Наши ребята уже шанежки едят со сметаной. Вечером к девчатам пойдут, а мы ворчит мой спутник, наваливая конец бревна на огонь.
Не горюй, на Ямбуе долго не задержимся.
Вы думаете? Он вопросительно смотрит на меня. Хорошо, если на гольце какие-то злые духи, с ними-то быстро справимся. А вот если там бандиты?..
Как-нибудь и с ними справимся. Вот увидишь, Павел, скоро у тебя будет свидание со Светланой.
С такой программой согласен, радостно говорит он и задает мне деловой вопрос: Что варить на завтрак? Нынче мы на своих харчах.
Кашу бы пшенную, а?
Опять кашу От такой пищи ноги уже не ходят.
Ничего, дойдем до места, там непременно охотой займемся.
Вы думаете, добрые духи подарят нам зверя!
Там, где зло живет, есть и добру место. Авось не пропадем!
Чем на авось надеяться да гадать, лучше нам взять с собою глухого старика, с ним надежнее будет по всем статьям. В тайге он как дома. Неизвестно, как долго мы там пробудем, на этом самом Ямбуе
С такой программой согласен, радостно говорит он и задает мне деловой вопрос: Что варить на завтрак? Нынче мы на своих харчах.
Кашу бы пшенную, а?
Опять кашу От такой пищи ноги уже не ходят.
Ничего, дойдем до места, там непременно охотой займемся.
Вы думаете, добрые духи подарят нам зверя!
Там, где зло живет, есть и добру место. Авось не пропадем!
Чем на авось надеяться да гадать, лучше нам взять с собою глухого старика, с ним надежнее будет по всем статьям. В тайге он как дома. Неизвестно, как долго мы там пробудем, на этом самом Ямбуе
Пожалуй, ты прав, перебиваю я Павла. Карарбах, видать, хороший охотник, большой следопыт. Но, боюсь, старик человек суеверный, вряд ли согласится пойти с нами.
А вы попробуйте его уговорить.
Утро в полном разливе. Морозит. Нежнее и чище становится голубизна далекого неба. Редеют перелески, пронизанным светом зари, все более четко вырисовываются на густо-красном фоне деревья.
Из чума показывается Лангара. Она идет к нам мелкими неторопливыми шагами. Что-то несет.
Действуйте насчет старика через нее, советует Павел, кивая головой на старуху. Она ведь тут за главного командующего.
Это вам! кричит старуха, протягивая куски вяленой оленины как бы в знак примирения.
Спасибо, Лангара, но нам нечем отблагодарить тебя. Деньги возьмешь?
Когда люди живут в одном стойбище, разве мясо продают?
Но ведь гость не нахлебник!
Э-э, лючи, надо знать, что без пищи никто жить не может, но не у каждого она есть в котомке. Убил зверя твой фарт, тебе спасибо, а мясо всему стойбищу. Закон наших предков не позволяет одному брать себе воду и пищу, и старуха сует мне в руки куски сушеного, приятно пахнущего дымком мяса.
Спасибо тебе, Лангара, и за мясо и за мудрое наставление. Твои предки, завещавшие эту истину, были достойными людьми.
Надо бы свежего мяса вам дать, да оно кончилось вчера, говорит старуха, поднимая с земли упавший кусочек оленины, и отправляет его в рот. Старик рано утром ушел с ружьем, тут близко сохатый постоянно жирует; может, удача будет, вернется вечером и еще вас угощать будем.
Ему, глухому, видимо, трудно дается охота. Разве только скрадом он и может убить зверя?
Что ты! замахала руками старуха. Скрадом сейчас не добыть сохатого. Это время лист на полу, тихо ходить нельзя, да и зверь сохатый, сокжой на месте не стоит, шибко ходит, грибы ищет, ни за что не догонишь! Карарбах промышляет зверя с собаками.
Как с собаками, он же глухой?! Собаки в поисках зверя далеко уходят с глаз, а лая их старик и близко не услышит. Ты шутишь, Лангара.
Старуха рассмеялась. Голосистое эхо разнесло ее смех по близким перелескам.
Ты совсем как муннукан[8], думать не хочешь. Говорю, нужда многому учила людей. Она достала из-за пазухи трубку, прикурила от лучинки и продолжала: Когда Карарбах оглох, его все жалели, не давали ему мяса от другого охотника. Он голодал, долго думал, как жить. Потом догадался. Теперь берет на охоту две собаки. Одну привязывает к поясу, никуда не пускает, а другая бегает кругом, далеко по тайге, ищет зверя. Когда найдет и остановит его лает. Другая собака на поводке у старика, тащит его на лай, приводит к зверю. Теперь понимаешь, каким хитрым сделала нужда глухого старика? А ты не веришь!
У меня к тебе большая просьба, Лангара. Не сможете ли вы кочевать со своим стадом вместе с нами к Ямбую, пусть старик поможет нам найти следы пропавших людей.
Она выпрямилась и ткнула пальцем в мою голову:
Кто поверит, что в таком большом котле нет ума! Или ты сдурел, что ли? Даже худой человек не захочет сам идти к злому духу! Старуха резко повернулась, пошла от меня.
Не уходи, Лангара, еще есть разговор.
Старуха недоверчиво приостановилась.
Говори, да не трать по-пустому слова. Карарбах на Ямбуй не пойдет, отчеканила она.
А если я отдам тебе Загрю?
Загрю?! обрадовалась Лангара, делая шаг в мою сторону. Отдашь Загрю?.. Но вдруг осеклась и ушла тихими, неуверенными шагами.
Павел поджаривал на углях вяленое мясо.
Слышал? спросил я у него. Их на Ямбуй и калачом не заманишь.
Пожалуй, и не стоит уговаривать. Не дай бог что случится, тогда вина на нас ляжет, ответил он.
Утро расточает пурпур, золотит холодное болото, марь и могучие крылья беркутов, парящих в вышине.
Лучи яркого света обнимают землю и нежным прикосновением будят горы, леса, прогоняют туман, скопившийся на дне широких падей.
Легкий, почти прозрачный дым окутывает чумы, откуда доносятся крики детей, стук посуды и говор.
Из перелеска подходят олени. Животные шарят по стоянке в поисках солонцов и ложатся на землю.
А ручей под притихшим осинником шумит, плещется, зовет. От него тянет прохладой и запахом свежей травы, смешанным с запахом увядающих листьев.
Через пять минут связь со штабом, будете что передавать? спрашивает Павел, присаживаясь рядом со мною.
Я вот о чем думаю: нас двоих мало, чтобы серьезно заняться расследованием на Ямбуе. Надо вызвать еще кого-нибудь из надежных ребят. Может, ты посоветуешь?
Если техник Гриша Коротков близко работает, надо просить у него Елизара Быкова. Уж этот не подведет. Да и охота повидаться с ним. Мы ведь из одного села.
Хорошо, запиши радиограмму: «Штаб. Плоткину.
Помимо Петрика и Евтушенко, районе Ямбуе бесследно исчезли два эвенка при тех же загадочных обстоятельствах. Положение серьезнее, чем предполагали. Желательно отправить в мое распоряжение десятника Елизара Быкова с проводником-охотником, знающим район Ямбуя. В крайнем случае вместе с Быковым кого-нибудь другого, опытного. Еще раз предупреждаю: всем подразделениям оставаться до полного завершения работ. Возможно, все будут привлечены к розыску погибших».
Иду к ручью умываться. Из-за лохматых вершин лиственниц выползло красное, как от натуги, солнце. Слепит глаза. Как приятно тепло первых солнечных лучей!
Горстями бросаю в лицо, на грудь текучий хрусталь студеной воды. До чего же она колючая, обжигающая, сразу снимает сонливость.
Меня встретила Лангара.
Мы сегодня ходить будем вашей тропой, потом завтра свернем на свою.
Очень хорошо! обрадовался я. А старик знает, где будем ночевать?
На земле останется след наших оленей, он приведет его к старому чумищу пастухов, куда мы идем.
Не заблудится?
Старик не знает такого слова заблудится!
Но почему ты сразу не сказала ему, где ночевать будем?
Лангара поморщилась.
Я ему не дала чайника, без чая он нигде ночевать не останется, не беспокойся. А есть захочет скорее найдет прямую тропу к чуму. Голод укоротит дорогу.
Тогда зачем же ты так мучаешь Карарбаха?
Не мучаю. Так он сильнее беды, сильнее голода, другим от него польза и долго проживет. А его не будет кто с оленями останется? Дети в интернате учились, книжки читают, много всякого разного знают. А вот чтобы сердце болело за стадо этому не научили их. Как они останутся с оленями, куда потянут тропу без старика? Не знаешь? То-то!..
Но вы не вечны. Да и сколько же можно вам работать? Вы с Карарбахом заслужили более спокойную старость.
Нам тут лучше.
Но это не жизнь, а мука! В твои ли годы брать на себя столько забот. Да и нельзя все делать по старинке, жить надо иначе и тебе и детям.
Время другое, ты правду говоришь, соглашается Лангара. Однако новое надо с умом делать, иначе оно совсем эвенков от насиженных мест уведет. А тайга, сам понимаешь, не должна пустовать. Много в ней добра, ой как много! Кто-то тут должен жить.
Ваши дети, перебил я ее. Они все грамотные, пусть и хозяйничают.
Говорю, их не приучают жить в тайге, другую пищу дают, и они след волка путают со следом собаки, своего оленя не могут найти в стаде, нарты не умеют делать. А без этой мудрости наших предков они не станут сильными, ветер будет носить их куда захочет. Они не справятся с тайгой. Да и зачем тут такие люди! И вдруг старуха заторопилась, взяла у меня из рук полотенце, мыло и направилась быстрыми шагами к ручью.
Я много лет кочевал с эвенками. Но не помню, чтобы они жаловались на свою жизнь, высказывали обиды, и мне казалось, что эти люди хорошо устроены, довольны тем, что теперь у них всегда есть пища, одежда, свой постоянный угол. Но нет, человек не только этим живет. И тут, в глуши лесов, у пастухов противоречия отцов и детей, горячие споры о жизни.
Я не мог не продолжить этого разговора.
Лангара, присев на корточки на каменистом бережку, хватала пригоршнями ледяную воду, фыркала, как тюлень, потом долго-долго мыла руки, вся погруженная в какие-то давно привычные ей думы. Я дождался, пока она встала.
Слушай, Лангара, ты слишком безнадежно смотришь на будущее своих детей.
Слушай, Лангара, ты слишком безнадежно смотришь на будущее своих детей.
Человеку не дано знать, что будет завтра. Однако как может сердце не болеть у матери, если ее дети хотят жить не в родных местах, тут в тайге не остаются!
Куда же они деваются?
Разве ты не знаешь? Нет?.. Много эвенков ушло жить в большие стойбища лючи, будто там им лучше будет; и они, как отставшие от стада олени, разбрелись кто куда, растерялись. Брось каплю брусничного сока в речку, не увидишь, куда девается Считай, ни их, ни их потомства нет. И молодые, которые учатся, не все приходят назад, ищут другую, легкую жизнь, думают, в лесу нет им счастья. Никто их не останавливает, никто не скажет без тайги ты пропадешь! Они уходят от своих обычаев, от опыта стариков, а их дети забудут родной язык, и они уже не станут эвенками. Скажи, кто будет промышлять соболей, белку, пасти оленей, водить экспедиции? Думаешь, это теперь уже не надо? Нет, надо, как и пятьдесят лет назад или еще больше. Лангара хотела еще что-то сказать, заторопилась, и горькие слова сдавили горло. Переступая с ноги на ногу, она обжигала меня колючим взглядом, будто я виновник всех ее житейских тревог.