Однако за этим внутренним противостоянием ясно просматривается противостояние двух внешних центров силы и притяжения России и Запада, в лице стран Евросоюза и США, Попытка украинской власти лавировать между этими полюсами, во имя получения сиюминутной выгоды, спровоцировала «Евромайдан». В результате украинская политическая элита была поставлена перед жестким выбором либо Россия, либо Запад или, говоря словами госсекретаря США Дж. Керри, или «со всем миром, или с одной страной». И сделать его в расколотой стране без катастрофических последствий было практически невозможно. В результате Украина стала заложником острейшего конфликта интересов ведущих мировых держав, что стало причиной дальнейшего обострения политического кризиса в стране. «Будучи не в состоянии решать экономические проблемы, радикал-националисты с азартом будут творить революционный произвол, начав с ограничения использования русского языка и притеснения русскоязычного населения и заканчивая репрессиями по отношению к пророссийским силам, вплоть до использования вооруженных бандформирований для установления собственного контроля над востоком и югом Украины. Не исключено, что при таком развитии ситуации могут быть вооруженные столкновения между радикал-националистами и пророссийски ориентированными силами на востоке и юге Украины, и в особенности в Крыму», предсказывал в феврале 2014 года А.Мигранян.[88] Однако в это вооруженное противостояние неизбежно были втянуты и Россия, и страны Запада. Причем в этом противостоянии Россия скорее обороняющаяся сторона, вынужденная защищать свои национальные интересы против Запада, который перешел в наступление в зоне своих периферийных интересов.[89]
Вот почему для политиков-реалистов и трезвомыслящих экспертов на Западе важно сохранение целостности Украины в качестве буфера между Россией и объединенной Европой. Так, ветеран американской внешней политики Генри Киссинджер отмечает: «Украинский вопрос слишком часто представляется как решающая схватка. К кому примкнет Украина к Востоку или к Западу. Но если Украина хочет выжить и процветать она должна стать мостом между ними».[90] Даже Зб. Бжезинский выступает сегодня с идеями немедленной «финляндизации» Украины, что предполагает превращение ее во внеблоковую нейтральную страну и, кстати, это предложение совпадает с основной идеей Декларации о государственном суверенитете Украины, принятой 16 июля 1990 года. Однако после начала ожесточенной гражданской войны на Юго-Востоке Украины осуществление сценария «финляндизации», как представляется, крайне проблематично.
Релевантность описанных выше концептов, по мнению В.А.Тишкова «заключается в том, что «международное сообщество» является, фактически, всего лишь кратким термином для обозначения набора международных режимов с различными уровнями признания и степенями реализации, и множества держав-акторов с различными интересами. И особенно это верно в применении к сфере этнополитических конфликтов, где вес данных факторов не позволил, через жизнеспособную систему принципов и норм, предупредить, уладить и разрешить ссоры мирным путем» В результате «правительственные, равно как и неправительственные акторы, подвергаются соблазну ссылаться на различающиеся «международные стандарты» с целью занятия высшей позиции с точки зрения нравственности в контексте конфликта».[91] Одно из следствий такого развития событий международная гуманитарная интервенциястановится, судя по всему, одним из нарождающихся институтов нового мирового порядка, воплощающего представление американских элит о предпочитаемом мироустройстве», отмечает Э.Я.Баталов.[92]
В то же время, растущие потоки капитала и идущее вслед за ними перемещение масс людей, породили социальный феномен и теоретический подход, именуемый «транснационализмом». Массовые миграции уже сделали проницаемыми границы национального государства и сегодня преобразовывают систему международных отношений, «формируя пространства нового типа, которые не совпадают с национальными границами. Поскольку возросшая мобильность ведет к появлению у человека множества точек отсчета и источников самоидентификации, соотнесение с конкретной территорией постепенно утрачивает значение. Идентификация с территорией может уступить место тому, что политолог Бертран Бади назвал «сетевой» идентичностью. Сети взаимодействия, которые выстраиваются в результате массовых миграций, не умещаются ни в одно национальное пространство. Они транснациональны».[93] Нина Глик Шиллер, одна из создателей концепта транснационализма, определяет трансмигрантов как людей, чья жизнь сильно зависит от контактов по обе стороны границы, поскольку они включены в социальную, экономическую, а часто и политическую жизнь не менее чем двух обществ. В программной статье 1995 г. Глик Шиллер и ее коллеги отмечают, что мигранты, при всей их включенности в экономику и институты новой страны, тем не менее, не порывают со своей родиной. Они формируют новые экономические и персональные связи между теми двумя странами, между которыми они существуют.[94]
В результате в реальной иммигрантской среде формируются гибридные идентичности, в которых противоречиво сочетаются элементы культуры двух стран «выхода» и «приема». Действительно, во многих случаях сегодня индивид уезжает из родной страны не для того, чтобы интегрироваться в новой стране, а чтобы «построить собственное пространство вне привязки к одной конкретной территории, которое он обустраивает в соответствии со своими потребностями и желаниями и которое служит связующим звеном между его родиной и страной его принявшей».[95] При этом речь ни идет о маятниковой миграции, мигранты физически существуют в новой стране, но при этом их вовлеченность, информированность и заинтересованность в происходящем на их родине так высока, что они остаются также и членами общества исхода. Создавая новые экстерриториальные, транснациональные пространства, мигранты живут между двумя мирами, противоречиво соединяя их друг с другом. Пока еще не ясно как далеко зайдет этот процесс, и какие последствия (позитивные и негативные) будет иметь для стран исхода и стран, принимающих мигрантов. Однако уже ясно, что трансграничные иммигрантские сети являются каналом импорта-экспорта культурных образцов. Обсуждая характерное для современного этапа мирового развития освобождение культурного и социального капитала от территориальной референции, ученые констатируют, что эти сферы в большей степени подвержены детерриализации, так как отношения в них максимально символизированы. Это может способствовать интенсивному обогащению и развитию культур, появлению ее новых синтетических образцов.
Так, концепция «социальных и политических трансфертов» описывает трансграничный обмен идеями, технологическими и организационными инновациями, социальным опытом, профессиональными навыками, заимствования механизмов политического регулирования. В целом, через трансмигрантов в страну исхода попадают многие достижения экономически развитых обществ. Авторы исследований транснационализма на уровне индивидов и групп предлагают для описания данного феномена концепцию пяти «Т»: трансферты (денежные переводы), торговля, транспорт, телекоммуникации, туризм.[96]
В то же время рост этнической и религиозной неоднородности, как современных государств Запада, так и России, и все более интенсивные взаимодействия этнических и этнорелигиозных транснациональных иммиграционных сообществ поверх существующих границ приводит к размыванию национальных идентичностей и уже зачастую стимулирует новые этнические, этнорелигиозные и этнополитические конфликты и ставит вопросы не только национальной, но и глобальной безопасности. Считается, что транснационализм снижает значимость национальных идентичностей, принадлежностей, лояльностей, что ведет к эрозии центральных элементов государств и создает угрозу их целостности.[97] Одна из кризисных тенденций видится в том, что государство уже не справляется с классической задачей «социальной интеграции» по причине ориентации людей на все более устойчивые транснациональные структуры.
В результате транснациональной массовой миграции из государств «бедного Юга» в государства «богатого Севера» и благодаря возможностям «глобального общения», которое обеспечивают новые информационные технологии, формируются транснациональные этнорелигиозные коммуникативные сети (ТЭКС) как тематически определенные многомерные системы взаимодействия, которые осуществляются поверх национальных и государственных границ. В этих интенсивных коммуникативных взаимодействиях участвуют: 1) детерриторизированные этнические сообщества (новые глобальные диаспоры, мигранты, беженцы и организации, претендующие на их представительство), которые борются за свои групповые права, социокультурное или религиозное самоопределение; 2) правительства стран исхода; 3) правительства принимающих стран; 4) религиозные и этнокультурные организации принимающих стран; 5) религиозные и этнокультурные организации стран исхода; 6) неформальные группы и 7) индивиды. В результате ТЭКС зачастую играют важную роль в глобальной актуализации локальных конфликтов. Они задают ту систему координат, в которой определяется содержание и конфигурация конфликта, что может сопровождаться попытками управления конфликтом, его эскалацией или его временным урегулированием.[98] Все это может не только порождать новые конфликты, но и служить политизации и интернационализации локальных этнокультурных и этнорелигиозных конфликтов. Именно качественно новый, глобальный характер современной транснациональной иммиграции, позволяет, как представляется, для анализа особенностей динамики такого рода конфликтов использовать несколько модернизированный концепт «треугольника/триады Р.Брубейкера»,[99] сторонами которого являются:
В результате транснациональной массовой миграции из государств «бедного Юга» в государства «богатого Севера» и благодаря возможностям «глобального общения», которое обеспечивают новые информационные технологии, формируются транснациональные этнорелигиозные коммуникативные сети (ТЭКС) как тематически определенные многомерные системы взаимодействия, которые осуществляются поверх национальных и государственных границ. В этих интенсивных коммуникативных взаимодействиях участвуют: 1) детерриторизированные этнические сообщества (новые глобальные диаспоры, мигранты, беженцы и организации, претендующие на их представительство), которые борются за свои групповые права, социокультурное или религиозное самоопределение; 2) правительства стран исхода; 3) правительства принимающих стран; 4) религиозные и этнокультурные организации принимающих стран; 5) религиозные и этнокультурные организации стран исхода; 6) неформальные группы и 7) индивиды. В результате ТЭКС зачастую играют важную роль в глобальной актуализации локальных конфликтов. Они задают ту систему координат, в которой определяется содержание и конфигурация конфликта, что может сопровождаться попытками управления конфликтом, его эскалацией или его временным урегулированием.[98] Все это может не только порождать новые конфликты, но и служить политизации и интернационализации локальных этнокультурных и этнорелигиозных конфликтов. Именно качественно новый, глобальный характер современной транснациональной иммиграции, позволяет, как представляется, для анализа особенностей динамики такого рода конфликтов использовать несколько модернизированный концепт «треугольника/триады Р.Брубейкера»,[99] сторонами которого являются: