С другой стороны, никогда и ничего плохого конкретно она со стороны Грандмейстера не видела а однажды даже стала свидетельницей поистине странного случая. Тогда он ее лишь напугал, но годами позже она серьезно задумалась об увиденном тогда. Ей было лет шесть или семь, Альбина бродила в Девичьей Роще, фантазируя о феях и единорогах говорили, единороги в Роще и правда водились, и десять лет спустя она убедилась в этом сама (но это совсем другая история). В тот день она не встречала никого, наблюдая, затаив дыхание, за чередованием пронзительно-зеленых и пурпурных деревьев, журчанием ручьев, прозрачных и хрустальных, слушая волшебную тишину, в которой едва-едва, если замереть и прислушаться, играет еле слышная, но прекрасная музыка, от которой сладко и прохладно сжимает сердце пока не наткнулась на странного человека возле часовни. Папа всегда говорил, что на территории Университета не бывает чужих людей, но перед ней несомненно стоял чужак не оборачиваясь, он неподвижно глядел на часовню, его длинный и объемный балахон был черным с синей полосой, рассекающей его сверху вниз. Альбина, борясь со страхом, сделала пару робких шагов вперед, и незнакомец обернулся. Тогда она напугалась до ужаса это был высокий, широкоплечий мужчина средних лет с густой, длинной черной бородой как разбойник из сказки, орлиный нос смотрел хищно, хотя зеленые глаза были вполне мирными и даже (как она поняла потом, вспоминая) печальными. Уже потом, рассказав отцу и успокоившись, она воспроизвела образ и перенесла его на листок пергамента. Папа забрал его и положил себе в стол, сказав ей, что все в порядке. Когда она, годами позже, вспомнила эту историю и попросила у папы снимок, тот улыбнулся, словно ждал этого, и достал его. Да это был директор, несомненно он, только молодой, без морщин и не поседевший. Это так и осталось для нее загадкой, но напоминало, что и Великий маг тоже человек, пускай лишь где-то очень, очень глубоко внутри.
Что касается Лорэйн, она тоже любила Новый Год, хотя в последние годы относилась к празднику с какой-то ноткой безучастности. Она была всего на два года старше Альбины, но почему-то воспринималась значительно старше. Она была однокурсницей Влада, и, что печально, тот за ней ухаживал, впрочем, недолго и безуспешно. А вот ее папа вдруг потерял голову, влюбился в собственную студентку, ухаживал за ней, дарил подарки, рассказывал истории, возил на курорты И вот, состоялась свадьба. Коллеги и студенты шутили, смеялись папа годился новой супруге в дедушки, и, конечно, многие пророчили неблагоприятный конец этому браку, а некоторые откровенно потешались. Тем не менее, Альбина понимала папу трудно жить одному, мамы давно нет Он любил Лорэйн, и Альбина вслед за ним, тем более что та была вполне мила и приветлива с ней, хотя по душам они никогда не разговаривали. О матери Альбина вспоминала очень часто ее не хватало ужасно, было больно думать о том, что даже сейчас, в век медицины и безопасности, близкого человека может забрать нелепая случайность, несчастный случай. Она жила дальше, конечно, но порой чувствовала что-то вроде вины она живет, иногда смеется, веселится, а мама уже никогда не узнает этой радости, и тогда Альбина одергивала сама себя. Напоминала, что жить дальше надо, но все равно не могла до конца избавиться от ощущения нечестности, неправильности. И очень скучала хотя бы по человеку, с которым можно посекретничать. Отец всегда примет и встанет на твою сторону но не расскажешь же ему про сокровенное, про сердечное? Вот, и еще один новый год наступил, и снова без близкого человека. Может, тогда-то все и пошло не так и с Владом? Кто знает
Что касается Лорэйн, она тоже любила Новый Год, хотя в последние годы относилась к празднику с какой-то ноткой безучастности. Она была всего на два года старше Альбины, но почему-то воспринималась значительно старше. Она была однокурсницей Влада, и, что печально, тот за ней ухаживал, впрочем, недолго и безуспешно. А вот ее папа вдруг потерял голову, влюбился в собственную студентку, ухаживал за ней, дарил подарки, рассказывал истории, возил на курорты И вот, состоялась свадьба. Коллеги и студенты шутили, смеялись папа годился новой супруге в дедушки, и, конечно, многие пророчили неблагоприятный конец этому браку, а некоторые откровенно потешались. Тем не менее, Альбина понимала папу трудно жить одному, мамы давно нет Он любил Лорэйн, и Альбина вслед за ним, тем более что та была вполне мила и приветлива с ней, хотя по душам они никогда не разговаривали. О матери Альбина вспоминала очень часто ее не хватало ужасно, было больно думать о том, что даже сейчас, в век медицины и безопасности, близкого человека может забрать нелепая случайность, несчастный случай. Она жила дальше, конечно, но порой чувствовала что-то вроде вины она живет, иногда смеется, веселится, а мама уже никогда не узнает этой радости, и тогда Альбина одергивала сама себя. Напоминала, что жить дальше надо, но все равно не могла до конца избавиться от ощущения нечестности, неправильности. И очень скучала хотя бы по человеку, с которым можно посекретничать. Отец всегда примет и встанет на твою сторону но не расскажешь же ему про сокровенное, про сердечное? Вот, и еще один новый год наступил, и снова без близкого человека. Может, тогда-то все и пошло не так и с Владом? Кто знает
И все же, теперь Альбину что-то серьезно тревожило. И самое неприятное было, что она никак не могла понять, что же именно.
Альбина наконец не выдержала слишком невыносимо было оставаться в доме, словно отрезанной от всех, от всего мира. Она подошла к отцу, сидевшему в кресле напротив камина, обняла, поцеловала в пахнущую одеколоном щеку: Папочка, я погуляю немного? Дела уже почти все сделаны. Иди, доченька, конечно иди, ответил он и поцеловал ее руку, взяв трепетно, как маленькую птичку.
У тебя настроение не очень, да? Я могу остаться с тобой, если хочешь Нет, милая, тебе нужно пообщаться с друзьями. Я подойду к новогоднему балу, вместе со всеми, а пока почитаю. Доктор Солтри написал новую статью о педагогике он проводил исследование по коррекции психологических проблем у подростков, переживших неприятие, абьюз, объективацию и навязывание ценностей. Хочу успеть дочитать до начала мероприятия. Альбина поцеловала отца и надела зимнее пальто и шапку.
Вечер встретил ее невероятной, кружащей голову снежной свежестью, гулким смехом и звоном голосов, треском фейерверков. Она вдохнула воздух полной грудью, зажмурилась, почувствовала нежные холодные уколы снежинок, падающих на лицо и стало легче, словно разом с плеч сполз тяжелый груз.
Она шла к хороводу, и хотелось пританцовывать, так заразительно двигалась толпа вернее, даже нельзя было назвать это скопление народа толпой это была, как в какой-то момент казалось, почти живая сущность; множество людей, не ощущающих себя отделенными друг от друга. Хоровод то сковывался в единую цепь под звуки веселой, громкой и пронизывающей музыки, то распадался на стихийно сцепляющиеся парочки танцующих чтобы еще через период вновь соединиться. До Нового Года оставалось четыре часа, а до начала торжественного обеда и бала в Университете всего час. Кажется, во двор в этот раз вышли все, словно всех и каждого переполняло ощущение чего-то необычного, что должно будет произойти в новом году. Неожиданно, ее словно что-то остановило, будто она налетела на невидимую стену. Стало как-то неловко и неуместно, она вдруг вспомнила, что вряд ли кто-то пригласит ее на танец. Ей иногда казалось, что другие ребята ее сторонятся. Не прогоняют, не говорят ничего плохого но Альбина видела, понимала, что с ней никто не бывает откровенен до конца, как друг с другом, что она, например, хотя и вполне своя в компании ребят, будущих коллег по Ордену, но все же у них есть свой, если угодно, «внутренний круг», и она в него не входит. Замолкают порой разговоры, стоит ей войти, резко меняют тему нечасто, но все равно от этого больно и хочется плакать.
Что ж, если даже не удастся насладиться праздником сполна, всегда можно просто посмотреть, посмеяться со всеми заодно, потанцевать в общем кругу. Хоть что-то, в конце концов.
Хоровод, тем временем, уже затихал все больше студентов уходили в Университет, в общежития, чтобы подготовиться к балу, те, кто жил дома, спешили к порталу чтобы успеть переодеться и вернуться к началу.
Альбина застыла на месте, смотря на новогоднюю ель все же, откуда пошла эта странная традиция, кто ее придумал, как связана ель и условная дата отсчета лет в календаре? Впрочем, нельзя отрицать, что все это вместе и ель, и Дед, и мандарины, и хрустящий снег было неповторимо, волшебно и непередаваемо. Этим днем, этим вечером хотелось дышать, хотя в душе смутная грусть твердила, что этот год надо встретить особенно радостно, потому что дальше а что будет дальше? Дальше, твердило предчувствие, все может свернуть куда-то не туда.
Ей вдруг стало холодно, и Альбина решила вернуться домой надо еще привести себя в порядок, надеть платье, повертеться перед зеркалом хоть раз в году!
Отца она застала ровно в том же положении, в каком он был, когда она уходила погруженного в чтение.
Выбор у нее был не самый обширный отец никогда не отказывал ей в покупках, но выходило так, что чаще предлагал он, чем хотела она. А Альбине ужасно не хотелось быть похожей на кого-то вроде Эммы или Мари этих модниц и любительниц открытых платьев, у которых едва ли не по платью на каждый день года. Научились у наставницы, о чем тут думать. Глория Ли была настоящей ведьмой, и, что по-видимому было синонимом, настоящей стервой и этому искусству у нее учились самые популярные и красивые девушки потока. Впрочем, был и один парень, Тоби Ле Руз тонкий красавчик с модельной прической цветными прядями, в кожаных, облипающих штанах и с кокетливыми манерами. Впрочем, он был ужасно популярен у девочек, а юные ведьмочки, говорят, сходили по нему с ума.
Так или иначе, к Альбине это никак не относилось.
Она довольно быстро закончила приготовления, одев простое, не слишком открытое белое платье, мамино колье, сверкающие сережки. Еще десять минут нехитрой магии и какая-никакая прическа есть.
Папу она дождалась в прихожей, и они вместе (он взял ее под руку) отправились ко входу. Лорэйн была уже давно внутри помогала в организации торжества.
Они вошли буквально за три минуты до начала. Все было уже на своих местах Гранд-Холл был заставлен столами, полными закусок, салатов и вин, студенты перешептывались, возбужденно гудели, но все же держали себя в руках и не притрагивались к еде. Преподаватели сидели за отдельным столом, лицом к студентам папа отправился к ним. Свободное место, словно в насмешку, оказалось между Кляуницем и Ли, а следующим после Ли сидел Кей словом, недружественное окружение.