблюдал
За исходящими от сердца злыми мыслями.
Я величал наличие идей и редко врал
Только тому, кто меня точно вычислил.
Я нервно дергался, кричал, когда меня не понимали.
Звали на помощь  я молчал, отчаливая вдаль в печали.
Я помнил все и всех, и помнил все детали,
Но о себе забыл. Глупее вы, наверно, не встречали.

Состав загремел по рельсам,
Мой поезд взял курс на север.
Совсем не скучаю, честно,
Что много кого отсеял.
В вагоне моем безлюдно,
Но вовсе не одиноко.
Глядит через окна бес люто,
Моргая ресницей ока.
Однажды я выйду в тамбур,
Взашей вытолкну бродяг.
При свете разбитой лампы
Увижу шедевр из коряг.
Устану стоять и прилягу.
Встречу рассвет на полу.
Достану из сумки флягу,
Взятую где-то в тылу.
За счастьем, как за иголкой,
В стог сена, как хищник, ринулся.
Уехал надолго, надолго.
Даст Бог, мы с тобой еще свидимся.
И если от горя залаешь,
Тяжко вдруг станет со всеми,
Где отыскать меня знаешь 
Мой поезд взял курс на север.

Комнатный политолог, диванный аналитик,
Собрались вечерком оговорить уйму событий дня.
Назвались группой «всесторонний критик».
Но что нелепо  говорили только про меня.
Я рядышком присел и мысли «умные» послушал,
И много нового узнал о том, чем я живу!
Как оказалось, бездарь, хам, большущий вруша,
И тип противный я. Еще осел, понятно и ежу.
Я хитрый жук и лицемер, и неудачник даже,
И весь мой имидж состоит только из масок.
Я думал, я  никто, лишь тень среди многоэтажек.
Как оказалось, на глазах бельмо. Воришка ярких красок.