И вот тут у меня потемнело в глазах. Очень ясно, между именами веселого графа де Водрейля и маркиза дю Шатлэ я увидела следующие строки:
«Принц де ла Тремуйль, известный злодей, убийца, стрелявший в народ в Фоли-Титон и в доме Ревейона.
Принц дЭнен, прихвостень графа дАртуа, мерзавец и транжира.
Принцесса дЭнен, версальская шлюха, лесбиянка и мотовка».
Итак, мой отец, мой муж и я были приговорены к смерти и подлежали казни сразу, как только попались бы в руки патриотов.
Кровь отхлынула от моего лица. Я стояла напротив своего имени, четко напечатанного на белом листе. Не веря своим глазам, я еще раз прочла написанное.
Мой отец, маршал, он, оказывается, страшно виновен. Хотя я, его дочь, понятия не имела, когда это он стрелял в «народ». Тогда, когда сметал картечью головорезов, грабивших фабрику и дом Ревейона? А разве был он не прав? И если ему позволили бы повторить, разве разбойники, творящие нынче бунт в Париже, не почувствовали бы немного уважения к власти и порядку? А мой муж? О Господи, Эмманюэль как военный всегда был тише воды, ниже травы.
Что касается меня, то я «шлюха» и «лесбиянка». Как хорошо, черт побери, что мне сообщили об этом! Написали бы еще, что я партнерша Марии Антуанетты по постельным играм, ведь именно такую грязную ложь писали о принцессе де Ламбаль!
О, у меня еще хватало духу зло иронизировать Но от гнева и оскорбления губы у меня дрожали, лицо покрылось бледностью, в глазах стояли злые слезы. Как отвратительно то, что в столице нет войск, что никто не хочет привлечь мятежников к ответственности! А это милосердие короля будь оно проклято! Я готова была сорвать грязную афишу с дерева, хотя и понимала, что такой поступок может стоить мне жизни.
Добрый вечер, мадам, услышала я чей-то низкий, чуть насмешливый голос. Он прозвучал мягко, с хрипотцой, довольно приятно, надо сказать.
Я увидела рядом с собой высокого мужчину в темно-голубом камзоле, отделанном серебряным галуном. Приветствуя меня, он приподнял дорогую шляпу, солнечные лучи позолотили его белокурые волосы. Я узнала банкира Клавьера.
Я очень удивлен, встретив вас здесь.
По спине у меня пробежала дрожь. Стоило ему хоть раз произнести мое имя, назвать меня принцессой или просто вспомнить о моей придворной должности, и внимание толпы было бы привлечено ко мне. А ведь я вела себя с Клавьером довольно высокомерно. Чтобы отплатить мне, ему нужно только вслух узнать меня, и я тут же буду растерзана на тысячи кусков О, разумеется, со мной обойдутся не лучше, чем с человеком, которого бросили в бассейн. Думая об этом, я стояла молча, сознавая, что нахожусь полностью во власти Клавьера.
Дайте мне руку, произнес он вдруг повелительно.
Я подала ему руку, сама не зная, зачем. Пальцы у меня дрожали.
Куда вам нужно идти?
Вишневая улица, возле особняка Бомарше, проговорила я тихо.
Я доведу вас до улицы Сент-Оноре, где стоит моя карета. Людей там меньше, и вы легко сможете продолжить путь.
Я была готова идти с кем угодно и куда угодно, лишь бы вон из Пале Рояль. Не выпуская моей руки из своей, Клавьер повел меня сквозь толпу, которая, несмотря на то, что он был одет весьма роскошно, не выказывала к нему ни малейшей неприязни. Я заметила, что многие здесь знают его. Конечно, он же буржуа стало быть, свой Кроме того, его сопровождали четверо рослых лакеев, каждый из которых помахивал увесистой тростью.
Испуганная и взволнованная, я понимала, что этот человек оказал мне большую услугу. Он не поддался соблазну выдать меня, чтобы отомстить, значит, он благороден. Правда, употреблять такое слово по отношению к Клавьеру, известному своими махинациями, было немного странно.
Какими судьбами вас занесло в Пале Рояль? спросил он вполголоса.
Я не знала, что ответить. Сказать о Жанно не представлялось возможным, выдумать какую-то ложь сразу не удавалось. Тогда он продолжил:
Неужели среди всех мужчин, которые окружают вас, не нашлось ни одного, кто сказал бы вам, что бродить сейчас по Парижу смертельно опасно?
Я едва не остановилась, услышав это.
Мужчины, которые окружают меня? Что вы имеете в виду?
Вокруг вас много мужчин, сказал банкир насмешливо. У вас есть муж, страстно в вас влюбленный, есть капитан де Вильер, обивающий пороги вашего дома есть, наконец, добрый десяток аристократов, только и мечтающих о вашей улыбке. Почему никто не поберег вас?
«О Господи, мелькнуло у меня в голове, он отлично знает о моей связи с капитаном. Неужели об этом знают все?»
Мой муж на службе, а капитан де Вильер в Собрании, и я
Как же, в Собрании, прервал он меня. Капитан сегодня в Париже, и то, что он не сопровождает вас, возмутительно. По крайней мере, по моей крестьянской логике.
Крестьянская логика Было удивительно слышать об этом от человека, который ничем не отличался от аристократа.
Вы благородный человек, совершенно искренне сказала я. У вас, наверное, сохранились обо мне не самые приятные воспоминания, я вела себя не слишком вежливо, и поверьте, сейчас я я словом, я сожалею об этом.
Насмешливо прищурившись, он взглянул мне прямо в лицо:
В чем же вы видите мое благородство?
Вы могли бы погубить меня, но не сделали этого.
Мадам, вы ошибаетесь. Я не могу погубить вас.
Но ведь вам стоило сказать лишь одно слово
А кто тогда вернул бы мне долг, те многие десятки тысяч ливров, которые я ссудил вам?
Я сжала зубы. Боже, до каких пор я буду так легковерна? Мало того что я поверила в добрые намерения Клавьера, я еще и высказала свои глупые догадки! Немногого же стоит моя голова Надо было сразу все понять. Конечно, этот торгаш волнуется о своих деньгах, ведь это я ставила подпись на векселях.
Неужели вы разочарованы? издевательски спросил он.
Нет, сказала я предельно легко. Я понимаю вас. Хорошо знать, что твой долг ограничивается только деньгами. Можно не утруждать себя благодарностью.
Только деньгами! Он усмехнулся. Легко же вы к ним относитесь. Это неправильно, смею вам сказать Но, по крайней мере, вы должны запомнить, что я вовсе не благороден.
Теперь это никогда не вылетит у меня из головы.
Он улыбнулся, словно мой ответ его позабавил.
Рене! окликнул его звучный женский голос. Долго ли мне еще ожидать тебя?
Мы были уже на улице Сент-Оноре, неподалеку от магазина модной одежды Розы Бертен, где в лучшие для короля времена я заказывала себе умопомрачительные туалеты. Сейчас окна магазина были закрыты железными ставнями. К банкиру обращалась высокая стройная женщина лет тридцати, в великолепном белом платье, в роскошной высокой шляпе с белыми страусовыми перьями. Конечно, она может себе позволить появляться на улице в богатой одежде, раз она не аристократка и находится под защитой Клавьера Я без труда узнала в этой красивой брюнетке Луизу Конта, скандальную актрису, которая раньше часто выступала перед королевским двором. Быстро же она променяла постель графа дАртуа на постель банкира!
Прошу прощения, Клавьер галантно приподнял шляпу, меня ждут, как видите. До встречи, принцесса. До лучших времен.
Он, кажется, хотел сказать еще что-то. Но я, не дослушав и не ответив, быстро пошла прочь. Я и так достаточно скомпрометировала себя, прогуливаясь под руку с банкиром, да еще стала объектом внимания актрисы, его содержанки. Хорошо, что меня, кроме сброда, никто не видел. В такое время, как сейчас, аристократы должны держаться подальше от третьего сословия.
У меня нет с ним ничего общего, прошептала я, облегченно вздыхая, и очень даже хорошо, что он думал только о деньгах, которых одолжил мне. Но зачем он заговорил о Франсуа?
Я почему-то мельком вспомнила, как зимой мне принесли в подарок Вольтера, попугая, про которого я думала, что это презент от капитана. Потом оказалось, что Франсуа об этом ни сном ни духом, да и Томас Джефферсон мне ничего не дарил, и попугай оказался не виргинским, потому что в Виргинии они не водятся Чьи все это проделки? И так ли уж случайно я сегодня встретила банкира?
Впрочем, не время и не место было думать об этом. Подобрав юбки, я бегом устремилась в лабиринт узких старых улочек, ведущих к Центральному рынку. Оттуда оставалось не более получаса ходьбы до квартала Сен-Поль и Вишневой улицы.
У самой калитки дома я была остановлена тремя оборванцами, вооруженными пиками и пистолетами, вероятно, из разграбленных оружейных лавок. Я почувствовала отвратительный запах дешевого вина и пота, тот самый, что преследовал меня еще с Пале Рояль.
Что вам угодно? проговорила я, пытаясь распахнуть калитку и скрыться за ней.
Они схватили меня за руки, холодное дуло пистолета коснулось моего виска.
Нехорошо, дамочка! Куда это вы убегаете от патриотов?
Вам, сударыня, не мешало бы пожертвовать чем-нибудь для третьего сословия.
Мерзкая ручища одного из них потянулась к моим золотым сережкам.
Хорошая вещица, правда, ребята?
Я поняла, что им нужно, и невольный вздох облегчения вырвался у меня из груди.
Безусловно, выдохнула я, безусловно, господа, вы это получите.
Я поспешно, чтобы, не дай Бог, они силой не взялись за дело, вынула из ушей серьги, отдала их трем негодяям.
Вот теперь бегите. Вы сделали хороший вклад в дело патриотов, нация вас не забудет. Вы отличная дамочка.
Хохоча, они пошли прочь, обмениваясь грубыми замечаниями. Оскорбленная, страдая от собственного бессилия, я смотрела им вслед и сжимала кулаки. Тяжелее всего было сознавать, что сейчас никто и ничто, похоже, не может остановить этих мерзавцев, что нынче обращаться в полицию или взывать к правосудию так же глупо и безнадежно, как и сопротивляться грабителям.
Правительство может быть каким угодно скверным. Но есть на свете вещь и я это теперь знала точно гораздо худшая. Это уничтожение всякого правительства. Мы жили нынче именно в такое время.
Глава вторая
Эмманюэль
1
Вишневая улица в Париже была построена на месте вырубленной фруктовой аллеи одной из многочисленных таких аллей, которые некогда окружали не существующий ныне королевский дворец Сен-Поль, и служила своеобразной границей между рабочим предместьем Сент-Антуан и аристократическим Марэ. Здесь сохранились старые могучие груши и черешни, сейчас, в июле, усыпанные спелыми плодами, и гулять в этих местах с ребенком было одно удовольствие, потому что можно было, просто протянув руку, сорвать для малыша с ветки сладкое лакомство и дать попробовать его сразу же, лишь обтерев платком. Жанно часто дышал здесь воздухом в сопровождении своей няни Полины и уже стал любимцем чувствительных местных жительниц: бойкий и озорной черноволосый малыш с голубыми глазами, опушенными такими длинными черными ресницами, что впору были бы девочке.