Сонаты без нот. Игры слов и смыслов в книге М. Цветаевой «После России» - Елена Айзенштейн 15 стр.

15 ноября, в день рождения своей матери, М. А. Мейн, Цветаева возобновила работу над поэмой «Мо́лодец» и сделала первые записи в новой тетради, подаренной мужем. «Мо́лодец» будет окончен в Сочельник, 31го декабря по новому стилю. «Последняя строка Молодца:

звучит как непроизнесенное: аминь: да будет та́к (с кем  произнести боюсь, но думаю о Борисе)», [51: СВТ, с. 161.]  пишет она в тетради. В 1924 году поэма выйдет с посвящением Борису Пастернаку. Сосредоточенность на теме соединения поверх жизни связана с невозможностью союза в земном воплощении, греховности такого союза в неволе жизни. Цветаева написала поэму о невозможной любви Маруси к упырю, ради которой та обрекает душу на вечную гибель и несется с милым в Аид. На новом материале, в сущности, разрабатывалась тема, звучавшая в «Сивилле»: Маруся выбывает из жизни «в огнь синь», Сивилла  «в звездный вихрь». Маруся  сомнамбула, не могущая выйти из сна, покуда родной ей Молодец-упырь не пробудит ее своим окликом, не умчит в пробуждение смерти. И Пастернак словно окликнул Цветаеву по имени, ведомом только ему одному: «Все называли  никто не на́звал». Так творчески насыщенно заканчивался 1922 год  год переезда в новую страну, год встречи с соприродным поэтом, год, всерьез изменивший Музу Цветаевой, давший новое русло и направление лирическому потоку.

Глава тринадцатая.

«Не надо ее окликать»

1923 год начался возвращением к поэме «Егорушка» (1921). Марина Ивановна планировала ряд новых глав, но замысел остается неосуществленным, вероятно, отчасти из-за появления в феврале книги «Темы и вариации» [1: Пастернак Б. Темы и вариации. Четвертая книга стихов. Берлин: Геликон, 1923.], присланной Пастернаком в подарок, причем с датой первого цветаевского к нему письма  «29»: «Несравненному поэту Марине Цветаевой, «донецкой, горючей и адской» (стр. 76) от поклонника ее дара, отважившегося издать эти высевки и опилки, и теперь кающегося. Б. Пастернак. 29|I 23. Берлин». [2: Поэт и время, с. 128.] Первым ответом на голос поэта стало стихотворение, названное в письме к Пастернаку «Гора» (7 февраля 1923) [3: ЦП, с. 54.]. В тетради ему предшествует запись: «В промежутке «Молодец», статья о С <ергее> М <ихайловиче> (Волконском.  Е. А.) и переписывание «Земных примет».) [4: РГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 4, л. 95.] «Промежуток»  от ноябрьского письма Пастернака до февральского. Первая строка стихотворения  явная перекличка с завершенным «Молодцем»:

Варианты 56 стихов в ЧТ 1927 года, во время подготовки сборника, подчеркивают внеземную природу лирической героини: «божеский страх / Страдания», «ангельский страх / Касания» [5: РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 16, л. 52.]. «Не надо ее окликать»  то же можно было бы сказать о героине поэмы Марусе, которая рванулась к Молодцу прямо с церковной службы, когда тот окликнул ее, все забывшую, по имени. В декабре Марина Ивановна выслала Роману Гулю для Пастернака поэму «Царь-Девица», надписав: «Борису Пастернаку  одному из моих муз. Марина Цветаева, 22 декабря 1922, Прага» (VI, 541). Очевидно, Цветаева отправила берлинское издание поэмы, а надпись продиктована работой над «Молодцем». В 1925 году Цветаева отправит Пастернаку «Молодца» с посвящением: «за игру за твою великую, за утехи твои за нежные». И объяснит: «А ты знаешь, откуда посвящение к «Мо́лодцу»? Из русской былины «Морской царь и Садко». Когда я прочла, я сразу почувствовала тебя и себя, а сами строки  настолько своими, что не сомневалась в их авторстве лет триста-пятьсот назад. Только ты никому не говори  про Садко, пускай ищут, свищут, я нарочно не проставила, пусть это будет наша тайна  твоя и моя» (VI, 246). Во время молчания Пастернака и поглощенности поэмой о Марусе, а затем поэмой «Егорушка» Марина Ивановна немного успокоилась, страсти уснули, но вот зов Пастернака опять будит любовь, а душа встревожена «до самых органных низов». «Сталь и базальт» горнокаменной породы души-горы может запеть «органом», «полногласием бурь», взорвать все крепости, построенные «на пропастях». Образ органа, по-видимому,  отсылка к стихотворению Пастернака «Грусть моя, как пленная сербка»: