Правда, для малочисленных коренных народов имперский подход по-прежнему представляется наиболее опасным. Например, по мнению лидеров индейцев чиппева, «под расизмом понимаются любые формы общения, действия или поведения, намеренные или нечаянные, которые отрицают признание, выгоду, право на доступ или просто отменяют или умаляют конституционно признанные права и свободы любого человека или общины на основе их принадлежности или предполагаемой принадлежности к какой-либо расовой, этнической или культурной группе»[201].
Нетрудно заметить, что определенное место в своей схеме Вьевьорка отводит этническому (культурному) фундаментализму независимо от его связи с доминирующим большинством или этническими меньшинствами. В отечественной науке понимание потенциальной связи этнического фундаментализма с расизмом пришло еще в советские годы, когда видный советский американист А. В. Ефимов обращал внимание на «этническое качество биологической категории раса» и призывал изучать условия, в которых «раса приобретает социальное качество»[202]. Но если в советское время это звучало как теоретическая абстракция и не привлекло внимания специалистов, то в современной России названное явление получило жгучую актуальность. И не случайно известный российский этнолог В. А. Тишков считает этнонационализм «формой расизма в России»[203]. По определению философа В. С. Малахова, имеющего в виду российскую действительность, «расизм это установление отношений зависимости между социальным положением некоторой группы и культурными характеристиками этой группы»[204].
Сегодня становится ясно, что в России «раса» является прежде всего культурной конструкцией, о чем ярко свидетельствует бытовое понятие «черные». Как не без оснований отмечает американская исследовательница, в России «нация» и «национальность» служат заменой понятия «раса»[205]. Действительно, в бывшем СССР и в современной России этничность обладала теми самыми свойствами, которые американские социологи связывают с расой: она очень часто навязывалась с помощью созданных чиновниками и учеными классификаций, являлась продуктом современного научного «изобретения», имела прямое отношение к власти и доступу к тем или иным ресурсам, включала понятие об ущербности и прямо или косвенно культивировала представление о своей врожденности, «естественности»[206].
Определенный интерес для нашей темы представляет подход польского социолога М. Чижевского, проанализировавшего происходившее за последние 1520 лет в Германии и Польше становление праворадикального движения, направленного против «иностранцев». Он проводит различия между «социологическим» подходом и подходом, делающим акцент на «расизме». Если второй исходит из наличия внутренних расистских ориентаций, побуждающих к нападениям на иностранцев, то первый делает акцент на социальных процессах, изначально вовсе не имевших отношения к расизму или ксенофобии. Среди социологических факторов он называет модернизацию в ФРГ и репрессивную социополитическую структуру в ГДР, возлагая на них ответственность за радикализацию немецкой молодежи, утратившей чувство безопасности и возлагавшей все надежды на насилие, связанное с праворадикальной идеологией. Он выделяет и два фактора, способствующие распространению расизма: расистская пропаганда, ведущаяся СМИ и способствующая развитию «повседневного расизма», а также политическая и законодательная дискриминация иммигрантов[207]. Эти выводы можно распространить и на Россию.
Наконец, что сегодня заставляет людей выступать против расизма? Британский географ Элистер Боннет показывает, что и здесь наблюдается определенная вариативность. Люди называют разные причины, побуждающие их отвергать расизм. Среди них то, что расизм, во-первых, подрывает социальное единство и ухудшает межгрупповые взаимоотношения, во-вторых, является «чуждой, привнесенной извне идеологией», в-третьих, служит интересам правящего класса, в-четвертых, тормозит развитие «нашего общества», в-пятых, является ложной ненаучной идеологией, в-шестых, искажает или вовсе стирает отдельные групповые идентичности и, наконец, в-седьмых, отрицает равенство и способствует социальной несправедливости. При этом, по словам Боннета, три последние причины составляют самую сердцевину антирасизма[208]. Наконец, сегодня антирасисты доказывают, что, сочетая равенство с различиями, этнические культуры вполне совместимы с международными институтами[209].
Глава 3
Корни и эволюция расизма
Общим местом в этнологии является представление о том, что в глубоком прошлом люди относили к категории «людей» лишь членов своей собственной группы. Следы этого сохранились в некоторых этнонимах, означающих «человек/люди», и были обнаружены специалистами у ряда племенных групп. Некоторые авторы включают такие представления в категорию «этноцентризма», но не расизма. Например, по мнению Р. Бенедикт, до появления теории социодарвинизма с его идеей «выживания наиболее приспособленных» (формула Г. Спенсера) о сохранении «чистоты крови» не могло быть и речи, ибо в племенных обществах «антагонизмы были не расовыми, а культурными»[210]. Поэтому такие данные она рассматривала в рамках «предыстории расизма», включая туда также античность и раннее Средневековье, когда межэтнические и межрасовые браки ни у кого сомнений не вызывали[211].
О том, когда именно возник расизм, различные авторы расходятся. Некоторые не видят различий между расизмом и ксенофобией, что заставляет их верить в универсальность расизма[212]. Советский социолог А. Шийк не сомневался в том, что расовые предрассудки существовали еще в античную эпоху, но подчеркивал, что в разные исторические периоды они выглядели по-разному и играли разную роль[213]. Отдельные американские ученые, например историк Томас Госсет и философ Пол Тэйлор, полагают, что расовое мышление, хотя и отличное от современного, возникло еще в Древнем мире, но оно скорее выражалось в различении людей по физическому облику (т. е. в расиализации), а не в их порабощении на этом основании[214]. К этой точке зрения склонялся и мексиканец Хуан Комас, однако свойственное Древнему миру презрение и отвращение к варварам он все же не решался называть «расизмом», связывая последний с апелляцией к наследственности[215].
Однако некоторые западные историки, напротив, доказывают, что основы расизма в виде «проторасизма» были заложены еще в Античности. К таким основам израильский историк Бенджамин Айзек относит географический детерминизм, идею наследования благоприобретенных качеств, концепции автохтонности и чистоты происхождения, а также веру в то, что некоторые человеческие группы были обречены на рабство[216]. Ряд авторов обнаруживают квазирасизм и в средневековой Индии, однако там акцент все же делался больше на поведении и моральных нормах, чем на физическом облике, и идеи расового превосходства не отмечалось. Кроме того, касты вовсе не отличались той жесткой эндогамией, которую им обычно приписывают расисты[217].
Однако некоторые западные историки, напротив, доказывают, что основы расизма в виде «проторасизма» были заложены еще в Античности. К таким основам израильский историк Бенджамин Айзек относит географический детерминизм, идею наследования благоприобретенных качеств, концепции автохтонности и чистоты происхождения, а также веру в то, что некоторые человеческие группы были обречены на рабство[216]. Ряд авторов обнаруживают квазирасизм и в средневековой Индии, однако там акцент все же делался больше на поведении и моральных нормах, чем на физическом облике, и идеи расового превосходства не отмечалось. Кроме того, касты вовсе не отличались той жесткой эндогамией, которую им обычно приписывают расисты[217].
Некоторые советские ученые, вслед за Сталиным считавшие расизм непременным спутником классовой идеологии, полагали, что расизм возник в Древнем мире вместе с рабовладением[218]. Другие более осторожно писали об «истоках расистских идей в древности и Средневековье»[219]. Третьи, соглашаясь с этим, более уверенно связывали развитие расизма с наступлением эпох колониализма[220] или капитализма[221]. Выдающийся советский этнограф С. А. Токарев видел в исконном расизме наивную попытку мыслителей XVIII в. объяснить различия в культурном облике народов, которая век спустя превратилась в «реакционную и эксплуататорскую идеологию»[222]. Известный журналист М. Глобачев увязывал становление расизма с эпохой колониализма, а формирование псевдонаучной расистской теории относил к XIX в.[223] Но сегодня российский философ В. С. Малахов определяет идеологию первых веков колониализма и капитализма как «проторасизм», а широкое распространение «подлинного расизма» относит к рубежу XIXXX вв.[224]
Р. Бенедикт доказывала, что в раннеколониальный период, когда европейцы все еще делили людей на христиан (свободных) и нехристей (обреченных на рабство), почвы для расизма не было, ибо место человека в обществе тогда определяли не кровь или физический облик, а конфессиональная принадлежность. По ее мнению, расизм вырос, во-первых, из практики рабовладения, поставившей вопрос об отношении к туземцам-рабам, принявшим христианство, во-вторых, из попытки обосновать практику истребления индейцев в Америке, наконец, в-третьих, из стремления осознать классовую борьбу в Европе в расовых терминах[225]. Некоторые другие авторы называют расизм побочным продуктом европейского колониализма и рабовладения[226]. Третьи ищут истоки расизма в самой Европе, приводя в пример отношение англичан к ирландцам[227] и испанских христиан к «маранам»[228]. Четвертые видят причину расизма в структуре социальных взаимоотношений в раннем капиталистическом обществе, где «дикари» и низшие классы не считались людьми в полном смысле слова[229]. Пятые находят истоки расологии («научного расизма») у европейских мыслителей второй половины XVIII в.[230] Шестые осторожно замечают, что та концепция «расы», которую мы знаем сегодня, сложилась вместе с «расологией» только в эпоху модерна[231].
Седьмые важнейшей вехой в истории расизма считают его превращение в массовую идеологию в последней трети XIX и начале XX в. В этой связи, как отмечает Н. Макмастер, внимания заслуживают пять важнейших факторов: 1) рост антилиберальных тенденций в политике, породивший в обществе разочарование и пессимизм; 2) появление воинствующего и ксенофобского национализма; 3) резкое усиление колониальной экспансии, связанное с «новым империализмом»; 4) вовлечение широких масс в политическую жизнь, где одним из важнейших мобилизующих принципов стала «расовая проблема»; 5) возникновение средств массовой информации, позволившее политикам эффективно воздействовать на массовые настроения[232].