Нахрена тебе муза? За аспирином бегать? Или пошалить? Заставишь её опять бежать, куда глаза глядят с криками: «Эпидемия Пыльно Дождевой Золотянки! Спасайся, кто может!»
Ой, да ладно, когда это было то? Зато весело же было, согласись.
Ага, так весело, что уже как лет восемь минуло, а нас с тобой на юг до сих пор не пускают.
Ой, да туда сейчас никого не пускают. Где пульт от телевизора?
Нет, нет, нет, это без меня! Ты меня ещё в купе достал, ретранслятор ты старый, а сейчас как раз новости там. Ой, нет, я пойду лучше северным сосновым воздухом подышу, раз на юга не пускают из-за кое-кого, эмоционально, с шутливой претензией стоял прямой как стебель начмед, нагибаясь над мелким, сутулым эпидемиологом, который нервозно крутил вертел в руках пульт от телевизора, приготавливаясь вещать, а главное доходчиво всем всё разъяснять, всему разновозрастному холлу.
Да, пойдёшь на улицу, слышь начмед? Говорю, будешь на улице, провентилируй там, когда и во сколько шашлычная открывается и заодно, где мороженое продаётся.
Опять ты за своё! Я тебе, что полицай что ли? Мне не жалко, у меня достаточно денег, чтобы купить и шашлык и угостить кого-то мороженным! Именно купить! Слышишь? Эй, рецидивист-эпидемиолог!
Но все слова были тщетны, так как новостной канал уже принялся озвучивать горящие заголовки выпуска, от чего полит активный бывший эпидемиолог был целиком и полностью вовлечён в информбюро. А в след начмеду он как обычно проговорил что-то невнятное, что-то в роде: «Бабе цветы, дитям мороженое!». Но к чему и для чего это было сказано? вечно спокойный и холодный начмед выяснять не стал, хотя бы даже от того, что это было просто бессмысленно. Оглядев ещё раз послеобеденное, весьма хаотичное передвижение постояльцев, местами сливающееся воедино с вновь прибывшими, он неспешно вышел на крыльцо, накинул на плечи светлую, летнюю куртёжку и отправился по направлению к лесной аллее.
Соседи
А я же, наконец, дождался своей очереди, получил ключ от номера и отправился в другое крыло, дабы расположиться, переодеться и отдохнуть. Вскоре в мой номер прибыло ещё два постояльца, один к вечеру, а другой ночью, и обоих, как позже прояснилось, звали Викторами. Тот, что первый, был небольшого росточка, бывший водила грузовых машин, а ныне, человек страдающий болезнью Паркинсона. Лет ему было за сорок, руки его бесконтрольно, то тряслись, то били ходуном, то подёргивались мелкими всплесками мандража. Сам он был щупл, прост и опрятен, при этом он не выделялся и не был противен ни лицом, ни поведением. Он сразу смекнул, что я не из гулящих и приехал я для поправки здоровья, поэтому предложения на счёт попить пивка в мой адрес не прилетали. Да и сам он не злоупотребляя лишь по вечерам в номере или просто на улице, в окружении весенней природы, Витёк по-своему, по-мужски тихонько наслаждался отдыхом. Иногда мы подолгу говорили обо всём подряд, в основном, конечно, преобладали рабочие, бытовые и моральные темы, но порой мы затрагивали и высоконравственные заголовки, а также текущие дневные и вечерние дела. Второй же сосед, ещё один с «победитовым» именем въехал ночью, в виду чего по-людски мы познакомились с ним лишь ближе к обеду. Он был высок, строен, немногословен, и имел он статус слабовидящего. На вид, на внешность, на манеру общения он выглядел не особо взросло. Джинсовка, кеды, бейсболка, укоренившаяся зажатость с явными задатками социальных комплексов, он максимум тянул на подростка, хотя, как позже выяснилось, что самым молодым в номере оказался я, а этому подростку через полгода минует уже полвека. В номере я бывал редко, еже ли только поспать, принять душ и переодеться, мой круг интересов всем был известен: спортивные, медицинские процедуры, природа, здоровый режим, на что сплотившийся дуэт моих соседей особо не протестовал, да и я всегда проскальзывал мимо них с какой-нибудь шуткой, новостью или анекдотом. Два Витька в некотором роде сдружились и регулярно пили пиво, когда в номере перед экраном телевизора, а когда и в беседке на улице, куда и я с радостью примыкал так за компанию. Минуло уже несколько дней с момента заезда, и у меня вполне сложился определённый маршрут всех передвижений: процедуры, прогулки по лесу, неспешный променад по побережью озера, и вечерний выход в свет. А главное, в виду моей коммуникабельности и личных интересов ко всему куда бы я не направил свой шаг, всюду у меня были уже знакомые лица, имена, улыбки и просто приветливые взгляды. Я гулял, ходил, бродил, общался с младым и почтенным контингентом, с большими и малыми компаниями, с грустными и весёлыми людьми. У многих я спрашивал даты рождения, историю жизненного пути и причины болезненного недуга, я познавал, изучал, мне были интересны древние трактаты великих умов тесно переплетённых с астрологией и астромедициной. Навязывать я никому ничего не навязывал, да и афишировать подобную кладезь знаний я не собирался, так как данное моё направление в большей степени у людей ассоциируется с некоторым понятием «погадать», что категорически ко мне не имело никакого отношения. К науке да, к наблюдениям да, к анализу, к знаниям, также сопряжёнными с прочими интересными доктринами тоже да, но никак эта моя деятельность не была связана с закоренелым клише о бестолковых россказнях.
Соседи
А я же, наконец, дождался своей очереди, получил ключ от номера и отправился в другое крыло, дабы расположиться, переодеться и отдохнуть. Вскоре в мой номер прибыло ещё два постояльца, один к вечеру, а другой ночью, и обоих, как позже прояснилось, звали Викторами. Тот, что первый, был небольшого росточка, бывший водила грузовых машин, а ныне, человек страдающий болезнью Паркинсона. Лет ему было за сорок, руки его бесконтрольно, то тряслись, то били ходуном, то подёргивались мелкими всплесками мандража. Сам он был щупл, прост и опрятен, при этом он не выделялся и не был противен ни лицом, ни поведением. Он сразу смекнул, что я не из гулящих и приехал я для поправки здоровья, поэтому предложения на счёт попить пивка в мой адрес не прилетали. Да и сам он не злоупотребляя лишь по вечерам в номере или просто на улице, в окружении весенней природы, Витёк по-своему, по-мужски тихонько наслаждался отдыхом. Иногда мы подолгу говорили обо всём подряд, в основном, конечно, преобладали рабочие, бытовые и моральные темы, но порой мы затрагивали и высоконравственные заголовки, а также текущие дневные и вечерние дела. Второй же сосед, ещё один с «победитовым» именем въехал ночью, в виду чего по-людски мы познакомились с ним лишь ближе к обеду. Он был высок, строен, немногословен, и имел он статус слабовидящего. На вид, на внешность, на манеру общения он выглядел не особо взросло. Джинсовка, кеды, бейсболка, укоренившаяся зажатость с явными задатками социальных комплексов, он максимум тянул на подростка, хотя, как позже выяснилось, что самым молодым в номере оказался я, а этому подростку через полгода минует уже полвека. В номере я бывал редко, еже ли только поспать, принять душ и переодеться, мой круг интересов всем был известен: спортивные, медицинские процедуры, природа, здоровый режим, на что сплотившийся дуэт моих соседей особо не протестовал, да и я всегда проскальзывал мимо них с какой-нибудь шуткой, новостью или анекдотом. Два Витька в некотором роде сдружились и регулярно пили пиво, когда в номере перед экраном телевизора, а когда и в беседке на улице, куда и я с радостью примыкал так за компанию. Минуло уже несколько дней с момента заезда, и у меня вполне сложился определённый маршрут всех передвижений: процедуры, прогулки по лесу, неспешный променад по побережью озера, и вечерний выход в свет. А главное, в виду моей коммуникабельности и личных интересов ко всему куда бы я не направил свой шаг, всюду у меня были уже знакомые лица, имена, улыбки и просто приветливые взгляды. Я гулял, ходил, бродил, общался с младым и почтенным контингентом, с большими и малыми компаниями, с грустными и весёлыми людьми. У многих я спрашивал даты рождения, историю жизненного пути и причины болезненного недуга, я познавал, изучал, мне были интересны древние трактаты великих умов тесно переплетённых с астрологией и астромедициной. Навязывать я никому ничего не навязывал, да и афишировать подобную кладезь знаний я не собирался, так как данное моё направление в большей степени у людей ассоциируется с некоторым понятием «погадать», что категорически ко мне не имело никакого отношения. К науке да, к наблюдениям да, к анализу, к знаниям, также сопряжёнными с прочими интересными доктринами тоже да, но никак эта моя деятельность не была связана с закоренелым клише о бестолковых россказнях.
Прогулки у озера
День ото дня майская, ни с чем несравнимая магия нежнейшего тепла всё шибче и шибче брала верх над едва ли проступившими северными побегами зелени нового сезона. Листья, цветы и зелень на фоне преобладающих сосен, что супротив циклам всегда одного цвета особо не утомляли глаз своим постоянством, ввиду своей пока что ещё только лишь пробудившейся жизни, отчего прогулки не могли казаться пустыми, а напротив, с каждым разом стремительный аромат распускающейся весны всё пьянее и слаще шептал каждому прохожему о прекрасной поре. Я в очередной раз гулял и наслаждался одиночеством, если не брать, конечно, во внимание окружение весьма любопытных и смелых беличьих семейств, что вероятно тоже в свою очередь являются неотъемлемой частью туристского антуража. Ясное и чистое утро курортного уголка в своей незыблемой прозрачности смело, быть может даже нагло ускоряло шествие будущего знойного дня, который наступал отнюдь не плавными шагами, а ступал исключительно в своём северном стиле широких мазков, от чего утро мгновенно и незаметно переходило от ночной полу мёрзлой стагнации к назойливому, чрезмерно липнущему ультрафиолету. Сразу после завтрака я отправился на прогулку. Параллельно мне по соседним тропам и аллеям также гуляли люди, кто-то умеренным темпом спортивно проходил мимо, оставляя после себя лишь шлейф шелеста обуви и дыхания звонких ноздрей, кто-то прогуливался семьёй, собирая шишки, экибаны и играючи прячась за деревьями, как правило, молодые семьи, что пребывают пока что ещё в единении, в общем куполе интересов и любви, правда среди них были и те, кто на зависть пронёс эти чувства и дальше, в глубины болезней и седин, и также редкими стайками, подобно ветру мелькали велосипедисты. Я шёл по извилистой бетонке, шёл и не мог надышаться чудным утренним воздухом. Моей самой ближайшей целью являлось лишь желание не торопиться, наслаждаться и отдыхать и, огибая по пути пейзажи с рощицами и булыжными камнями, я держал свой курс, наконец, к заповедному «Щучьему» озеру. Ещё лишь на подступе к водоёму, где-то там внутри меня, в отдалённо потаённой части меня, именно там, где вероятно, и хранятся все самые сокровенные воспоминания, и в сознании начали активно всплывать яркие картинки из счастливого детства. Моё подсознание довольно таки редко даёт подобную слабину, но эта лотерея воспоминаний всегда срабатывает беспроигрышным образом в час когда, я в совершенном одиночестве, беззаботно бреду по пустынному берегу. В этот миг мне всегда приходят на память те далёкие детские вылазки на озеро, на реку, и назвать это действо пикником у меня не повернётся язык. Огромное множество, абсолютно несчётное количество микро пляжей вдоль небольшой речушки с кристально чистыми заводями, в которых можно было даже разглядеть песчинки и узоры дна. В той чистоте воды стремглав носились стайки мелких рыбёшек, они то и дело взад вперёд исполняли синхронные пируэты, потом, чего-то выжидая, замирали в пространстве и после тут же резким па нарочно, словно бы с небольшого разбега врезались в людские ноги, а порой даже и шутливо погрызывали щиколотки, голени и икры смирно стоящего человека. Присутствовал также там, в детстве на реке обязательный выступ или островок для разбегов и нырков с притоптанной, мягкой речной травой, стояли также там погружённые в воду, обод, шины и колеса целиком от грузовой машины. На подобные сооружения взбирались все кому не лень, и стар и млад, и трезв и весел, и девушки и юноши, становились даже в очередь, дабы совершить свой воистину неповторимый, красивый и захватывающий дух прыжок в воду. Ныряли все, кто по-спортивному уходил под воду и после всплывал где-то там, где не ждали или же заигрывали, пугая и касаясь незаметно тела, а дети, дополняя очередь взрослых с разбегу падали «бомбочкой», накрывая всех волной брызг и звонкого смеха, который сохранился, засел, впился в мою память. Временами этот смех всплывает и мучительно вопрошает: «Где все те пляжи? Где все те люди, что умели просто, просто отдыхать? Которые умели радоваться мелочам, радоваться друг другу, которые действительно умели быть «здесь и сейчас» и любить, любить, чувствовать сердцем весь спектр жизни, где они все?