Лиловые цветы
Повесть
Ольга Владимировна Покровская
© Ольга Владимировна Покровская, 2017
Вита поняла, что любит своего отчима, Павла Сергеевича, дома, в среду, за чаем. Она подносила ко рту кружку, запивая кекс с изюмом, когда ее осенило, что человек, притулившийся к столу и мирно читающий бумаги, ее жизнь, ее воздух, и она не может без него существовать. Вита глотнула и поставила кружку. Ничего не изменилось в их уютной маленькой квартире на Пресне стена кухни, холодильник, сахарница с серебряной ложечкой, абажур, вечерние тени на мебели и стенах. Ошеломленная Вита несколько минут сидела, свыкаясь с открытием и недоумевая, отчего произошла перемена. Тем временем Павел Сергеевич задумчиво грыз шариковую ручку, подчеркивал в тексте, по преподавательской привычке, неудобоваримые слова и говорил Наталье Борисовне, Витиной маме:
Нет, все-таки галстук у этого адвоката экзотический. Человек с таким галстуком как-то, право слово, сомнителен.
Может, у них принято, вздохнув, пожала плечами Наталья Борисовна и еще мокрой от мытья посуды рукой так, что блик от лампы подсветил костяшки пальцев придвинула медовую вазочку.
Не знаю. Ореховые глаза отчима засмеялись. Ни судья, ни прокурор шутовские колпаки не носят. Зачем же адвокату галстук с попугаями? Представляешь, я в институт приду? Студенты яйцами закидают а он с милицейскими разговаривает. Какое к нему отношение у офицеров внутренних дел? Должен быть всем своим в доску
Над семьей тяготел старинный процесс о захвате родственниками комнаты Павла Сергеевича.
Наталья Борисовна, не любившая судейской тематики, покачала головой, и уголки ее бесцветных губ уныло дрогнули вниз, как весовые стрелки.
У них столько специфических тонкостей это как люди с другой планеты.
Павел Сергеевич, полыхнув бумажным глянцем, перевернул лист.
К сожалению, с нашей.
Пятно посадишь, предостерегла Наталья Борисовна. Убери.
Павел Сергеевич негромко рассмеялся, и Вита, очнувшись, обнаружила, что его приятный смех электрическими разрядами пробежал по позвоночнику и что ей хочется нежиться в его смехе и щуриться от удовольствия.
Да уж мне тут работу сдали. Каких только нет на ней отпечатков! Стаканы, рюмки, кастрюли энциклопедия посуды отметилась.
Значит, занимались всерьез, усмехнулась Наталья Борисовна. Долго и вдумчиво.
Если только
Вита допила чай, звякнула чашкой и встала. Надо было спрятаться, переварить открытие в одиночестве, понять, что происходит и что делать.
Уже? встрепенулась Наталья Борисовна. Возьми печенье
Наталья Борисовна была заботлива с дочерью, и Вита благодарно принимала заботу, но сейчас ее кольнуло угрызение совести: она совершила вероломство; захватившее ее наваждение сильно, необратимо и принесет маме боль и еще, мама сегодня некрасива. Мысли были так необычны, что Вита испугалась.
Расскажи, что на объекте, настаивала Наталья Борисовна. Интересно.
Вита, будущий дизайнер, подрабатывала с приятелями проектами квартир. На «объекте» в Марьиной Роще они воплощали свои идеи с помощью бригады ремонтников.
Павел Сергеевич в знак согласия, что ему интересно, поднял на Виту глаза, в которых заискрился золотистый свет абажура. Вита утонула в их глубине, судорожно вынырнула и отвернулась.
Гостиная подготовлена под отделку, стала рассказывать она. Бетонная коробка отшлифованная. Оказалось, красиво! Пористый бетон лаконичный серый брутальный. Даже просится так оставить.
Боюсь, клиенту вашему не понравится, возразила Наталья Борисовна недоверчиво. Он же из этих из крутых? В ее голосе прозвучала брезгливость, и Вите пришло в голову, что мама несовременна. Она сама не жаловала крутых, а от безумного клиента они успели изрядно натерпеться, но мамин тон грешил ребяческой наивностью.
Идея появилась, продолжала Вита. Я на подоконник поставила стеклянную вазу. Прозрачное синее стекло, толстое. За окном фонарь, и в вазе свет преломляется, как входишь бросается в глаза, здорово. Бетонная пустота, и синее стекло горит. А теперь думаю по стенам пустить лиловый и зеленый цветами какими-нибудь.
Ох, намудрите вы там, насмешливо протянул Павел Сергеевич, снисходительно улыбнулся, а Вите почудилась нежность в его лице, и стало еще страшнее. Клиент поселится и через год шизофрению получит.
Не получит. У клиента нервы крепкие.
Она вышла и в коридоре остановилась у зеркальца с парфюмерными флаконами. Пригляделась к отражению и убедилась, что все свежо, красиво, соразмерно молодое лицо, сияющие глаза, чистая футболка, аккуратная прическа в сравнении с мамой ее внешность несомненно выигрывала, но, отогнав предательское впечатление, Вита пыталась разглядеть печать морока хоть какие-то следы и не находила ничего. Все казалось прежним: душистые пузырьки, щелкающая бамбуковая занавеска, хрустальное бра и Вита сделала вывод, что нельзя верить глазам, потому что мир уже был другим.
На кухне продолжался разговор.
Конечно, хорошо бы комнату отсудить, проговорил мечтательно Павел Сергеевич. Мы бы туда переехали, Викушу в квартире оставили
Ему хотелось быть правильным отчимом, как положено у приличных людей, и предлагать падчерице лучшее, но Наталья Борисовна не оценила его великодушия.
На старости лет в коммуналку, возразила она жалобно. Всю жизнь хотела: если доживу до старости, в своем углу. Она молодая, ей флаг в руки
Ладно, сказал Павел Сергеевич, шурша документами. Пока делим шкуру неубитого медведя.
Супруги согласно помолчали.
Влюбилась, похоже, проговорила Наталья Борисовна приглушенно.
Чего-чего?
Влюбилась, говорю, не иначе. Вита замерла, услышав мамино предположение. Отражение вздрогнуло, сморщилось и жалко поморгало мышиными глазками, а Наталья Борисовна, не видя реакции дочери, продолжала ласково: Я, когда в молодости влюблена была, тоже, помню, лиловые цветы рисовала
Поздним вечером, когда рассосались пробки, за Витой заехал ее молодой человек Максим, и они поехали кататься по ночной Москве. Максим вечерами трудился в автосервисе и ездил на автомобилях, которые в данный момент доводил до ума. Сегодня он оказался на очередном монстре черном, хищном, матово-блестящем.
У тебя нет совести, сказала Вита, деликатно отводя дверцу и с опаской проникая на переднее сиденье. Если остановят, ей-богу, скажу, что незнакомы. Ты левый таксист.
Она шутила, но Максимова манера обращения с чужими машинами ее беспокоила всерьез.
Не остановят, сообщил Максим, улыбнулся своей неуязвимости и плавно, ювелирно маневрируя в придворовом парковочном хаосе, выехал на улицу.
Почему? Вита устроилась удобнее, пригрелась в мягком кресле и откинулась на подлокотник, рассыпав волосы. Всех останавливают.
Он покачал головой.
Не всех. Я езжу идеально подозрений не вызываю за что меня тормозить?
Они катились по пустынной Москве, сбрасывающей осенние листья. Максим выехал на Третье транспортное, и они понеслись мимо указателей и развязок, оставляя по сторонам искрящиеся огнями чудовищные гиганты. Наблюдая свечение усталого города, Вита покорно фиксировала в себе, словно со стороны, сосуществование разнородных тенденций: тихого восторга от обретения цели и смысла и бьющегося в жилке на шее ужаса от преступной порочности этой цели. Два противонаправленных чувства боролись глубоко, практически не отражаясь на ее внешности и поведении. Она удивлялась, что параллельно еще может разговаривать с Максимом и даже давать ему советы.
Как ты не боишься аварии, озаботилась она. Она считала долгом уберегать Максима от опасностей из-за очевидной вины перед ним.
Не боюсь, объяснил Максим, скользнув ладонью по рулевой обшивке. Я просто смотрю по сторонам, глаза же есть Если любишь машину, не попадешь в аварию. Они понимают. Он посмотрел в зеркало заднего вида. Отладишь, руками переберешь она хорошие руки чувствует.
Мистика какая-то, пробормотала Вита. Сегодня было слишком много странного.
Никакой мистики. Перед тем, как за руль сесть, надо с ней поговорить спросить ее: ты на меня не сердишься? Все в порядке? И когда трогаешься понимаешь. Если у нее настроения нет возвращайся на базу.
Он, отвлекаясь от дороги, повернулся к Вите и коснулся ее агатовым взглядом. Вита мысленно отстранилась, и ее кольнуло: до чего непохожи глаза близких к ней мужчин.
А как у этого чуда с настроением?
Не обижай технику, велел Максим. Она славная ее сердить опасно. Один мужик у нас чинился сядет за руль и рассказывает, как шину продаст. А машина не любит И все из нее вынес: освежитель вынес магнитолу демонтировал чего ж удивляться, что потом чуть не всмятку в стоящие влетел, с управлением якобы не справился. Не надо было языком молоть.
Не обижай технику, велел Максим. Она славная ее сердить опасно. Один мужик у нас чинился сядет за руль и рассказывает, как шину продаст. А машина не любит И все из нее вынес: освежитель вынес магнитолу демонтировал чего ж удивляться, что потом чуть не всмятку в стоящие влетел, с управлением якобы не справился. Не надо было языком молоть.
Вита подумала, что Павел Сергеевич выигрывает в сравнении с Максимом: отчим даже не умел водить не тратил силы на бездушные железки
Как-то просто получается, возразила она. Люби себе машину, и в аварию не попадешь.
Сложно. Это уметь надо.
Что уметь?
Ну, это. Чувствовать.
Максим покосился на Виту ей почудился намек, но она задумчиво кивнула, соглашаясь. Фраза оказалась созвучна ее настроению: надо уметь чувствовать. Вот ей бы хотелось любить, как нужно, Максима честного, умного, деятельного, открытого а она, хотя нельзя категорически, любит Павла Сергеевича и ничего не может поделать.
Еще, конечно, управление, продолжал Максим после паузы. Вся лирика годится, если управлять умеешь.
Максим водил с детства, знал все тонкости, участвовал в каких-то учениях или показательных выступлениях по экстремальному вождению и вообще держал руку на пульсе.
А легко пересаживаться на разные? спросила Вита, любопытствуя. Если я научусь водить на одной, сложно на другую переучиваться?
Ощутилась по аналогии невозможность перехода от человека к человеку, но Вита промолчала. Максим пожал плечами.
Вообще-то если ты ложкой есть научилась что именно есть, большой роли не играет.
Очень отличаются?
Вита сдерживалась, боясь проговориться вслух: что касается мужчин, то очень, очень
Бывает. Как-то лимузин пригнали. Максим засмеялся. Ребята ночи дождались сели, поехали. А он специфический. Длинный, как автобус, но только гармошки у него нет. На нем лучше по прямой ездить. Короче в поворот не вписались хорошо еще, не снесли никого.