Итак, Грандмейстер расположился за Высокой Трибуной, треугольником к нему стояли еще две трибуны, пониже, за которыми расположились дуэлянты. Томашевский явно нервничал то посмотрит на часы, то промокнет лоб платком, то разгладит пышные бакенбарды а зеленые глаза его светились азартом и тревогой. Беркли же, казалось, вообще не интересовался происходящим скучающе перебирал какие-то волшебные свитки, копался в своем портфельчике, потом подошел к директору и что-то шепнул ему на ухо. Тот задумался, внимательно посмотрев на Беркли, и медленно кивнул. Старичок просеменил обратно и снова принялся копаться в портфеле за все время так ни разу не взглянув на оппонента, хотя Томашевский то и дело бросал на него несколько сердитые взгляды.
Грандмейстер поднял руку, и наступила тишина. Я даже не понял, применил ли он магию, подавляющую звук, или же все просто повиновались его жесту сам я, естественно все это время молчал и потому наверняка знать не мог.
Друзья! провозгласил директор отчасти торжественно, отчасти почему-то с грустью, мы дискутируем в такой открытой форме, наверное, реже чем оно бы того стоило. Однако, никогда не поздно исправиться и начать делать то, для чего, собственно, и создавались университеты сначала университеты больших дорог, где бродячие философы искали себе учеников, обходя город за городом, деревню за деревней (я посмотрел на дуэлянтов Томашевский нахмурился, Беркли умиротворенно улыбнулся), проповедуя людям о науке и разуме. Тогда же родился и спор, вернее, возродился, забытый со времен Античности. До сих пор дискуссия была и остается средством не забывайте об этом защитить и найти истину, хотя чаще всего в ходе его находят не истину, по крайней мере, не ту, которую искали, а множество побочных, но оттого не менее любопытных находок. Чего стоит один только памятный спор между впрочем, неважно (мне показалось, или он смутился?).
В ходе нашей дискуссии я хочу, чтобы все собравшиеся внимали ораторам так, как если бы решалась судьба как минимум всего нашего Королевства, но при этом я хочу, чтобы вы прежде усвоили одну мысль. Быть может, она покажется вам странной я поймал себя на мысли, что голос Грандмейстера, гулкий и звучный, наполняет комнату как диковинная мелодия, приковывает внимание и оставляет впечатление, что каждая реплика обращена именно к тебе, несет некий особый смысл, который непременно нужно разгадать.
Я хочу, чтобы вы знали: наш мир не всегда был таким, каков он есть сейчас. Мы не были тем, что называется обществом Гармонии, до Войны, не прошли тысячелетний путь в неизменности. Человечество описало полный круг во всех смыслах, и вернулось сегодня к тому, к чему однажды уже приходило. Я понимаю, что такой намек сам по себе вызывает вопросы, но прежде чем делать выводы примите его во внимание. Засим я перестану отнимать ваше время своей болтовней. Профессор Беркли, вам бросили вызов ваш выстрел первый. Задавайте вопрос. Мы начинаем! Грандмейстер легонько ударил посохом об пол, и волна освежающего электричества окатила зал я ощутил, как у меня встали дыбом волосы, и огляделся.
Весь зал спешно поправлял прически, а директор, кажется, посмеивался в кулак. Хохотал, каркающим, хотя и тонким, смехом, профессор Беркли, седая шевелюра которого также встала дыбом не мелькнуло и тени улыбки лишь на лице Томашевского. Тот смотрел оппоненту прямо в глаза и терпеливо ждал вопроса.
Беркли отсмеялся и наконец, слабо кашлянув, усилил заклинанием голос и нетвердой старческой речью, в которой еще слышались отзвуки раскатов и драматических пауз профессионального оратора, начал свою реплику.
Вы, глубокоуважаемый профессор, изволили сделать утверждение, будто светская этика отличается от других ее видов скажем, религиозной, тем, что она якобы основывается на научных данных и экспериментах, что она якобы объективна, тогда как другие ее виды субъективны. Но очевидно, что этика, мораль, убеждения и все остальное лишь эмоции, лишь чувства, выраженные в каких-то формулах долженствования, то есть субъективны по определению. Вам есть что возразить против этой очевидности?
Томашевский решительно наклонился вперед.
Разумеется. Во-первых, вы, должно быть, не вполне хорошо знакомы с последними данными и утверждениями науки. Наука не придерживается позиции абсолютной истины, которую так любят философы. В практическом смысле эта идея имеет мало значения. Любая деятельность, любая практическая наука основывается на аксиоме о желательности цели. Желательность цели это желательность блага, блага для человека. Авторитарные концепции, те же религии которые, безусловно, достойны уважения и для своего времени все же несли этическую функцию, тем не менее основываются на авторитарной этике, на этике поощрения и наказания, то есть не реального блага человека, а лояльности и нелояльности высшей власти. В этом, кстати, и лежат корни всех войн и диктатур. Объективная же этика ставит во главу угла человека и его потребности. Поскольку человек объективная часть мира, то и его природа, и его потребности объективны, а, значит, подлежат научному исследованию. И колоссальный опыт научной психологии, педагогики, антропологии говорит нам, что потребность человека жить, то есть разворачивать свою индивидуальность, свою природу, свои потребности. Поэтому и этика сама по себе объективна! Есть ли вам, профессор Беркли, что возразить против этих аксиом?
Беркли отсмеялся и наконец, слабо кашлянув, усилил заклинанием голос и нетвердой старческой речью, в которой еще слышались отзвуки раскатов и драматических пауз профессионального оратора, начал свою реплику.
Вы, глубокоуважаемый профессор, изволили сделать утверждение, будто светская этика отличается от других ее видов скажем, религиозной, тем, что она якобы основывается на научных данных и экспериментах, что она якобы объективна, тогда как другие ее виды субъективны. Но очевидно, что этика, мораль, убеждения и все остальное лишь эмоции, лишь чувства, выраженные в каких-то формулах долженствования, то есть субъективны по определению. Вам есть что возразить против этой очевидности?
Томашевский решительно наклонился вперед.
Разумеется. Во-первых, вы, должно быть, не вполне хорошо знакомы с последними данными и утверждениями науки. Наука не придерживается позиции абсолютной истины, которую так любят философы. В практическом смысле эта идея имеет мало значения. Любая деятельность, любая практическая наука основывается на аксиоме о желательности цели. Желательность цели это желательность блага, блага для человека. Авторитарные концепции, те же религии которые, безусловно, достойны уважения и для своего времени все же несли этическую функцию, тем не менее основываются на авторитарной этике, на этике поощрения и наказания, то есть не реального блага человека, а лояльности и нелояльности высшей власти. В этом, кстати, и лежат корни всех войн и диктатур. Объективная же этика ставит во главу угла человека и его потребности. Поскольку человек объективная часть мира, то и его природа, и его потребности объективны, а, значит, подлежат научному исследованию. И колоссальный опыт научной психологии, педагогики, антропологии говорит нам, что потребность человека жить, то есть разворачивать свою индивидуальность, свою природу, свои потребности. Поэтому и этика сама по себе объективна! Есть ли вам, профессор Беркли, что возразить против этих аксиом?
Беркли смотрел на оппонента немигающим взглядом, который тот встретил твердо, не отводя взгляда. Наконец, профессор философии поднял руки и в зале раздалось несколько звонких хлопков сухих ладошек.
Неплохо сказано, профессор. Жаль, но теперь мне придется не оставить от этих наивных построений и камня на камне. Пункт за пунктом вы, дорогая аудитория, убедитесь в полной несостоятельности каждого из представленных моим оппонентом тезисов. Итак пункт первый.
Вы изволили сказать о науке и неважности в ней абсолютной истины. Что ж, можно ради интереса принять этот аргумент на некоторое время а его разбор я приберегу его под конец. Итак, как вы сказали, наука исходит из желательности цели предположим, это так. Однако это касается действительно объективных параметров жизни, законов природы. Объективность же диалектически определяется через противопоставление ее субъективности, ведь мыслить одно иначе чем через отрицание другого, невозможно. Что же такое субъективность? То, что относится к субъекту, то есть вами же упомянутому индивиду как носителю сознания. К этому мы еще вернемся.
Во-вторых, вы совершили совершенно нелогичный переход от науки к искусству, вольно трактовав его определение. Строительство мостов или порталов наука точная, а вот живопись из того, что в ней есть определенные правила, никак не следует объективность эстетики. В ней есть правила в силу материальной составляющей, в силу того, что есть дерево и есть краска, состоящие из молекул, и законы перспективы действуют на картину как на физическую реальность. Однако, физическая составляющая картины не делает ее предметом искусства. Свойством живописности, таковой универсалией ее наделяет участие субъекта, и его субъективной оценки. Десять человек испытают различные эмоции по поводу одной и той же картины, а если вы попытаетесь сказать, что эстетично или, того хуже, «прогрессивно» только одно из направлений то, которое вам нравится по идеологическим соображениям, совпадает с ними, вы точно такой же носитель авторитарной этики, как и ваши оппоненты. Вы стремитесь объявить личный вкус и эмоции законом природы, придать им совершенно необоснованно статус объективности.
В-третьих, протянул Беркли, оглядев зал и убедившись, что все внимательно слушают, вы говорили об объективном благе как существовании, причем существовании динамическом. Итак, если вы признаете гедонизм как одно из начал и составляющих вашей этики (Томашевский кивнул), то ваш карточный домик разваливается от ваших же рук. Ведь в мире полно людей, все удовольствие которых лишь получать за счет других, наслаждаться развратом, воровством, властью, деньгами, порой и просто собственной ложью и безнаказанностью. Что ж, они действуют вполне этично, ведь они полностью следуют своей природе
В-третьих, протянул Беркли, оглядев зал и убедившись, что все внимательно слушают, вы говорили об объективном благе как существовании, причем существовании динамическом. Итак, если вы признаете гедонизм как одно из начал и составляющих вашей этики (Томашевский кивнул), то ваш карточный домик разваливается от ваших же рук. Ведь в мире полно людей, все удовольствие которых лишь получать за счет других, наслаждаться развратом, воровством, властью, деньгами, порой и просто собственной ложью и безнаказанностью. Что ж, они действуют вполне этично, ведь они полностью следуют своей природе