Ему куда б труднее было
Судить литературный цех,
Когда бы в этот цех входил он
И просто был одним из всех.
И в тине личных отношений,
Смирившись с тем, что он не гений,
А стихоплёт, убог и мал,
Он похвалы бы принимал.
Но избежав судьбы богемной,
Всех усредняющей среды,
Мой новый друг остался верным
Себе, не видя в том беды,
Что, как они, не издавался,
Что, как они, не продавался,
Что с ними он не выпивал
И никому не подпевал.
Он ощущал себя богатым,
Казну души наполнил он
Червонным золотом закатов,
И зеленью прибрежных лон.
К окну прильнув словно к картине,
Он паутину как патину
На дорогом холсте ценил.
И в памяти своей хранил
И неба шёлк, и бархат луга
В алмазах утренней росы,
И ветра летнего упругость,
И гром, и сполохи грозы.
Но стилем был он старомоден,
Писать любил он о природе,
Доволен жизнью был вполне.
Понравилось в нём очень мне,
Что был лишён он хищной хватки,
И острых для других локтей,
Интеллигентские повадки
Имел, как вымершие те
Мог наслаждаться он рассветом,
И абрикосов вешним цветом,
А летом сбором их плодов
В отдохновенье от трудов.
Он понимал: чтоб быть счастливым,
Достаточно себя сравнить
С тем, кто лишён свободы,
Либо кто совестью себя казнит,
Или болезнью страшной болен,
И жить, как хочется, не волен.
Достаточно здоровья нам,
Счастливыми чтоб быть сполна.
Кто счастлив, может обходиться
Без лишних денег или благ.
И каждый может убедиться,
Что нам не то важно как знак
Успеха: в банке счёт иль должность,
А то, имеешь ли возможность,
Счастливым быть без мишуры
Навязанной тебе игры.
Довольно, чтоб лишиться рая,
Условия игры принять.
Мы это рабство выбираем,
И нечего судьбе пенять.
Зависеть от чужого мненья,
Чтоб избежать его презренья,
Власть и богатство получить,
Свободными от них чтоб быть!?
Чтобы несчастней всех несчастных
При всём своём богатстве стать
В покоях средь вещей прекрасных,
Достаточно лишь осознать:
Того, что ты имеешь мало.
Да, зависть. Что же? И бывало:
Унижен чьим-то чванством, он
Был этим чувством заражён.
Но не был он среди уродов,
Что признают один успех:
Не только быть вождями моды,
Успешней и богаче всех,
Но всех завидовать заставить.
Им счастья больше не доставить,
Чем зависть показать свою.
Так кровь людей вампиры пьют.
Опасна зависть. Да и счастье
Как солнце светит не всегда,
Его скрывают тучи часто.
Но тучи это ерунда.
Догнать других он не старался,
Считая, что уже добрался
Он до вершины, и ему
Мирские страсти ни к чему.
Так и Христос в своём ученье
Нас призывал жить днём одним,
Воспринимая как мученье,
Других людей несхожесть с ним.
Но так не хочется быть нищим!
И жизнь есть жизнь, и счастье ищем,
Живя среди живых людей,
А не средь благостных идей.
А он жил среди рифм и строчек,
И мненье общества сего
Не много значило, а, впрочем,
Жить он учился без него.
И даже презирал мажоров,
Гламурных кукол, у которых,
Как мысль одна, одна мечта:
Чтоб быть у черни на устах.
Достоин всякий труд признанья,
Нельзя ценить доходом всех.
У Бога бы искать нам ране
Себе признанье и успех,
Чем у толпы иль светской черни,
Всё это суета, поверь мне,
А счастье с жизнью нам дано,
И всем доступно нам оно.
Потребности он утолил,
Жизнь без которых невозможна.
К другим же безразличен был,
Хотя, для многих это сложно.
Ценил он знания из книг
И поэтическое слово.
Хотя вершины не достиг
Он пирамиды А. Маслоу,
И был, конечно, либерал
Он как и я в своих воззреньях.
Свободы лишь одно значенье
Из многих прочих выбирал,
Когда «права» не просто слово,
А жизни главная основа,
Когда вполне свободен ты
Осуществлять свои мечты.
Поставить с головы на ноги,
Когда б либерализм могли,
То б полились в казну налоги
И капиталы притекли,
Чиновничье бы иго спало,
И время светлое б настало,
И был бы каждый стар и мал
По убежденьям либерал.
А нынче каждая корова
На либерала точит рог,
Стремясь очкарика гнилого
Боднуть и сбить рогами с ног.
То пастушонок камень бросит,
То путник бедного поносит,
То на экране не один
Холуйствующий господин
Его запишет в маргиналы,
За то, что некогда посмел
«The Times» читать в оригинале
И мнение своё имел.
Как я, болея за свободу,
Хотел поэт помочь народу,
Чтоб он яснее понимал,
Кто ряженый, кто либерал.
Итак, он мой путеводитель
По вашим новым временам.
России современной житель.
Но стоит ли сердиться вам,
Что, в каждом миге видя радость,
Чихая на престиж и статус,
Небесным зреньем наделён,
Он сам себе Наполеон.
Он знал про рынка конъюнктуру,
Но под коммерческий каток
Стихи свои, свою натуру
Во имя денег класть не мог.
Не зарабатывал стихами,
Чтоб не носить на сердце камень,
Он для души своей писал
И, как бы, виртуальным стал.
Где графомания искусство,
Там гений просто графоман,
Пока он жив, живые чувства
Не ценим, нам важней обман.
Он знал, непризнанный при жизни,
Вот, после, да, он будет признан,
И замыслом великих книг
Рвал веком выданный ярлык.
Знакомство с героем
Знакомство с героем
Онегиных у нас немало,
Искал я тип сложней его.
Так познакомился я с Павлом
Через поэта моего.
Вот так мы подошли к герою,
Который, как и ты порою
Как с ветки сорванный листок,
Попавший в мчащийся поток.
Какую роль он тут играет?
А в том, чем близок нам и мил,
Не нас ли он напоминает,
Не нас ли чем-то повторил?
Геройство сходно с лицедейством:
Служить Добру или Злодейству
На сцену вызвали его
Герой не ведает того.
Но наш герой не злобный гений,
Решивший Землю покорить.
Умён и добр он, нет сомнений,
Способен мыслить и творить.
В него и верю словно в Бога,
Чудес в моей поэме много,
Герой мой феномен, но он,
Конечно ж, не изобретён,
А прямо мной из жизни взят он.
Фантазия всегда бледней
Реальности. Вот та богата.
И сказка не сравнится с ней.
Во всём есть тьма ограничений,
И в том источник приключений.
Хоть многое свершить бы мог,
Всё ж человек он, а не Бог.
А в чём причина феноменов?
Что нас, как будто ветер пух,
К успеху гонит неизменно?
Что, если не свободный дух?
Так, может, вместо вечной веры
В хозяина небесной сферы
Взять и увериться в себе,
В своей божественной судьбе?
В себе узнав сверхчеловека,
Что духом вечен словно Бог.
Кто сам себе и яд, и лекарь,
Кто уподобиться бы мог
Богам и в мыслях, и в поступках.
Не сделав ни одной уступки
Дурной природе, и судьбой
Вертел бы, став самим собой.
Так знай, в себя нам верить лучше,
Как в Магомета иль Христа.
Любой из нас лишь частный случай
Мятущегося Божества.
Когда себя мы Богом мерим,
Притом, в себя как в Бога верим,
Или когда в нас верят так,
Сверхчеловеком стать пустяк.
Я понимаю: как примеры,
Нудны святые и скучны.
Как схемы, коим мы не верим,
Что в житиях заключены.
Отчаянным мы подражаем,
Но мучеников уважаем,
Хоть мучиться мы не хотим,
Мы всё ж, готовы верить им.
Таланты есть среди великих,
А также и среди простых,
Средь просвещённых и средь диких,
Средь грешников и средь святых.
Мир мудрых мыслей им как Мекка.
Но звания сверхчеловека
Достоин тот лишь человек,
Что к совершенству шёл весь век.
Таков герой. Когда бы все мы
Вдруг получили от небес
Любви к нам Бога дар бесценный
Талант источник всех чудес,
И против Зла объединились,
Тогда б судьба Земли решилась.
И стал всем править, наконец,
Не разрушитель, а творец.
Будь Павел прост и примитивен,
Кто б стал сочувствовать ему?
Пусть даже если не противен,
Вот если бы попал в тюрьму,
Или калекой стал несчастным,
Он вызвал бы у нас участье,
Потом бы пусть разбогател
И нашу радость вызвал тем,
Что справедливость существует,
Враги наказаны сполна!
Добро как в сказке торжествует,
И наш герой приятен нам.
Как жизнь богата на сюжеты!
Я благодарен ей за это.
Поэмы пишут и для дам,
А те не могут жить без драм.
Итак, он был широкоплечим
И светлоглазым, и большим,
Наивностью хоть не отмечен,
Идеализмом всё ж грешил,
И поклонялся только Битлам.
А толпы называл он быдлом.
Под глазом лёгкий тик имел,
Кур и свинину он не ел,
Свинью считал он с обезьяной
За прародителей людей,
И в человеческих изъянах
Винил природу пары сей,
Считая род людской химерой,
Ну, как кентавра, для примера,
Иль сфинкса, что в песках лежит
И знает, кто и с кем прижит.
А куры? С детским впечатленьем
Он так запомнил петушка,
Что бегал по задворкам тенью,
Хотя отрублена башка.
И впечатлительной натуре
Старушка древняя культуру
Напрасно силилась привить,
Уча во всём примером быть,
Внушая, что кровей он царских.
Породистый он вид имел,
Хоть не носил усов гусарских,
Да и ценить себя умел,
Знал из семейного преданья:
Его пра-пра-прабабка Таня
Из дев полянинских была
И родословную вела
От самой милой из безбожниц
Имели первые цари
Как и Владимир князь, наложниц.
В Поляну, бросив третий Рим,
Царь Пётр наведывался к девам
Пленяться песен их напевом,
Их любоваться наготой
И бесподобной красотой,
Да предаваться развлеченьям.
Клянусь, не устояли б вы
Перед диковинным влеченьем
Искусных баловниц любви.
А как они играли в жмурки,
Из рук выскальзывая юрко
И хитроумно, и умно
В Купалу ночью за гумном!
Когда сам царь, отстав от свиты,
Нагих девиц впотьмах искал
Цветов гирляндами увитых,
Схватив, их гибкий стан ласкал,
Чтоб среди дев, на нимф похожих,
Найти по аромату кожи,
По вкусу губ и форме тел
Ту, что он больше всех хотел.
И насладившись красотою,
Обласканный десятком рук,
Он оставался на ночь с тою,
Что знала тонкости наук,
Известных пленницам гаремов,
Забыв про царство и про время.
И в тайных игрищах ночных
Была та дева лучше них.
Когда же сладкие забавы
Давали грешные плоды,
В отставку без излишней славы
С наградою за их «труды»
Дев отставляли, заменяя
Другими, вряд ли вспоминая,
Что там, в краю лесных осин
У них дочурка или сын.
Те, подрастая, шли в ученье,
На службу к батюшке царю,
Приобретая там значенье,
Я о деньгах не говорю,
За службу получив дворянство,
Они не знали в мыслях чванства:
Что я, мол, родственник царям,
И не чета плебеям вам.
Наш Павел чопорность дворянства
С уроков бабки не терпел,
Не отличался постоянством,
Свой шанс увидеть он умел,
Имея от природы сметку.
Он брал, что надо, на заметку,
Хоть и ошибки совершал,
Но, всё же, много обещал.
История Павла Волгина
История Павла Волгина
Родился он на юге жарком,
Где солнце, ветер и волна
Характер формируют яркий,
И не заслуга, не вина
Его в том, что горяч и ветрен,
Как будто степь хмельная летом,
И вспыльчив так мятежный нрав,
Как сухостой осенних трав.