ВАСИЛИЙ. Тебя рассмешили мои туфли?
ТАВРУЕВ. Как-то в вагоне метро, Василий, я, оглядывая сидящих напротив, подметил. Что положение ступней вкупе с видом обуви это копия выражения лица их владельцев. Карикатура до восхитительной схваченности! Пора человеку заиметь привычку садится на стул перед зеркалом в обуви.
ВАСИЛИЙ. Лично я люблю, чтобы зеркало мне льстило. (Покидает табурет, отходит к стене, рассматривает холсты.) Вроде бы, я был у тебя недавно. А на стенах не нахожу ни одной знакомой картины. (Оглядывает стену.) Всех согнала твоя новая модель! (Его привлекает один из холстов с ее изображением.) Интеллектуалка с голливудской сексапильностью Когда закончишь портрет, я обязательно тисну о нем комментарий в своей колонке. (Направляется к следующей стене.) Ба! ты даже смахнул со стены свою знаменитую Луну наизнанку. (Удивленно.) И когда ты успел столько намалевать ты что заточил модель у себя в мастерской? (Задерживается у небольшого листка, прикрепленного к стене.) Да ты и все холсты на нее извел. Уже пишешь на каких-то листках из детского альбома для рисования.
ТАВРУЕВ (насмешливо). Как тебе, Василий, ромашка на этом альбомном листке? Чтобы ты тиснул о ней в своей колонке? (Гасит окурок в пепельнице.)
ВАСИЛИЙ. Что бы? (Его аккуратный лоб искажается морщинками.) Этот цветок это отражение надрыва, излома чувств живописца. Надломанные же фиолетовые лепестки ромашки вызывают у зрителя ощущение не надейся, что красота спасет мир. А на его невольный вопрос тогда что? Ответ художника прост: ищите, и не обрящете Такая ухмылка характерна для картин неоэкспрессиониста Тавруева.
ТАВРУЕВ (со смехом). Увы, Василий, ты ткнул пальцем в небо. Этот цветок не мой, а пациента Кащенки. Его ромашка это ядовитая насмешка над неоэкспрессионистами. (Встает.) Я месяцами изводился, чтобы мой цветок имел такие же больные изломы и цветосочетания. Я учился отключаться перед мольбертом от контроля сознания. Проглотил для этого кучу восточных систем, алкоголя, перекурил немало травки. (Подходит к листку.) А здесь не мучились и пяти минут. Так оставим идиотово идиоту.
АНАТОЛИЙ. Как у тебя, Кирилл, все просто. Увидел какой-то дурацкий листок с картинкой без колебаний скинул с мольберта все чему отдал не один год. И поставил чистый холст. (Нервно меряет своими длинными ногами мастерскую.) Я вот не могу ни на что решиться. Ничего не могу довести до конца. Сегодня утром проснулся, а к мольберту ноги не идут. Чувствую, что там меня опять ждет крушение И точно подошел, глянул на холст краски потекли, замысел разрушился. (Снова останавливается у мольберта, к которому подошел Василий. Ему из-за спины.) Да, и я хотел бы такую интеллектуалку в очках И я заточил бы эту Елену Прекрасную в своей мастерской. У художников, Василий, клептомания на красивые натуры. Зазеваешься, пока продерешь глаза с похмелья А твоя модель уже сидит на волосатых коленях какого-нибудь концептуалиста. (Невесело смеется.)
ТАВРУЕВ. Тебе, Анатолий, мерещиться не та Елена ущипни себя за бороду.
АНАТОЛИЙ. Не та? (В недоумении вновь поворачивается к холсту.)
ТАВРУЕВ (резко). Анатолий, мне сейчас не до говорильни. Я жду модель. Она вот-вот придет. (Демонстративно смотрит на часы на руке.) Мне нужно собраться. Я настроен работать. Придется вам сейчас покинуть мою мастерскую. (Друзья недоуменно переглядываются, но уходят.)
ВАСИЛИЙ. Пойдем, Анатолий. Пока хозяин мастерской нас пинками не погнал.
Тавруев один, подходит к мольберту.
ТАВРУЕВ. хохочешь, Кадетова? Щелкнула меня по носу! Поделом. Выставился с тонкой иронией на поклонницу Рафаэля. И когда? Когда восприятие зрителя оборвалось на оправе очков. А высшим мерилом красоты стало хотеть такую (Собирается снять холст со станка. Но снова раздается звонок в дверь. Кричит.) Открыто!
Входит Елена.
ЕЛЕНА (нервно). Кирилл, извини, куртку я не буду снимать. Я ненадолго. Я зашла попрощаться, чтобы не быть бестактной. (После короткой паузы.) И сказать тебе спасибо за науку. В твоей мастерской, Кирилл, я многое поняла. Что я просто женщина со всеми ее слабостями и недостатками. И хочу, чтобы меня любили и восхищались мной такой, какая есть. Менять себя уже поздно. Я устала.
ТАВРУЕВ. Быстро ты выдохлась. Но, видишь ли, Елена, есть одна закавыка. Чтобы было милым все, чему ты даруешь жизнь, ты недостаточно наивна и непосредственна.
ЕЛЕНА (иронично). Скорее недостаточно умна по твоей теории. Надо ж придумать, что женщина умна умом своего мужчины. Хотя с этим я, может, и согласилась бы. Но при условии, что мужчина меня любит. А когда я нужна ему только, как натура для подиума и по настроению для тахты О, я поражаюсь самой себе. Как я могла пасть до ню-гейши? Даже купилась на твой принцип. Не унижать Красоту презервативом! Рисковала своим здоровьем. Но кажется, я, наконец, вырвалась из этого рабства. Я ухожу. Прощай, Кирилл!
ТАВРУЕВ (насмешливо вслед.) Одумайся! ведь женщина это вечное искание кому бы подчиняться. (Снимает с мольберта холст. Бросает его в стопку других в углу мастерской.)
Картины 4, 5, 6 и 7
На развале картин уличных художников на Крымском Валу. Тавруев (уже в черной кожаной куртке) ходит среди посетителей вдоль стендов, механически рассматривает выставленные полотна.
ТАВРУЕВ. Сюда-то зачем меня ноги принесли? На шумное буйвище мертворожденных холстов. Хотя, тихие модные галереи тот же погост в яркой упаковке. (Вдруг при виде одного полотна останавливается.) Кажется, один холст тут окунули в живую и мертвую воду Этот портрет рыжеволосой женщины уличный шедевр! И не только. Даже великим мастерам прошлого редко удавалось вдохнуть жизнь в краски дисгармонией. Страха и нежности, как на этом портрете Моляру выпала шальная удача на один раз? Что-то здесь не так? (Подходит к холсту. Молодой уличный художник, видя заинтересованность его картиной, приближается к Тавруеву.)
ТАВРУЕВ. Сюда-то зачем меня ноги принесли? На шумное буйвище мертворожденных холстов. Хотя, тихие модные галереи тот же погост в яркой упаковке. (Вдруг при виде одного полотна останавливается.) Кажется, один холст тут окунули в живую и мертвую воду Этот портрет рыжеволосой женщины уличный шедевр! И не только. Даже великим мастерам прошлого редко удавалось вдохнуть жизнь в краски дисгармонией. Страха и нежности, как на этом портрете Моляру выпала шальная удача на один раз? Что-то здесь не так? (Подходит к холсту. Молодой уличный художник, видя заинтересованность его картиной, приближается к Тавруеву.)
УЛИЧНЫЙ ХУДОЖНИК. Вижу, Вам понравился этот портрет. Хотите приобрести его?
ТАВРУЕВ. Почем он?
УЛИЧНЫЙ ХУДОЖНИК (неуверенно). Ну, тысяч тридцать пять. Рублей, конечно. (Тавруев начинает хохотать.) Ну, двадцать
ТАВРУЕВ. Коллега, я давно так не смеялся. Будь я не художником, а галеристом мошенником, я бы сейчас же кинул тебе эти деревянные. И быстро смылся бы с этим портретом. Пока простак не понял обмана. Даже в не самый базарный день этот портрет стоит не меньше пятидесяти, а то и ста тысяч евро.
УЛИЧНЫЙ ХУДОЖНИК (ошарашен). Коллега издевается?
ТАВРУЕВ. Да нет. Я пересмотрел кучу современных портретов равного этому не встречал. Так что, когда у тебя будут спрашивать его стоимость, говори настоящую цену. Этот портрет достоин, чтобы его увидел мир.
УЛИЧНЫЙ ХУДОЖНИК. Так ты не шутишь.
ТАВРУЕВ. Нисколько. Вот только меня мучает один вопрос. Что за тайна у этого портрета? Не расскажешь, что тебя побудило его написать.
УЛИЧНЫЙ ХУДОЖНИК. Сразу чувствуешь, что перед тобой настоящий художник. Никто еще не спрашивал меня о тайне создания этого портрета. Даже мои близкие друзья художники. А она есть. (Вспоминает.) это была ночь перед опасной для меня операцией на глазах. Я был тогда в панике. Мне казалось, что жизнь для меня кончилось. Завтра я ослепну. Сам понимаешь, каково это осознавать художнику. Тут ко мне в мастерскую зашла жена. Меня пронзило, как током. Я же больше ее не увижу!.. Я схватил чистый холст, поставил его на мольберт. Попросил жену остаться. Я за ночь написал ее портрет.
ТАВРУЕВ. И прибил ее образ, словно железными гвоздями, к полотну. Навечно. Но операция прошла успешно. И вот ты здесь, продаешь этот портрет. Что ж, удачи тебе. Не забывай, о его настоящей цене. (Уходит. Про себя.) Но он был Ван Гогом на час
Тверской бульвар. Тавруев замечает возле стенда с фотографиями девушку. Она в легком черном пальто с белым шарфом, один конец которого романтически перекинут через плечо. В руке у нее букет желтых мимоз.
ТАВРУЕВ. Повинуясь этому желтому знаку (Подходит к девушке. Та демонстративно отходит на другой край стенда. Ей после некоторой паузы.) Лалара, сказать Вам, что самое противное при знакомстве с женщиной на улице? (Убедившись в должном молчании.) Видеть первые пять минут ее отвратительной игры в комедию: Да за кого они меня принимают!
ДЕВУШКА (из-за спины). А через пять минут?
ТАВРУЕВ. Если покрутился перед ней пудельком на задних лапках, она станет более или менее человеком.
ДЕВУШКА. Даже человеком (Оценивающе окидывает взглядом Тавруева.) А вы, наверное, мило смотритесь, когда захотите покружиться перед женщиной на задних лапках. И часто такое случается?
ТАВРУЕВ. Иной раз под настроение. Но не сейчас.
На той же аллее. Идут Тавруев и девушка с чертежным тубусом в руке.
ТАВРУЕВ. А вы подходите к такому решеньицу ну эдак недельки через две?
ДЕВУШКА. Не могу же я, только узнав имя мужчины, идти к нему, что называется на хату. Представляю, какое у него будет обо мне мнение.
ТАВРУЕВ. Думаете, что через две недели его мнение о Вас изменится?
На скамейке троллейбусной остановки. Сидят Тавруев и девушка в шляпке. Молчание затягивается. Девушка достает из сумочки зеркальце и губную помаду. Подкрашивает губы. Не отрываясь от зеркала.
ДЕВУШКА. Кирилл, не молчи, скажи что-нибудь.
ТАВРУЕВ.?..
ДЕВУШКА. Когда же это, наконец, кончится! (Убирает зеркало и помаду в сумочку.) Я все время наступаю на одни те же грабли. Постоянно твержу себе, что мне пора искать мужа, а не умного мужчину. Но каждый раз, как встречу его, увлекаюсь. И моя установка летит к чертям! (Нервно сдувает с глаз завитки волос, закуривает сигарету.)
ТАВРУЕВ. А я, значит, как кандидат в мужья, совсем плох?
ДЕВУШКА. Совсем. Ведь замуж выходишь, чтобы можно было расслабиться. Было кому поплакаться о своих болячках.
ТАВРУЕВ. Скажи, почему, когда ты ехала в троллейбусе, казалось, что ты явилась нам не из здешнего века?