Уже казалось, что теперь ничто не удерживало меня, не мучило и не досаждало, а раскрывались только перспективы, и совершенно верилось в предстоящий жизненный успех. И вдруг наряду с этой эмоционально яркой жизнью стали являться мысли того величия, что несколько лет назад увлекли меня от целенаправленных практичных интересов. Я начал думать, что имея такую способность производить эффективное влияние на людей, ошеломлять их потоком совершенно смелых гордых суждений, приводить их в трепет, заколдовывая гипнозом слова, и даже убеждать в своих идеях как абсолютно верных, и при этом как же я могу оставаться обычным человеком? Конечно, я начал считать себя далеко не обыкновенным, и даже больше того сверхспособным, талантливым. Ведь смог я в тот, как мне начинало казаться, неудачный первый раз своего взлета, когда меня почему-то положили в больницу, доказать многим друзьям, что я самый настоящий бог, ведь поверили же они тогда, значит, и теперь поверят.
Но все же потенциально еще я следовал ходу вполне нормальной жизни, которую уже не находил достаточно интересной для своего будущего, многое сводилось от независимо практических идей, доныне овладевших мной, к какому-то новому, а вернее, уже во многом знакомому когда-то мистико-психологическому ходу исканий. Теперь я уже ошеломлял студентов заочного отделения, в особенности подружку-сокурсницу, с которой много провел интересных бесед, рассказов и об ушедшем далеко в прошлое горе. Она была умной девочкой и, возможно, узнала в моем поведении то сумасшествие, в котором я, желая ее развеселить как-то в наших беседах, так искренне признался, но может вовсе и нет Ведь действительно то, что со мной приключилось, уже по прошествии долгого периода времени становилось лишь захватывающей историей для тех, кому я достаточно доверял. И вот то, чего я уже совсем не опасался, стало бить из меня ключом прежних волнений и мистических переживаний, прямо вслед за насмешкой над собой, которую я только недавно выразил в своем откровении сокурснице, впрочем, и не ей одной: я смело и весело делился историей своей болезни с теми, на кого могло распространиться мое доверие. И ирония над страшным монстром зловещей болезни не спасла меня от встречи с ним.
Сидя дома, изучая предмет, который собирался сдавать, становясь уверенней в своей способности сделать это дело первоклассно, я был страстно увлечен его изучением. Но, несмотря на свою, как казалось, очень неплохую подготовку, сдал его средне, я уже говорил о том, что свойство памяти и усидчивость все-таки покидают тех, кто в пылу болезни, наоборот, уверен в помощи маниакальных подъемов. Вдобавок выслушав от преподавателя претензию в том, что вообще ничего не прочел перед сдачей и что конфет моих она принять не может, будучи юристом, на что я совершенно обиделся и не понял ведь, что это встречный подарок за услугу принять меня экстерном. В общем, я разочаровался, ведь на самом деле приложил старания и все прочел, а благодарность моя оказалась никому не нужна. Все же, не обращая внимания на некоторую нескладность жизни, я все же был убежден в светлом будущем с этой мощной энергией, и, больше того, удача должна идти навстречу человеку, который так решителен и смел. А бесстрашие мое я видел и в той способности справляться с громадным потоком потрясающих суждений, которые резко меняли картину моего мировоззрения и тем не менее оставляли, как казалось, в своем уме, я чувствовал себя снова богом и отважно принимал новую судьбу, которая шла вразрез с настоящей. Понимал, что могу переживать такие редкие ощущения и чувства и рождать необычайные мысли, которые ставят меня выше окружающих. Совершенно очевидным было теперь, что уже в недалеком будущем сказочно суждено мне разбогатеть, ведомым такой энергией, также при этой мощи, бушевавшей во мне, обрести способность исцеления людей, через что, возможно, и стать известным на весь мир. Но как еще можно думать о пути человека с таким внутренним миром, когда он организован, целенаправлен и вот-вот преобразится под натиском силы, которая не давала усидеть на месте, в уже сверхчеловека, которого выдумал, к примеру, Ницше? Конечно, это казалось неизбежным и, по крайней мере, таковым и было для меня лично. Когда-то в детстве мама и хотела, чтобы ее сын стал именно таким или почти таким, ее желание я вполне оправдывал, стал преобразовываться в бога, снова заходя в то прежнее русло безудержного стремления к новой жизни. Главным теперь для меня стало продвижение к развитию способностей, которые уже прямо-таки появлялись во мне. И вот, настроившись на их рост, я стал идти по пути, как мне казалось, приобретения божественных навыков и черт характера.
Теперь целительство я ставил на первое место как способ именно быстрого обогащения и славы. Думал: «Ладно, буду обучаться у преподавателей юриспруденции лично. За индивидуальные лекции собирался способствовать ученому кругу во многом, например, исцеляя их или их детей, корректируя судьбы своим сверхчеловеческим вмешательством, и вообще честь для них иметь такого ученика, так что буду в результате такого частного обучения и разносторонне развит, тогда вновь появится и необходимое желание продолжать обучение». И теперь после такой выходки преподавателя по семейному праву хотелось только такого к себе отношения, поэтому я сейчас же прекратил сессию. Шло время, моя энергия уже долго не покидала меня, и я принял решение идти на поселок, в котором разыгрывались события моего первого приступа. И здесь я стал вновь всем говорить, что я бог, но уже реже, осторожней, чем в прошлый раз, но окружающие уже будто были готовы к такому повороту событий, но одурачить в этом вопросе все же основных, а именно близких знакомых и друзей, все же удавалось. При долгом знакомстве с моим поведением, многие все же начинали видеть во мне взбалмошного, дерзкого фантазера, и только злились в ответ на мои догмы с появляющейся ясностью в их пытливых умах существа вопроса. Я тоже чувствовал какой-то подвох, общество то и дело ставило меня в тупик своим протестом относительно моих сверхспособностей. И начала появляться другая сторона моей самооценки, я почувствовал, что нахожусь в беде. Тогда вздумалось остановить весь этот маниакальный вихрь в себе, и я развязал драку, немало пострадав, но даже факт выбитого зуба не успокоил меня. Еще поблуждав по поселку в непонимании себя и найдя девушку, которая сочла меня, что было лучшим в моей ситуации, за крутого парня и почти сразу влюбилась, причем с позволения своей матери, я стал чувствовать, что хоть и нравлюсь ей, но все равно нахожусь опять же в беде. С новой подругой я поспешил к стоматологу, которая восстановила мне зуб, и я на радостях познакомил Земфиру, так уж она была похожа на известную певицу, со своими родителями, а потом поняв, что мне не совладать с новой подружкой, передал ее на попечительство своему близкому другу, уже ожидая развязки печальных событий своего приступа. Очень просил мать пристроить меня, для успокоения моей уже истерзанной пьянством, а главное, порывами маниакальных идей души хоть куда-нибудь, что она и сделала: я оказался в центральной больнице, где когда-то лечил пневмонию. Здесь мне ставили капельницу в палате для оказавшихся в горячке алкоголиков. Мне была симпатична медсестричка, и пребывание там, казалось, приведет к успокоению нервной системы. Я подарил девушке амулетик, что принесла мать. На что мамаша ревностно отреагировала, и в результате я потерял доверие симпатичной девочки, которое возвратить было не под силу. Другая уже взрослая женщина, ухаживающая за мной, оказалась матерью супруга моей одноклассницы и с радостью принялась восстанавливать мои силы, говоря, что многие уже смогли здесь вернуть свой прежний облик. Все, что теперь во время второго приступа со мной происходило, было как в мутном и тяжелом сне, и рассказ мой поэтому так же мало связан, как и те видения, и тем не менее продолжаю
Я расхаживал по палатам и активно общался с теми, кто лечился от пневмонии, внушая к себе уважение, заявлял, что в ближайшее время разберусь с тем, куда же тратит наш губернатор государственные деньги. Но успокоение, конечно, не приходило, и я немало замучил медсестру, которой, думаю, стало приходить в голову много вопросов, так или иначе связанных со мной, ключевым из которых был вопрос о моей дееспособности, так как все мои уверения о возможной помощи ее сыну, мужу моей одноклассницы, который находился волею злого рока в тюрьме, все больше походили на небылицу. И вот меня выписали, так и не успокоив достаточно. Шло время, я по-прежнему был энергичен сверх меры и снова прогуливался на поселке. Как-то нужно было решить эту проблему, и я самостоятельно принял, как сейчас считаю, совершенно не правильное решение прийти к психиатрам, а они уже сделали то, что окончательно сломало все мое существо, а именно заключили в больницу. Жалею, что пришел к ним, ведь уже был на исходе маниакального подъема и совершенно мог обойтись и без них. Но вот в больнице и, как я думаю, в тюрьме человека и настигают кошмары, против которых выстоять он уже не в силах.
Я расхаживал по палатам и активно общался с теми, кто лечился от пневмонии, внушая к себе уважение, заявлял, что в ближайшее время разберусь с тем, куда же тратит наш губернатор государственные деньги. Но успокоение, конечно, не приходило, и я немало замучил медсестру, которой, думаю, стало приходить в голову много вопросов, так или иначе связанных со мной, ключевым из которых был вопрос о моей дееспособности, так как все мои уверения о возможной помощи ее сыну, мужу моей одноклассницы, который находился волею злого рока в тюрьме, все больше походили на небылицу. И вот меня выписали, так и не успокоив достаточно. Шло время, я по-прежнему был энергичен сверх меры и снова прогуливался на поселке. Как-то нужно было решить эту проблему, и я самостоятельно принял, как сейчас считаю, совершенно не правильное решение прийти к психиатрам, а они уже сделали то, что окончательно сломало все мое существо, а именно заключили в больницу. Жалею, что пришел к ним, ведь уже был на исходе маниакального подъема и совершенно мог обойтись и без них. Но вот в больнице и, как я думаю, в тюрьме человека и настигают кошмары, против которых выстоять он уже не в силах.
4. Дом скорби
Что же ждет человека в больнице? Я, еще много наполненный подъемом своего сверхэнергичного настроения, вовсе не поддавался натиску медикаментов и даже устроил сумасшедший концерт с плясками для всех принудчиков в своей палате. Принудчики это люди, находящиеся под уголовной статьей, но им нет места в тюрьме по причине душевной болезни. И вот я восторженно плясал, веселя весь этот сброд, который совершенно не отличается от нашего поселкового. И, надо сказать, со многими подружился, ведь, опять же, меня сочли за сумасшедшего не все, несмотря на мой эксцентричный номер под песни Земфиры. Но те, кто понял, что я в бреду, а их было большинство, решили познакомить с президентом, так называли здесь маниакального Колю, который считал себя самым настоящим президентом мира, которого заключили в психушку для того, чтобы удержать его, в чем он был совершенно уверен, от могущественного влияния на мир. Надо сказать, что для меня его влияние оказалось на самом деле мощнейшим. Эрудиция ли Коли, его сокровенные познания и тайны, умение ли играть в шахматы, которому его научил Фишер, или все это разом заставило меня искренне довериться его во многом обаятельной личности. Только родители приехали узнать, здоров ли их сын, как услышали веселую новость о том, что в кругу моих близких друзей теперь президент Коля. Надо сказать, что Коля был обречен и не выходил из маниакального состояния, весь ужас постоянного подъема настроения с каких-то пор не покидал его уже долгое время. «Меня признают богом в народе», говорил я ему, а он утверждал, что сильные мира сего убеждены в его гении и преклоняются перед ним, как перед богом, и мы стали очень дружны.
Принудчики умудрялись здесь достать выпивку, постоянно пили чифир, сооружая самодельные кипятильники, лепили из хлеба четки, которые с ловкостью перебрасывали через пальцы, чему научили и меня. Я совершенно уже не видел надобности сообщать кому-то что я бог, поэтому эта тайна миновала всех, кроме Коли. Еще полтора месяца я не выходил из маниакального штопора. Начало игриво чудачиться воображение: я превращался в дракона, ищущего свой хвост, изучая порядок этого мироздания, который здесь был в повременном приеме пищи и походах в курилку. Ничто так не ценилось здесь, как сигарета. Она была единственной отрадой для каждого, кто свыкался с трагическим ритмом жизни в этом заведении. Люди здесь становились страстными курильщиками, а сигарета могла быть выкуриваема сразу большой группой товарищей, особенно тех, кто был совершенно зачухан и слаб, не имея при себе, по причине несостоятельности или будучи обворованным, этого дурмана. Но, собрав последние силы, приходили в курилку и просили о милости докурить остаток, бедняги даже шли на гнусные трюки, поедая кал, за представление они молили о сигарете.