Стихи и интервью - Мишель Мари Деза 6 стр.

Приближение к границе
с Несравнимостью
звенит полувыходом
из человечества,
как в «зоне смерти»
от 8 км на Эвересте.
Но обаяние предела
есть даже и в слишком
длинном и медленном,
как в падении капель
битума (9 с 1927 года)
в опыте на сверхвязкость.

Дополнить идолопоклонство Уолта Уитмена
перед людьми
пафосом их отсутствия: в размере
(микро- и макромир),
во времени (до и долго после людей),
во всех измерениях розы ветров Возможного.

Высунуться из теремочка человекоподобия
в урчащее Без Нас,
выдержать свист Соловья и цвет его
узнать-простить Вселенной её непознаваемость,
прилепиться к её расширению.
Ступить, трепеща, на Млечную Дорогу,
услышать эти только-снаружи
огненные звукознаки
Но есть ли надежда перед лицом фактов,
спущенных с цепи их незамечания?

Поймать себя в ловушку некомпетентности
и бежать.
По главному измерению,
его скрытой вертикальности.
Он был гусеницей в тесноте Клипы Нога
(помпезности),
и вот, с болью слева, отклеиваются
еще влажные крылья нежная душа Руах.

Цимцумы алеф и бет
на тропинке упоительного самоограничения:
от ига наслаждения к равенству
с его источником.

Высшая боль и сладость, это Akarat haRa
(осознание зла),
позволить себе этические решения,
по образу Его,
того, кто отделил свет от тьмы
на рассвете первого дня.

Бог прост как точка:
он не имеет ни частей, ни атрибутов 
только вихрь Имен.
Мудрецы оцарапали Его непостижимость
толкованиями,
голосованиями миньянов,
магическими постулированиями,
гематрией, темурой и прилипанием к Нему.
Они создали-таки трогательное знание о Нем,
Его привычках, параметрах, тенях.

Пусть я кусочек воли Творца, народа, угла,
прочих ревнивых чудовищ.
Пусть презренно мало-конечно
мое пространство-время.
Пусть унизительно раздет-распят
под всеми прожекторами пониманий,
разоблачен-приколот
всеми квантовыми наблюдателями.
Спрячусь в сверхмалое,
сожмусь до подпланковости
в пыли осколков стенок сосудов,
в менее чем точку и спасу мой Страх.
Зато этот последний периметр будет только мой.
И когда при финальной Нормализации
повезут во всех вагонах мира
(со стариками, детьми, давно умершими
и с задолго неродившимися)
в последний Освенцим путем ли страданий,
путем ли добровольным,
притаюсь в глубине множественности
и меня ну и не заметят в помпезной глобальности
Суда. И уже неважно, кто я пылинка ли, искорка
или сама беглянка Шехина.
Сохраню жемчужину первого Страха,
первоотделенности, Akarat haRa.
Ну а если Он хорош,
пусть встретит меня в моем бесконечно малом.
Безоружным и не всесильным,
стариком-создателем, готовым наладить наши
отношения.
Пусть откроет мне тайну Страха,
и это будет справедливо.

Заклиная, трепещу
Но не перед Словом
и прочей утварью делёжки понимания.
А перед неокольцованной материей,
перед неповторимостью самих явлений,
пронизывающих, струями горящих анаконд,
скорлупу вторичных сущностей.
Извлечь исходное дрожащее ощущение
из чрева представления.
Трепещу и получается Крик,
похожий на Слово.

Непрерывно ли, конечно ли, реально ли Время
(Смолин против Эйнштейна-Таггарта)?
Кучка физиков допускает его неединственность.
Ощутить, в дрожи пальцев,
непомерность Времени:
от трути-искорки до цикла Брамы
через 30 порядков,
от иокто- до иотта-секунды,
через все 48 порядков.
Прошлое сомнительно,
а уж будущее так и подавно.
Это историки, осквернители могил во Времени,
не боятся осознать непознаваемость прошлого
и придумывают, каждый свое,
возможное прошлое.
А будущее просто не обязано случиться,
как и волновая функция
может не разродиться в факт.

Время, космическое и квантовое,
могут быть иными измерениями
чем привычная Амазонка
нашего Времени.
Там позволены и роятся
обнажённые сингулярности,
обратимость, допланковость
и сверхсветовые судороги.

Признание душевладельцами
рабов, женщин и «всех людей»
ещё свежо и утрясается.
Последуют психо-особенные,
дети, близнецы-паразиты, эректусы,
братские млекопитающие,
вороно-попугаи и восьмирукие.
ООН увязнет в конфликтах 
осьминого-кашалотском
и свино-человечьем.
Но способность различать
увеличится не намного и
обыватель мало изменится
в федерациях важных видов.
И опять космически малая
горстка организмов
несётся в комете Времени.

Встреча с внеземной волей
возможна в оставшиеся нам
10 5000 тысячелетий.
Уже засветились визгом
доцифровых ТВ, радио, радаров.
Но не следует ждать
ни врагов, ни друзей,
ни общих интересов, ни понимания.
Мы, наверно, несъедобны
И игрушки наши не нужны.

Знания и человечество растут,
но люди деградируют в среднем
и мозг уменьшается.
Естественный отбор прекращён
демократией медицины и размножения.
Индивидуальность отомрёт за ненужностью,
но и центробежность растёт 
и генетически, и в Интернете 
движемся к нациям-ульям.

Нужность и сложность эмоций
убывает с эволюцией человека.
Недра подсознаний скудеют:
культура выгребла главное.
Неизвестные нам эмоции
остались лишь у животных.
Серый Алекс, Канзи, Коко
всего лишь людоподобны.
Пусть наши Колумбы ищут
пряности и причины жить
в океанах страстей животных.

Вижу тебя, следующий гоминид,
Комочек думающей воды,
Откопавший мой частичный череп.
Этот эпизод музейной костью 
не задержит геологию Времени,
медленный взрыв моего «я» 
разложение, расширение,
растворение, испарение 
по распаду протонов,
к Тепловой Смерти.

Умирать
Глагол несовершенный, не завершённый:
ведь субъективно смерти нет.
Умирать: соскользни моя нацепочка,
колечко-шатунок
с иглы/оси Времени, с Экскалибур-размерности,
воткнутой в спайку
пространственных измерений.
И все-таки умирать. Слететь с великой Иглы
стружкой-изморозью, жужжанием замирающего
волчка.

Оставив след, может,
только в облаках виртуальности,
дойти в свободе и дисциплине мысли
до уровня их слияния,
и просто чистить пёрышки,
как моя Белоснежка-какаду,
что прожила разве первый
из положенных ей 80 лет?

За щелчком личной смерти, неизбежны и
смерть народа, человечества, Земли, Солнца.
Земная жизнь не продержится и миллиарда лет.
Ну, ещё миллиард-другой уйдут на микробов
в глубине коры или стратосферы.
Однако, трогательно верится
в ловкое бессмертие человечества,
хотя 5 миллионов лет нам красная цена.
Люди даже верят в бессмертие
их народов-государств; ведь существуют ещё
старейшие: Иран, Вьетнам, Израиль, Шри-Ланка.
Размножаются беззаботно и раковые клетки
Генриетты Лакс, умершей в 1951.
Не умирают сами и медузы Турритопсис дорнии,
а молодеют снова после каждой женитьбы.
Да и каждый, внуками, публикациями ли
оттягивает смерть памяти о нём.
Но есть и очарование Смертью,
как её средневековые пляски,
Бон Одори, Седьмая печать,
как умиротворение Околосмертья
по рассказам возвращенцев.
А, может, просто стокгольмский синдром,
последняя хитрость мозга?

Значение жизни:
не отвлекаться от целей,
уважать свои секунды
и не бояться смерти,
последнего приключения.

Пафос романтической старости:
не ждать ликвидаторов Времени
за баррикадой обугленных смыслов 
грудами взглядов, привычек, вещей.
А выпить это как цикуту:
моя девочка-каравелла,
уплывающая в Ночь,
в мою маленькую бесконечность,
под серым знаменем старости,
за золотом невозвращения.

Нормопаты бегут по узкому косогору
между обрывами Аутизма и Шизофрении,
между избытками локальности и глобальности,
между не понимать других и понимать их неверно,
между нехваткой и избытком магического,
между слепотой к метафорам и синестезией,
между слишком и недостаточно плотным миром.
Не стоит селиться надолго в садах безумия,
но обе крайности нужны при добыче знания.
Парить в психозе невесомости над Океаном,
заметить малое-дрожащее-незавершённое,
воткнуться метеором в плотную глубину,
до аутистического экстаза Встречи
и разрядиться пружиной назад,
но с тушкой свежего знания.

Знание причиняет боль:
ящерка нового видения юркнет по дюнам мозга,
хрустнет старая, взвизгнет новая нейронная связь.
Знание горькое похмелье, вызов и тревога 
только утяжеляет ношу памяти,
ведь невозможно забывать сознательно.

Вера может зачаровать тело:
стигматы пяти Святых Ран
(Святого Запаха, без инфекции),
смерть от проклятия шаманом,
плацебо, ноцебо, рэйки.
Но так же действуют и знания:
обучение тормозит старение.
Знания и вера различаются
только по стилю их добычи.
Мозг использует оба эликсира.

Будда учил свободе
как альтернативе знанию.
Он отказался ответить
на 14 «бесполезных» вопросов:
вечна ли, конечна ли вселенная,
едина ли душа с телом и т. п.
Да, знания это расширять себя,
зависеть от мира, наркотик,
неутолимая жажда,
прыгать из одной догмы/клетки
в другую, прочнее и больше.

Подходящей дозировкой
любое действие превратимо в наркотик.
Подходящим действием
любой объект превратим в идола.
Так мы лепим себе скафандр выживания,
проход через невыносимость реальности.
Обшивка, как стенки термитника,
из засохших выделений сознания.
Научный метод: начать с наркотика ясности,
сотворив идола из объективности опыта,
а затем страдать при сдвиге парадигм 
потере герметичности, хрусте скорлупы,
гибели уверенностей, расширении личности.
Но это быть отцом, а не жертвой страдания.

Опьянённые ясностью,
прожигаем дыры в своём небосводе
зеркальцем самосознания.
Но похмельем являются страх,
предательство памяти, потеря пластичности.

Яркость, ширина и пластичность сознания
мельчают, иссыхают с возрастом.
«Взрослые» тупеют душой,
скучно-двоичны: дичь или хищник.
Я успел отшатнуться от пропасти зрелости,
отлетел птицей-подростком:
неуверенность и любопытство.

В мои 2025 лет,
когда полагалось взрослеть
(т. е. отрезать язык подсознанию),
мы договорились:
Сознание сдалось, стало
шестёркой подсознания,
его двойником-подделкой
во внешнем мире.
Подсознание остепенилось (?)
хранит мне здоровье,
мир и сладость
«всё позволено» на свободе.

Наделение явлений смыслами
создало пространство мемов 
значений, идей, символов
и цепную реакцию обобщения.
Как и живое, мемы размножаются,
ноосфера непрерывно удваивается.
Смысл изменяет живое,
как и оно меняет планету.
Смыслы будущего покинут нас
в процессе роста абстракции.

Гибриды ощущений и понятий 
метафоры, юмор, парадоксы 
учат сознание летать.
Смешивание противоречий
уведёт его всё дальше:
от динозавра к птице,
от человека к его Наследнику,
пределу расширений логики,
владельцу всех парадоксов.

Не культура породила иронию
и юмор, абсурд, метафоры.
Наши восприятия не точны,
а проходят цензуру Целого:
сознание выбирает «полезное»
из реальности и подсознания.
Деконструкция уже в ощущениях,
в колосках-ошибках восприятия.
Ошибки можно использовать,
пахать мозг парадоксами
как размножение яиц курами.