Воробей в пустой конюшне, или Исповедь раздолбая 2
Борис Егоров
Когда свобода захлестала,
Как тот потоп, из всех щелей,
Себя я чувствовал, как будто
В пустой конюшне воробей.
И сквозняки, и одиноко,
И не пойму зачем я здесь?
Инако мыслить захотелось?
Ведь говорили, блин не лезь!
Теперь хлебай свою свободу.
Но сам на сам! Друзей не тронь!
Ты позабыл свою породу.
Ведь ты воробышек. Не конь
© Борис Егоров, 2016
А для начала я скажу
На каком-то не помню точно этапе жизненного пути до меня дошло, што искать идеальную женщину не имеет никакого смысла. Они просто в природе не существуют. То же самое можно с уверенностью сказать и о мужчинах. В каждом человеке намешано и черное и белое. А што вылезет на первый план в процессе жизни это, по мне, зависит от воспитания. Иван Охлобыстин в одном из своих интервью сказал: «Честно говоря, я вообще не верю, что человек способен измениться. Просто он может себя в каких-то ситуациях контролировать, а в других не контролировать.» Именно поэтому у меня быстро пропало доверие к людям из церкви, которые гордо заявляли, что у них «древнее ушло, теперь все новое». И что они нынче «возрожденные». У меня, к примеру, никуда древнее не девалось. Новое появилось, но и старое все при мне. Просто я задвинул его в самый дальний угол и стараюсь о нем не думать. Но врать не буду. Бывает, што «тяжкое наследие прошлого» высовывает свое рыло самым наглым образом. К счастью, это случается все реже.
К чему я веду? Да к тому, што в этой книжке описаны разные ситуации, в которые я попадал. И во всех я в конце концов получал жизненное потверждение словам «относись к другим так, как ты хочешь, чтобы относились к тебе». Можете примерить на себя мои приключения и прикинуть а как бы вы себя повели в таких буераках судьбы?
Психиатрический аспект
Была у нас в Москве соседка пенсионного возраста по кличке Бацилла. Она всех, кто бы ни попался ей на глаза психами называла. Так сказать, диагностировала. Вспоминаю ее сейчас и размышляю. А далека ли она была от истины?
Начну с себя. Никак не укладывалось у моей мамани в голове чего мне не хватает дома? Ведь, если будучи школьником я все время ходил во всякие походы и мотался по туристическим поездкам, то, вернувшись из армии, начал пропадать надолго. По полгода и больше не бывало меня в Москве. (А последний отъезд все продолжается. Уже двадцать пятый год.)
И решила маманя науку привлечь. У одной из маминых подруг дочка нашла себе мужа врачапсихиатра. Маманя возьми, да обратись к нему за консультацией. Этот эскулап приперся к нам маманя его представила, вроде как человек пришел чайку попить. Ну да. Коне-ешно! Дома у него воды нет! А с другой стороны да пусть пьет! Тем более, что на вид он был совершенно нормальным не зная точно никогда не скажешь, что он психиатр. И поведение было абсолютно адекватным. Хоть не спрашивал меня не вижу ли я по ночам в своих глазах мальчиков кровавых. Или голых лошадей.
И только года через три добровольно маманя созналась поставил этот чаехлеб мне диагноз. Нашел он у меня болезненную страсть к перемене мест. Даже название у нее есть научное дромомания. По психиатровым рецептам маманя купила дорогие по тем временам таблетки и подмешивала их куда не лень. Но, когда я, сожрамши четыре упаковки пилюль, или, другими словами, одну маманину зарплату, исчез из дома на полтора года маманя всячески обозвала науку психиатрию и успокоилась по поводу моей дромомании. На людей не кидаюсь и то ладно
Правда, временами я сожалел, что этот дохтур не нашел у меня какой-нибудь психической болезни посерьезнее. В шестидесятые семидесятые годы того еще века мода была у определенного контингента чуть что случись даже просто тучки над головой собираются прятаться в дурдом от силовых структур. Серьезных людей туда им настоятельно рекомендовали. А мелочь пузатая хвастала, помню, друг перед дружкой всякими вялотекущими шизофрениями. Во болезнь! И звучит жутковато, и на свободе человек гуляет.
А теперь, когда обветшали мои составные части, смотришь вокруг ну, сплошная эта самая вокруг вялотекущая. Ре-е-едко когда просвет заметишь
«Эх, Любаша! Такого агента загубила»
Во мне, по ходу, климакс бушует. Склеротицкий. Че ни вспомню из прошлой жизни все про любовь
Закончился десятый класс, сданы были экзамены. Все одноклассники занялись своими делами кто на работу устраивался, кто институт выбирал. Я сначала хотел сразу пойти по тропе старшего брата на факультет журналистики МГУ. Вообще-то я просился у отца направить меня в двухгодичную лесную школу КГБ. Но батя покойный был человеком интуитивно дальновидным, и свертел мне здоровенный кукиш: «Кончай любой институт. Хоть лесного хозяйства. А уж потом милости просим».
Ах, гордыня, гордыня. В молодости мерещится все сам могу. Короче, приперся в школу дядька в армейском мундире звать в военный институт иностранных языков. Ну, я и подал туда документы. Было там собрание абитуриентов. Какой-то седой генерал много чего наговорил. Но мне запомнилось «Если вам прикажут стать китаезой вы им станете! Но! Нашим, советским китаезой!» Я бате про это рассказал, дык его даже профессионально перекосило: «Пьяный, что ль, он был? Он бы еще по телевизору выступил с такими словами. Работнички, мать их»
Все бы ничего. Но некогда мне было готовиться к экзаменам. Любаша из паралелльного класса помешала. У нас с ей была вполне любовь. Дамочка была очень даже развитая, сама по себе перворазрядница по спортивной гимнастике. И папа, и мама имели честь зону потоптать. И было еще два старших брата, которые активно готовили почву для своей первой ходки. В смысле, все части 206-ой (по старому УК) у них были на лбу написаны.
Я почему по жизни всегда старался к женщинам бережно относиться? Да потому, что хватало ума иногда не наступать на старые грабли.
Любаша настоятельно требовала ежедневных свиданий. По летнему времени вопрос где примоститься не стоял. И вот, когда я отменил два следующих свидания по причине консультаций по истории СССР, Любаша подозрительно усмехнулась: «Та-ак. Другую нашел? Ну, попомнишь» И проломилась с треском сквозь кусты, одеваясь на ходу. Если честно я сразу ничего не понял.
Зато на следующий день до меня дошло. Потому, как я попал на консультацию не по истории СССР, а ну, типа, как надо себя вести в приличном обществе. Два Любашиных брата поймали меня на автобусной остановке, проводили в кустики, и начали дудохать. Мой бокс помог мало, только обозлил их. Не знаю, что от меня бы осталось, но раздался вопль, и братья отскочили в стороны. Любаша сначала оплеухами посадила братьев на землю, а потом с размаху упала на меня, и заорала: «Я вас, падлы, поубиваю! Я же просила легонько!»
Было дело, потом с этими братьями встречались, пиво пили. Ржали над собственным идиотизмом.
А в военные иностранные языки меня не взяли. Один тамошний источник сказал мне по-тихому: «У тебя слишком внешность заметная. А нам неприметные нужны».
Так что Я в том смысле, что получается так либо надо любить свою женщину, либо любить свое дело. А совмещать получается только на компромиссах
Гуманизм советской власти
Ну вот. Вычитал посадили где-то в дальней иностранщине учительницу за секс со школьником. Типа, совратила. По мне, темное это дело
В бытность мою в старших классах были у нас уроки пения. Учительницей была Светлана Сергевна то ли Куперман, то ли Кантерман. Точно не Рабинович.
Ух, какая была Маленькая, стройненькая. Туфли всегда на высоком каблуке, так што ножки у нее были просто прелесть. К косметике, помнится, она как-то странно относилась. Здоровенные свои черные глазищи мазала со страшной силой. А губки свои розовые и прелестные помадой даже и не трогала. А еще у нее мода была улыбаться краешком рта. Короче, в какой-то момент я сомлел.
Ну, это надо было видеть. Начал я Светлану после уроков терроризировать. Притаскивал из дома всякие сувениры иностранные, и изо всех сил делал вид, что жить не могу без классической музыки. Она была женщина неглупая, все, по ходу, поняла. От сувениров отказывалась, и играла мне на рояле всяких тама Бетховенов. Улыбаясь краешком рта.
Доулыбалась.
В один прекрасный день она ничего не поняла толком, но оказалась на том самом рояле. Не имея опыта, я ввел ее в убытки все застежки-молнии попереломал. И, то ли рояль громко резонировал, то ли Света слишком громко объясняла мне, что я не прав. Но в класс пения вперся Яков Семеныч Гольдберг. Который завуч.
И ведь, рожа немытая, нет чтоб уйти. Умнейший вопрос задал: «А что здесь происходит?» У Светы глаза съехали к переносице, а я вскочил и пошел к завучу. У того сработал инстинкт самосохранения, и он испарился.
Пытались Светлану Сергеевну обвинить в растлении малолетних. А я, как обычно, кинулся исповедоваться к папане в смысле, это я виноват, она тут с боку припеку. Он сначала с удивлением слушал, потом начал ржать, а потом сказал: «Разберемся»
Сходил папаня в школу, потом завуч меня обходил стороной. А Светлана Сергеевна? А она ниче. Дальше пение преподавала
Не откладывай на завтра
Вот товарищ Аджабраил жизнь видел только из окна персонального автомобиля товарища Саахова. А я до десятого класса эту самую жизнь разглядывал, уютно устроившись в папаниных ежовых рукавицах. Где-то подспудно я чувствовал, что реальность очень редко совпадает с тем, что писали в советских книжках. А после поступления на журфак МГУ, когда папаня отпустил меня в свободный полет, я стал радостно тыкаться во все темные углы окружающей меня действительности. И очень быстро убедился, что все современные писатели за очень редкими исключениями одно жулье. Но остаточные явления книжных розовых очков не раз и не два ставили меня в очень хреновые положения.
Одно время я постоянно околачивался в редакции «Московского комсомольца». Там было много таких оболтусов, как я. Занимались с нами два человека Саша Аронов и Юра Щекочихин.
Как сейчас вспоминается, Аронова мы малость побаивались. Он молча смотрел на будущих светил журналистики с таким задумчивым любопытством, что хотелось сразу перестать отнимать у него его драгоценное время. И убежать к Щекочихину. Когда я в первый раз увидел Юру, то решил, что он здорово похож на Гурвинека. Как я теперь понимаю, Юра был умнейшим человеком с даром учителя. Когда он заворачивал дубово написанную информашку, то после его слов и обидно не было, и понятно становилось что у тебя не так.