Нигде нет ни слова о твоем Водолее, буркнул Жомов-Пещерников, не поднимая глаз. Мерзавцы позаботились надежно схорониться.
Я приподнялся на локте.
Где вино?
На водопроводной станции, как и положено, ответил он. Нынче буду ее освящать.
Водопроводную станцию?
Да, водичку. Ихние инженеры говорят, что после этого можно год не фильтровать.
Палец Жомова-Пещерникова уткнулся вдруг в какой-то абзац.
Вот! Батюшка удовлетворенно взглянул на меня. Кое-что все-таки есть! Эти негодяи называли свою закваску Клеем. Совокупный душевный экстракт на крови с добавкой черного семени от ихнего магистра. Подлить в вино, а вино в воду. Но этого мало. Ты, сын мой, совершил настоящий подвиг. Без тебя мы не узнали бы главного.
Я сел. В кабинете пахло ладаном, свечами, книгами и чем-то съестным.
О чем вы, батюшка?
О том, что сказал тебе Бобс. Клей не проснется без акта истинной веры. Сатана, которого они сварили, не пробудится без праведного религиозного обряда. Видишь ли, Псаев, нам не угнаться за их извращенной мыслью. Что может быть чище окропления Водоканала? На то и расчет ударить по самому святому, обезобразить незримое чудо, поругать наивную и детскую веру.
Мы сами виноваты, откликнулся я, начиная соображать. Мы слишком открыты. Беспечно делимся нашей радостью с миром, выкладываем намерения в свободный доступ. Надо заглянуть в сетевой график водопроводных мероприятий. Наверняка это освящение там числится!
Еще бы, подхватил Жомов-Пещерников. Поставлено в план еще в прошлом году! Мало того переведено в разряд общегородских акций.
Я вскочил и взволнованно заходил по кабинету. Жомов-Пещерников следил за мной и покровительственно улыбался. Меня поздравили с удачей, но мир показался мне еще более хрупким и беззащитным, чем на холоде. Я горестно вспомнил фламинго с бегемотом, печалясь об их незавидной участи в эпоху всесильного Водолея.
Надо же что-то делать! сказал я. Это нужно остановить!
Не волнуйся, сын мой, отозвался батюшка. Человеконенавистники будут посрамлены. Жидолатины еретики, но у них можно кое-что перенять. Например, очищающий огонь.
Жечь? с надеждой встрепенулся я. Но кого?
Жомов-Пещерников оставил вопрос без ответа. Он откинулся в кресле, смотрел на меня поверх круглых очков и загадочно улыбался. До меня же тем временем постепенно доходил размах задуманной диверсии.
Это же вода, она потечет из каждого крана, прошептал я. Наполнишь ванну, начнешь купать ребенка, а там Да что ванна! На носу чемпионат по плаванию. Бассейны! Пожарные резервуары! Колодцы! Реки! Скоро лето, начнутся лесные пожары
Тот поднял ладонь:
Успокойся, сын мой. Этому не бывать. Да, сказано в Писании, что Зверь восстанет из вод, и победит святых, и воссядет в Церкви. В истинной Церкви, которая здесь. Но ненадолго. Ты не успеешь глазом моргнуть, как диавол будет повержен. Мне велено открыть тебе, что вся операция была задумана и осуществлена не твоим героическим начальником, а Отделом Духовной Безопасности. Это целиком и полностью моя разработка. Известно ли тебе, что это значит?
Да, я знал. Крещение духом. Окормление правдой. Но мне все равно было страшно. Я впитывал мирные звуки, доносившиеся из-за окна: шум поливальной машины вот, еще одна жертва, визг пилы, собачий лай, отрывистые возгласы дворника, шелест листвы, мяуканье чаек. Всему этому грозил мучительный конец. Я провел по лицу ладонью, и щетина согласно скрипнула.
Тем временем Жомов-Пещерников распахнул шкаф и вынул парадный мундир на плечиках.
А ну, примерь!
Я задохнулся при виде полковничьих звезд и золотого креста на полосатой ленте. Все, что неслось в окно, теперь предстало дружными поздравлениями. Я подошел на негнущихся ногах и бережно принял мундир. Он был так отутюжен, что я чуть не порезался.
Давай, облачайся, посмеивался батюшка.
Я подчинился и подошел к зеркалу. Настоящему, не облачному. Китель сидел, как влитой. Фуражка нового фасона казалась слишком маленькой, но я понимал, что дело было не в ней, а в моих широких плечах. Я поворачивался и так, и этак; сукно оказалось жестким только на вид, пораниться им было невозможно. Мне вообще померещилось, что я сменил кожу, и в новой намного уютнее, что прежде она просто где-то гуляла, а то и хранилась в предвечном замысле, но вот воплотилась, и век бы ее не снимать, и спать в ней, и принимать ванну, и
Теперь скидывай, строго скомандовал Жомов-Пещерников.
Это было и без него понятно. Невидимый фронт. Мундир с крестом отправятся в титановый сейф, и больше я его никогда не увижу. Меня даже похоронят в гражданском вернее, сожгут, а парадная форма сохранится навечно в музее незримой славы.
Батюшка посмотрел на часы.
Время, Псаев. Начальство допустило тебя к таинству освящения. По-моему, ты заслужил право увидеть финал.
Я тупо уставился на него.
Как? Уже? Прямо сейчас?..
Золотые кресты и звезды просто так не навешивают. Ты управился в аккурат. Возьмем диверсанта, помолимся и приступим.
Мы вышли. В лифте к нам присоединился целый отряд дюжих молодцев. Я не знал никого, как и они меня. Это было в порядке вещей. Потом появился генерал Боев. Евгений Султанович был в скромном штатском костюме. Он разрешил себе единственную вольность: едва заметно подмигнул мне, и я задохнулся от радости при виде мохнатой брови, которая единой гусеницей пересекала его чело.
В закрытом дворе мы погрузились в фургон без окон. Я пожалел, что не увижу по пути любимый город, по которому отчаянно стосковался. В нем не было Файерволла. Во всяком случае, его эманации не маячили на каждом шагу. По крайней мере, не те, что относились к биомеханике соития, нездоровой пище и зарубежным компаниям. Если что-то и попадалось, то исключительно отечественное, и только на тротуарах, пускай и сплошь, зато проезжая часть была совершенно свободна, и полчища лакированных машин беспрепятственно ползли от светофора к светофору.
Мы воспользовались выделенной полосой и вскоре добрались до водопроводной станции.
Диверсантом оказался некий Титоренко, устроившийся туда неделей раньше. Вино, предназначавшееся для банкета, он благополучно вылил в резервуар и полагал, что успешно справился с задачей. Ему не препятствовали. Титоренко похаживал гоголем и, вероятно, уже представлял, как осядет в том же Берлине и лично опробует все достижения тамошней сексуальной индустрии. Но ничего подобного не случилось. К нему подошли и вежливо попросили отойти в сторону на пару слов, после чего Евгений Султанович взял его лично.
Не дергайся, гнида жовто-блакитная, приговаривал Боев, давя террориста специальным подкованным ботинком.
Я мельком взглянул, как плющится круглая рожа этой сволочи, и пожалел, что Евгению Султановичу далеко до Папаши. Но вслух не сказал, чтобы не обижать генерала.
Никто не вмешивался, и все вообще старались не обращать внимания на расправу. Жомов-Пещерников уже переоделся в церковное платье и вооружился кропилом и чашей. Свита подвела к нему взопревшего директора станции, который под прицелами камер совершенно одеревенел и стал невосприимчивым к благости. Жомов-Пещерников спрыснул его святой водой и важно прошествовал к резервуару, который напоминал мелкий бассейн. Я сообразил, что это какой-то отстойник. Повсюду вились и тянулись трубы, шипел и постукивал потайной мотор, сверкали железные лестницы, дрожали стрелки. Я не мог отделаться от чувства, что нахожусь на съемках заключительной сцены боевика, когда герой и злодей выходят на последнюю сечу посреди мрачного завода или котельной. Правда, было много зрителей: сотрудники станции, наши ребята, пресса, какие-то дети, незнакомые мне личности из городской администрации. Все взоры были устремлены на Жомова-Пещерникова кроме моего. Мой приковался к отравленной воде, которая понесла от врага. Я понятия не имел, что произойдет дальше, и подозревал, что мне не поможет никакая боевая выучка, если дела примут скверный оборот.
Где-то далеко в последний раз тявкнул Титоренко. Публика притворилась глухой.
Я всматривался в воду, стараясь различить следы Клея. Пустые надежды. Концентрация была гомеопатическая.
Жомов-Пещерников кивнул директору.
Тот замешкался. Тут я сообразил, что к юбилею станции не могли не подготовить выдающегося достижения. Конечно, они запланировали пуск какой-нибудь линии или что у них там, и директор предполагал, что ее полагается сначала благословить, а уж потом подключать. Но Жомов-Пещерников добродушно мотнул головой, и директор куда-то побежал. Через полминуты гробовая тишина сменилась ровным гулом.
Наш батюшка шагнул вперед, запел, окунул кропило в чашу и принялся освящать направо и налево, все и всех подряд. Потом подступил к краю бассейна, помянул Троицу, и благотворные капли устремились к зловещей водной глади. Мне их полет представился в замедленной съемке. Гестапо, зоопарк, Папаша, Файерволл и Коза расцвели перед умственным взором, словно показывали, что вот он итог, вот ради чего я ломал себе голову на грани жизни и смерти, вот что по недомыслию натворил покойный сэр Невилл Бобс. И я не обманулся в ожиданиях.
По воде пробежала рябь.
Затем она начала собираться в пузырь, а тот отшнуровываться, и вот он уже повис и закачался на тонком стебле. Внезапно пузырь прозрел. Он провалился в двух местах и зазиял розовыми дырами, в которых подрагивали ультрамариновые зрачки. Век и бровей не было. Потом обозначился рот вернее, мясистая половая щель со всеми анатомическими подробностями и гладко выбритая. Оттуда вывалился фигурный язык, как будто пузырь изнемог от томления в потенции бытия и облегченно выдыхал. Следом выросли рога, имевшие вид пупырчатых фаллосов. Пузырь наморщил лоб, поднатужился и родил пару длинных и пухлых рук, которые тут же приветственно раскинулись.
Зрители отшатнулись.
Пузырь не сказал ни слова, но странным образом сумел сообщить окружающим свой лютый голод по совокуплению со всеми на свете беззащитными существами. Все, чего ему хотелось, было написано на нем крупными буквами. Он стал раздуваться, медленно багровея. В очах заклубилась злоба, и вместо ультрамарина затлели угли. Я машинально схватился за карман, но оружия не было. Жомов-Пещерников отечески улыбался пузырю. Тут я понял, что в цеху стало жарко.
И этот жар нарастал. Пузырь тоже испытал некоторое неудобство и нахмурился. Как он сумел без бровей не пойму. Я присмотрелся к воде и увидел тысячи мелких пузырьков, поднимавшихся на поверхность. Десятки тысяч, миллионы. Жомов-Пещерников блаженно щурился. Пузырь тревожно заозирался, не будучи в силах сообразить, что происходит. От воды пошел пар. И я догадался, в чем дело: наши сотрудники наладили подогрев может быть, подвели какие-то гигантские кипятильники, или эта функция была изначально заложена в оборудование, не знаю, но факт оставался фактом: вода закипала.