Скажи, Клаус, а как ты собираешься выйти из нашего кружка? Под честное слово или напишешь объяснительную? Нет, я серьезно спрашиваю.
Кюнц несколько растерялся, оглядев собравшихся, он проговорил что-то невнятное, но потом откашлявшись, продолжил:
Я полагал, что мое слово для вас что-то значит. Если я ошибаюсь, если вы мне после этих слов не доверяете, я могу могу переехать. Вообще покинуть страну, скажем, перебраться в Австрию.
Это уже Германия, мой друг, напомнил ему Александр. Полгода назад ты не скрывал восторга, что это произошло. И тоже говорил о великом воссоединении. Жаль, не все из присутствовавших это слышали.
Да, я говорил. Но тогда это не касалось нашего плана. Сейчас же словом, за последнее время, многое изменилось. И для меня и для страны. Мы стали больше, нас стало больше. Мы уверенней смотрим в будущее и с нами считаются, больше того, нам уже не смеют указывать, что делать, нам теперь внимают. Нас стали уважать и боятся, как никогда прежде. Достаточно вспомнить, каким Чемберлен выскочил с переговоров с Гитлером, что он кричал в Лондоне о вековечном мире с Рейхом и о двух столпах: английском и немецком, что подпирают здание свободной Европы, не давая просочиться сюда большевизму
Ты не ответил на вопрос, Клаус, напомнил ему Фрайтаг.
Да. Я уеду в Люксембург, нет, в Голландию. У меня в Роттердаме есть дальние родичи. Вы обо мне не услышите больше. В течении нескольких дней я соберусь и уеду, мне только надо предупредить хозяйку и своих родных. Все же, Ван де Вельды меня с детства не видели, даже не знаю, я им свалюсь, верно, как снег на голову, он куснул губу, но ничего не сказал больше.
Алекс, полагаю, ты удовлетворен? вдруг спросила Грета. Фрайтаг кивнул. А я нет. Если кому и уехать, так это мне.
С какой стати, Гретхен? Ты разве не получила гражданства Рейха?
Получила, но только. Сами знаете, я ведь «четвертинка», а это всегда тревожило нашу семью. Тем более, закон постоянно ужесточали. Отец в свое время получил подданство, но в прошлом году ввели поправки в закон о гражданине, по новому положению он стал метисом, и его лишили места в юридической конторе, она снова куснула губу.
Три года назад, когда закон о гражданине Рейха снабдили новыми поправками, к их подполью присоединилась Грета. Она тогда уже работала фармацевтом, в ее распоряжении находились ключи от любых ядов и смертельно опасных для здорового человека лекарств. Незаменимо для отравления, ведь поначалу они хотели совершить именно это.
Я тоже не получил всех льгот и привилегий, положенных истинному носителю арийской расы, в юности болел много, а это непростительно, сами знаете. Посему, всего лишь подданный Германии, лишенный права избирать и быть избранным. Но раз я не член СС, НСДАП и тому подобных организаций, раз меня не касаются столь жестко законы о расовой гигиене, эти ограничения выглядят смешно. Ведь мы и так никого не выбираем, он снова улыбнулся. Странная это была улыбка, словно Фрайтаг, получив ограничения в гражданстве, доказал что-то очень важное себе и теперь удовлетворен этим полностью.
Ты так легко говоришь о таких важных вещах А вот я серьезно, Грета покусывала губы и нервно теребила пуговицы на платье. Наконец, взяла себя в руки. Отец считает, нам лучше последовать впереди новых поправок в закон и загодя покинуть страну. Он давно уже собирался перебраться в СССР.
Вам? Шарлотта посмотрела на нее с некоторым удивлением. Но с какой стати, ведь ты гражданка, давно живешь отдельно. Он не может за тебя решать. Может ехать, тем более, мы все еще общаемся с Союзом, но ты-то, Гретхен, не иди у него на поводу. Сколько ж можно.
Все равно, он настаивает. Может, боится, что у него отнимут не только работу. Может, переживает за меня, за мать, но в одном он прав. Евреи действительно низшая раса, недочеловеки.
Вот уж бред! невольно вырвалось у Кройцигера.
Нет. Доктор Геббельс прав. Не ассимилировавшиеся евреи опасны. Я знаю их, я ведь, голос перехватило, у меня много родственников в гетто. Дальних, но все же. Я бывала там часто, еще девочкой. Грязь, антисанитария.
Кто создал гетто, ты можешь сказать? вдруг полыхнул Кройцигер. Ведь не сами же евреи
Кто создал гетто, ты можешь сказать? вдруг полыхнул Кройцигер. Ведь не сами же евреи
Именно сами, Роман. Будь у них сейчас своя страна, они и там жили так же. Вечно брюхатая мамаша водит выродков мал, мала, меньше, безмозглых, пустых. И от бескультурья, и от отсутствия медицины и наличия Торы и от близких браков. Близкородственных, поправилась она.
У католиков тоже большие семьи и библия
У них есть общедоступная медицина и нет раввинов на каждый чих. А иудеи погрязли даже не в средневековье, они до него не добрались, остались жить в глухой античности. Нет ничего: ни культуры, ни знаний, ни просвещения, ни образования, ничего, кроме ветхозаветных книг и запретов. Как же мерзко было встречаться с отцовой родней, не понимаю, зачем он меня туда водил. И вот что странно, гетто занимало самый центр города, между площадью Бюлова и Мюнцштрассе. Без всяких оград но разве забор может показать, какая изоляция от всего шла изнутри? она вздохнула и продолжила скороговоркой: Отцу тоже было мерзко. С ним не общались почти, хотя он, вроде свой, из колена первосвященников, но только не прошедший обряд инициации. А потому ни руки подать, ни за стол усадить. Он там как прокаженный бродил меж братьями по крови, ну да, его мать ведь нееврейка. Говорить мог только с теми, кто и так в немилости, то есть, кто сам унижен носителями истинной веры. Хотя таких большинство, хоть это утешало. И потом
Грета, ты можешь остановиться? попросила Шарлотта. Та кивнула, но, чуть помедлив, продолжила.
Многие живут нищенством, ибо это святое, так написано в Торе, а потому благостно. Обходят всякую квартиру и даже не просят требуют денег. В гетто работают мало и глупо если один вдруг решил заняться продажей, скажем, бижутерии, так все соседи хватаются за тоже дело. Все сразу и разоряются. И потом, помню, обязательно надо иметь в доме рояль. А разве кто умеет играть? Девочкам вообще запрещалось ходить в школу, несмотря на повестки из полиции, на штрафы, нет лучше заплатить сотню марок, но только чтоб не выбирались в мир. И еще у многих не было паспортов. Их пытались изгнать из города, а они втихую возвращались героями. Еще бы, победили немцев. Германцев вообще ненавидели. Хотя многие и не знали языка, но и те, кто знали, старались не говорить на нем с пришлыми. А если и говорили, то так коверкали. Никакой ассимиляции. Деда прокляли за брак с немкой, по нему отходную исполнили, как будто умер. Хотя он для них и вправду умер. Для них все умерло.
Грета, может хватит уже! не выдержала Шарлотта. Та, наконец, сдалась. Замолчала. Но тему продолжил Фрайтаг, неожиданно спросил у девушки:
И кроме сочинений министерства пропаганды такие описания можно у самих еврейских авторов прочесть?
У Шолом-Алейхема, его, в свое время, переводили с идиша.
Алекс, давай не продолжать. Гретхен, милая, я понимаю
Ничего не понимаешь, Чарли, Грета готова была расплакаться. Неважно, что я не одна из них по закону. Я по сути еврейка. И это самое противное, что есть. Может, отец и неправ, но евреев действительно надо изгнать из Германии, раз и навсегда. Ассимилировать не получится, это в России, где они власть захватили, но там и гетто не было
А слово «погром» пришло откуда? А евреи в Берлин бежали откуда? строго одернула подругу Шарлотта. Грета как-то сникла, будто разом состарившись на несколько десятков лет.
Все равно. Доктор Геббельс прав Все, я сказала, наконец. Больше не буду, молчу. И так все время молчала, молчала. Наверное, мне пойти лучше, неожиданно закончила она.
Куда? не понял Клаус.
К родителям. Я у них не была уже столько времени. Секретничаю, хотя сама, не верю в это все.
Гретхен, не дури. Ты остаешься у меня, безапелляционно произнесла Шарлотта.
Я только вам мешать буду.
Никому не будешь мешать, тут же ответила Чарли и замолчала разом. Потом, чуть погодя, прибавила: Простите, но следующие собрания пройдут в другом месте где-нибудь. Вам придется подобрать самим.
Чарли, ты тоже, получается Фрайтаг не договорил.
Спасибо, родная, прошептала Грета, Шарлотта обняла подругу, прижала к себе, поцеловала. Я как от родителей ушла, все время одна и одна, на работе не поговоришь, все заняты, все время занята. Только тут можно освободиться. Вы же мои друзья.
Ты поэтому в наш кружок ходишь? уточнил Александр. Она кивнула. Женщины, ну как вас не любить?
Ты поэтому в наш кружок ходишь? уточнил Александр. Она кивнула. Женщины, ну как вас не любить?
Прекрати, оборвала его Шарлотта. Как будто сам никогда не был в подобной ситуации.
Я мужчина, кодексом поведения мне положено молчать и бороться с обстоятельствами.
Алекс, перестань ерничать, Фрайтаг пожал плечами, допил бокал. Потянулся за следующим, да так и остановился. Повернулся к Шарлотте.
Чарли, а почему ты собралась выйти из кружка? Ведь, должна же быть какая-то, как говорит Клаус, общая причина, не интимного свойства. То есть для всеобщего пользования.
Я вовсе не это имел в виду, когда говорил про причины, возмутился Кюнц. Я я выбрал самую для вас важную, для меня, а не просто понимание того, что при фюрере у нас стало и преступности меньше, и безработица резко сократилась, и еще много чего полезного и правильного произошло. И не стал поминать, как мне повезло, когда я засел за работу над книгой ведь мне тогда не просто платили, но еще и еду давали, которую я брал с собой, родителям. Они все еще не могли найти себе никакой должности. Это сейчас
Ты сколько лет занимаешься книгой? уточнила Шарлотта.
Почти шесть, в июне будет годовщина.
Чарли, так что с твоим ответом? снова встрял Фрайтаг, пристально глядя на девушку. Та сморщилась.
Это так обязательно? он кивнул. Всегда требовательный, что к себе, что к другим, он желал знать точно будто заносил данные в незримую записную книгу. Четкий сдержанный, именно такой человек и должен стоять во главе подполья. Чарли нашла самую удачную кандидатуру. Его словам всегда следовали без возражений.
Все исповедовались на эту тему, просто ответил Фрайтаг. Настал твой черед.
Хорошо, она куснула губы. Гретхен права, когда говорила о пришлецах. Я сейчас не о евреях, обо всех, приехавших в нашу страну. Если помните, в начале двадцатых у нас проходной двор был. Мало того, революция в стране, так еще и мигрантов отовсюду. Две соседние империи рухнули, и все оттуда к нам повалили. Вспомните, сколько народу прибыло, да одних русских больше миллиона. Но ведь есть те, кто прибывает и чтит законы и ассимилируется, а есть те, кто пытается со своим уставом в чужой монастырь. Почему-то власти их очень любили тогда, потворствовали. Места давали, все подряд разрешали, что доходный дом открывать, что публичный. И ничего не спрашивали, лишь бы куш иметь, она покосилась на подругу, но Грета молчала. Так что, вот мое общее объяснение. Сейчас в Германии любой немец может получить работу, не клянча, не унижаясь, не давая мзду. Собственно, так нашла себя Грета, так я устроилась.