И не было в этих словах ни капли южного панибратства или угодливого халдейства. Лишь дружеское участие товарища по приятной и вредной привычке.
Весь вечер он вел себя, как и положено настоящему официанту понапрасну на глаза не лез, с разговорами не приставал, быстро приносил пиво
Не отказывал он себе только в одном развлечении: всякий раз, когда видел, что я собираюсь закурить, в мгновение ока возникал у стола и, как герой какого-нибудь вестерна, щелкал у моего носа бензиновой зажигалкой с откидной крышкой.
Когда мы прощались, он выудил из пачки пару сигарет и протянул мне со словами: «Время идти домой, а у вас опять все кончилось. Сейчас выйдете на улицу, вдохнете морской воздух, снова захочется курить, а магазины в округе уже закрыты. Так вы уж возьмите на дорожку. Вечер должен закончиться хорошо».
Так оно и вышло.
И если вдруг судьба занесет вас в портовый город Веракрус, плюньте на музей и форт. Идите лучше сразу на набережную, в конце которой будет стоять тот самый бар с жареными луковицами и рок-н-роллом, в котором и по сей день работает самый учтивый официант во всей хоть вдоль ты ее обойди, хоть поперек старой доброй Мексике.
Слепой в Стамбуле
Если вы до сих пор не играли в игру «Один день из жизни слепого человека», приберегите это развлечение до поездки в Стамбул. Доберитесь из аэропорта до гостиницы, освежите себя бокалом вина и яблоком, выйдите на улицу и закройте глаза. Все, теперь можно играть.
Правила несложные: просто дышите и слушайте, слушайте и не дышите.
Где-то высоко в небе невидимые муэдзины наматывают пряжу азанов на бесчисленные спицы минаретов. Их голоса плетут причудливый восточный узор, окутывая город гулким полифоническим коконом. Призыву на намаз вторят камни, птицы и автомобильные клаксоны.
Если подняться на Галатский мост, можно услышать, как рыбаки шершавыми ножами открывают створки мидий, как пенятся гранат и апельсин под прессом старой соковыжималки и как бранятся за клиента чистильщики башмаков.
Чуть дальше, на Египетском базаре, торговцы пряностями шелестят шафраном и с нежным мелодичным звоном роняют на весы кофейные зерна. Туристы щелкают скорлупой фисташек и с чавканьем едят лукум.
В кальянных чашечках потрескивает уголь, в пивной между столами гуляют музыканты и поют суровую янычарскую балладу о подвигах султана Мурада IV Кровавого.
С вокзала Сиркеджи доносится гудок Восточного экспресса и бешеный свист юбок крутящихся дервишей.
На закрывшемся рыбном рынке чайки с визгом бьются над останками трески.
В чайных садах энергично звенят ложечки о края стаканов. Из соседних баров им вторит веселое бульканье анисовой водки.
И вновь трудолюбивый муэдзин принимается за свою работу, а значит, время открывать глаза и идти ужинать.
Вы когда-нибудь слышали, как на тарелку с вертела падает горячий кебаб?
Acqua alta
Ближе к пяти на кладбище Сан-Микеле хоть шаром покати. Ветер раскачивает кипарисы, меж надгробий маршируют чайки и святые.
Мраморный постамент Дягилева увешан почерневшими от дождя пуантами. Новых нет: не сезон. А вот Стравинскому кто-то прислал письмо на нотной бумаге, и ветер его с интересом читает. Чайки смотрят так пристально и зло, что поневоле начинаешь оглядываться в поисках могилы старины Хичкока.
Бродский спрятался за куст и наотрез отказывается выходить. Может быть, ему не понравились мои ирисы, или он в принципе по четвергам не принимает.
С Мурано доносится бой колоколов: три, четыре, пять, я иду искать. Полчаса зачарованных блужданий не приносят никакого результата. Чайки смеются в голос. Первым теряет терпение ветер резким ударом в спину он толкает меня в тот самый куст. Пары-выры, Иосиф Александрович! Не хотите послушать, как я читаю «Похороны Бобо»? В ответ репродуктор со злорадным шипением сообщает, что кладбище закрывается через пять минут, что служитель не проторчит здесь ни мгновением дольше, что скоро уплывет последний вапоретто, в общем, валите. Чайки согласно кивают клювами. У выхода на проржавевших крючках висят старомодные лейки, можно вернуться и полить Стравинского