Действительно. Мог бы сложить да сунуть в карман, идя в туалет. Не в «дурака» играем!
Кстати, док, обращается Виталий к Яшке, вливая джин в стакан со льдом. Не подскажете ли, чей это красавец «шестисотый» поблёскивает во дворе у этого типа? Он кивает на меня.
Наверно, этого самого типа, равнодушно отзывается Яшка.
«Форд» этого типа я знаю как облупленный. Так же, как «Пежо» вон того. он склоняет голову в сторону туалета.
Яшка поднимает подбородок.
Ну, тогда получается, что мой.
Да-а! присвистывает Виталий. «А где мне взять такую тёщу»!
При чём тут «тёща»? Я и сам неплохо зарабатываю.
Будя гнать-то. «Зараба-атываю»! На это тоже? И на это?
Он тычет жирным пальцем наугад, попадая в швейцарские часы и золотое кольцо с бриллиантами, посылающими во все углы разноцветные сполохи.
Ты что, знаешь о моих доходах? пылит Яков.
А чего мне знать! гремит Виталий. Как будто свояк у меня не врач, кандидат наук, и будто не держит он такую же клинику, как твоя, в Самаре.
Да чего ты, Яша, вступает подошедший Роман. Ты же сам хвалился, что Стелла твоя получила хорошее наследство. Мы ж его все вместе обмывали. Мы помним, а ты, значит, забыл? Ты же клинику открыл когда? Именно когда это случилось. А иначе на какие шиши ты бы её открыл?
Ну-у, у меня были сбережения уклончиво отвечает Яша.
Перестань, машет на него Ромка. Знаем мы твои сбережения. Все наши сбережения в один миг прикончили. Сначала Павлов, а потом, что осталось, Гайдар.
Действительно, подключаюсь я. Вот послушай лучше, что я про тебя только что сочинил.
На пятёрки не учись
И не лопай кашу,
А однажды изловчись
И женись как Яша.
Во! хохочет Виталий. Вот это правильно.
Тс-с! шикаю я на него. жену разбудишь. Моя хоть и не такая крутая, как Стелла, но если не ко времени разбудить, разозлится и весь кайф нам сломать очень даже может.
И ещё: если мы хотим разъехаться на своих машинах, то с этой минуты пить прекращаем, замечает Роман.
Отлично! вторит ему Виталий и подмигивает мне. Нам больше достанется.
Из нашей компании Яков единственный, кому удалось не изменить своей профессии. Зато, видимо, в качестве платы за это, он разительно изменился сам. В классе не было мальчика проще и покладистей. Открытая улыбка, золотистые глаза, постоянная готовность подсказать, помочь. А главное слушать. Как я завидовал его умению слушать! Во мне тогда бушевали Ну, может быть, не бесы, но определённо чертенята. Они заставляли вгрызаться в каждый разговор спорить, перебивать и высмеивать, и лезть куда не просят со своими суждениями и выводами. И лишь когда я уже чувствовал себя высохшим как вчерашняя селёдка, я замечал Якова. Он всё время находился поблизости и не мигая впитывал всё, что мы расточали вокруг. Казалось, он делал это не только ушами, но и кожей, и ногтями, и всем остальным. Он был единственный, кто оставался в выигрыше. И я давал себе клятву научиться быть как он И держался лишь до того, как в нашем бурном классе вспыхивала очередная дискуссия.
Но не прошло и двух месяцев после его поступления в медицинский, как вместо чуткого, отзывчивого Яши пред наши изумлённые очи предстал законченный циник и сноб. Он пришил к джинсам болгарского производства коричневые дерматиновые манжеты, начал вслух говорить о себе: «Я нигилист!» и в дело и не в дело восклицать: «Fortuna non penis!» Девчонкам бывшим одноклассницам подробно разъяснял, как вести себя при первом сексе, и предлагал, в случае чего, свои услуги по восстановлению невзначай утраченной девственности. При этом всегда произносил поговорку «Плева дело плёвое», которую, скорее всего, сам и сочинил.
Не дав нам передохнуть, он моментально пошёл дальше. Повадился приходить с гитарой и под её жестяное дребезжанье исполнять самодельные песни с рефренами в виде поговорок, подобных приведённой выше. Утвердившись таким образом в собственных глазах как властитель наших тел и законодатель вкусов, он стал расширять сферу влияния на остальные стороны жизни. Саше Прудникову, студенту литинститута, заявил, что литература и искусство это суррогат научных знаний, и что искусство всегда тащится позади реальных процессов. Будущим экономистам в два счёта показал, что они ни бельмеса не смыслят в политэкономии, инженерам что их расчётные методики никуда не годятся при этом не издержав ни единого аргумента. А Таню Шабашову, студентку философского факультета, нейтрализовал одной фразой: «Не-ет, Шабашик, ты девка субъективная». После чего авторитетно заявил, что академика, преподающего ей диалектику, необходимо срочно обследовать у Сербского.
К моменту этой метаморфозы наши ребята и девочки были заметно взрослее, чем в школе, и вступать в дискуссии уже не спешили. Вместо этого они стали перетекать в другие компании. Селивёрстова и Мамотенко, студенты музыкального вуза, стали первыми, проделав это сразу после жёсткого эксперимента с гитарой. Кончилось тем, что наши сходки развалились. По инерции я продолжал общаться с Яшкой, которому импонировало, что я когда-то самый оголтелый спорщик класса не пытаюсь противостоять его самоутверждению. Что касается Романа, то он, не зная прежнего Яшку, мог без особого стресса воспринимать его таким, какой уж есть.
А тут явился преферанс. Ему нас научил дипломник, временно поселившийся в моей комнате. Яшка приходил из своего общежития, и мы частенько засиживались до утра. Преферанс хорош тем, что ему мешает шум. Должно быть, благодаря этому яшкины разглагольствования потихоньку сошли на нет. «Пуле», как известно, мешает ещё кое-что. Но мы играли за покрытым пластиком общежитьевским столом, который с рождения не знал, что такое скатерть. А жён у нас в те времена не было и в проекте. Позже, когда в моём доме завелась Ирка, мы нет-нет, да и обращались к Якову с её здоровьем. Тогда и выяснилось, что кроме нигилизма в медвузе преподавали-таки и другие предметы. И, кажется, неплохо.
Дипломник защитился и съехал. Вместо него поселился первокурсник Филя. Учиться игре он не хотел, но не отказывался, когда ему предлагали посидеть за «болвана». Так незаметно завершилось высшее образование. За окном шли разные времена. Нехорошие и плохие, гадкие и совсем отвратительные. Неизменным оставалось одно: «пуля». Мы стали играть втроём и уже как будто привыкли, когда Роману втемяшилось пойти в армию. Не слушая ничьих уговоров, он напялил камуфляж и отправился прямиком в Чечню. Яшка нашёл двух знакомых докторов, и мы с горем пополам игру возобновили. Приходилось ли вам быть в компании людей, которые привыкли смотреть на каждого окружающего как на пациента? На протяжении всех этих встреч я чувствовал себя то распластанной лягушкой, то препаратом, пристроенным под микроскоп, то дезертиром, проходящим медицинскую комиссию. К тому же они играли «ленинградку», и приходилось подстраиваться. Ведь наверняка прекрасно знали и «сочинку», но играли «ленинградку», чтобы повыпендриваться и подчеркнуть свою исключительность. Когда же в тет-а-тетном разговоре я аккуратно выразил Якову своё недовольство, он заявил: «Ты поосторожней с этими ребятами. С медиками лучше вообще не конфликтовать. Или капнут, или кольнут не туда. Или в сигаретку чего-нибудь всунут Смотри!» Прозвучало довольно круто даже для такого засранца, как новый Яшка, и я промолчал. Слава Создателю, эта компания просуществовала недолго. Не было бы счастья, да несчастье помогло: Роман демобилизовался по ранению и занял своё законное наигранное место. Он и притащил с собой нового знакомца Виталия, который, как оказалось, к тому же и живёт совсем рядом через пару домов от меня. Тоже не подарок: приходится терпеть его закалённую военной службой неотёсанность, но на мой взгляд, она всё-таки приятней профессорского снобизма.
Квадраты окон светлеют. Начавшийся с ночи дождь напитал землю и траву, и кусты с ещё не облетевшими мелкими листьями. Игра закончилась. У меня выросла порядочная «гора». Для настроения наливаю полстакана джина. Виталий встаёт, разминает затекшие ноги и следует моему примеру. Зажиточный Роман и победитель Яша смотрят на нас с нескрываемой завистью.
А не затопить ли каминчик? Яша выкладывает из корзины поленья и поливает их жидкостью для растопки.
Сочувствую. С утра и за руль, подмигивает мне Виталий, наливая ещё джина.
Ромка смотрит в окно, потом на часы.
Сейчас любезная хозяйка дома угостит нас традиционным утренним кофе.
Да-а, не мешало бы горяченького, потирает руки Виталий и подходит поближе к огню.
Все машинально затихают и прислушиваются. С кухни не доносится ни звука.
Спит.
Не удивительно. В такое утро и я бы Виталий с хрустом потягивается.
Однако, мне уже пора, говорит Яков, одёргивая пиджак.
Ладно, останавливаю я его. Пятнадцать минут тебе погоды не сделают. Пойдём будить. Нечего ей дрыхнуть!
С заговорщическим видом, на цыпочках движемся по коридору. У двери замираем и по моей команде вкрадчиво и нараспев:
И-и-ира-а-а!
Потом громче:
И-И-и-ира-а-А!
Приоткрываю дверь. Ирка под одеялом. На тёмно-синей подушке белеет её тонкое лицо.
Тс-с!
Неслышно иду по ковру, сдерживая дыхание. Засовываю руку под одеяло, чтобы коснуться торчащего холмика колена, и ощущаю каменный холод.
Наверно, я всё-таки кричал, потому что вся компания стоит тут, на ковре, выстроившись полукругом.
Надо в «скорую», говорю я.
Уже, отвечает Виталий. И в полицию.
Уйдёмте отсюда, предлагает Роман.
А вдруг Что-нибудь понадобится?
Не узнаю свой голос. Яков качает головой.
Ей уже не понадобится ничего.
Ты уверен?
Сто процентов.
Его лицо становится серым и водянистым.
Угли в камине светятся малиновым. Каждый берёт свой стул и почему-то прежде, чем сесть, относит его подальше от стола с картами.
Такая молодая Она чем-то болела?
Роман вопросительно смотрит то на меня, то на Яшу. Яша недоумённо пожимает плечами.
Мигрени, цистит. Простудные Ничего серьёзного.
А сердце?
Прихватывало пару раз, отвечаю я. Но проходило.
Мне никто не жаловался, вступает Яша.
Да не придавали значения. Вот и не жаловались.
Яков смотрит на часы.
Ох, я уже всюду опаздываю.
Сиди уж! останавливает его Виталий. Позвони, куда тебе там, и сиди. Мало ли что!
За воротами взвизгивают тормоза.
Я открою, вызывается Ромка.
Пусть откроет.
Пожилая докторша пишет что-то, устроившись у краешка туалетного столика.
Вы родственник?