Я посылала тебе приглашение, Жанна, не смотря на выпитое, все ещё не убрала до конца свои защитные иголки.
Ага, я получила. Только не до этого было. Извини. Ты мне одно скажи, ты счастлива? как всегда зрит в корень старшая подруга.
Я жду, что Жаннин рассказ своим ярким контрастом только усугубит мрачную Аришину картину, и мысленно прошу её быть посдержанней.
Знаете, девчонки, Нана затягивается сигаретой, честно вам признаюсь, я шла на эту встречу, намереваясь пустить вам пыль в глаза, расписать свою распрекрасную жизнь со всеми её расчудесными возможностями. Но послушала Аришу и поняла, что не к чему это. Хреново все у меня, девочки! Хуже не придумаешь!
Да, ладно! недоверчиво хмыкаю я, По тебе не скажешь!
Сейчас она будет плакаться и рассказывать, как тяжело живётся миллиардерам. Чего-чего, а лицемерия, я не терплю.
Не скажешь Конечно, со стороны все выглядит замечательно. В пору позавидовать. Я ни в чем не нуждаюсь. У меня без лимитная кредитка. Всю одежду и аксессуары я покупаю в трёх экземплярах, потому что живём мы между Монако, Бейрутом и Абиджаном. В каждой квартире у меня своя гардеробная, и чтобы не возить чемоданы туда-сюда, я закупаю одинаковые вещи. Вот таких сумок у меня три штуки
Тяжела жизнь, ничего не скажешь! не удерживаюсь от подколки я.
Желание признаваться в любви Жанне скрывается за поворотом.
Да, это я все не о том Читаю вам заготовленные строки. В общем, шмоток навалом, а ходить в них некуда. Омар меня никуда не выпускает. Вообще никуда. Первые месяцы мы жили в Абиджане, у него там фирма транспортная. Там вообще меня держали под замком, потому что, якобы, город опасный, меня могут украсть, потребовать выкуп Потом Бейрут. Опять та же история. «Куда ты пойдёшь, ты никого тут не знаешь. Женщине одной гулять опасно. Сиди дома с тётушками, учись готовить хумус». Думаю, ладно, переживу, додержусь до цивилизованного Монако с нулевой преступностью и разгуляюсь наконец. Хрен с маслом! «Куда тебе идти? Продукты купит домработница. Салон через улицу, тебя проводит охранник. Магазины? Пойдём вместе, я лучше знаю, что тебе надо». Ты, Ариш, правильно заметила лифчик. После свадьбы мне кажется, что я превратилась в мусульманскую женщину (хотя Омар христианин). Перед всеми теми немногими выходами в люди, которых я удостоилась за этот год, он непременно должен был одобрить мой наряд. Никаких декольте, голых рук и ног, не говоря уже о спине. Аргумент один «ты же не гулящая женщина!» И тот же, что и у твоего, Ариша, садиста, хоть и более завуалированный намёк на то, что «все вы русские сами знаете кто». И еще я всегда должна выглядеть безупречно. Все-гда! 24 часа в сутки! Даже вообразить невозможно, растянуться дома на диване в выцветшей широкой майке с облупившимся рисунком и любимых растянутых джинсах. С раннего утра я должна быть накрашена, причёсана и одета вот так, как сейчас. Ни дай Бог забыть пшикнуться духами или освежить маникюр, испорченное настроение на весь день гарантировано. А он он пропадает где-то днями и ночами. У него работа. Работа, на которую он уходит в полночь, и с которой он возвращается со шлейфом чужих духов. «Это деловые встречи, ты ничего не понимаешь» говорит он, а я вижу, как у него бегают глаза.
Помню, я эти бегающие глазёнки, которые за пару секунд истоптали все моё декольте.
В общем, я целыми днями сижу одна дома и медленно схожу с ума. А недавно у него появилась идея-фикс хочет наследника. Просто вынь, да положь ему сына. Присралось человеку. Мои «не готова» слушать не пожелал. За руку потащил по врачам. Все вроде у меня нормально (все эти анализы отвратительные вспоминать не хочется), а ребёнок не получается. Чувствует наверно, что не хочу я его.
Получится, уверенно утверждает Ариша, опрокидывая в рот очередную порцию « лекарства от душевных ран».
Жанна поднимает на неё усталый взгляд больной коровы.
Я не хочу, чтобы получилось. Вообще ничего не хочу.
Да, ладно, Нан, перестань! пытаюсь внести нотку оптимизма в эту беспросветную элегию я, Развод, в конце концов, никто не отменял! Пинком поз зад этого твоего Лангуста, раз он такой гад оказался!
Лангуста!! Ариша и Нана разражаются неприлично громким пьяным хохотом, от которого их водостойкая косметика, не выдержав напора, растекается темными струйками по щекам. Спрятавшийся под слоями умело наложенного грима Жанин возраст предательски вылезает наружу сеткой морщинок. Теперь явно заметно, что они с Аришей почти ровесницы.
Да, никуда меня это ракообразное не отпустит, хлюпая покрасневшим носом, выдаёт, наконец, Жанна, Как вцепилось клешнями
Эта фраза вызывает очередной взрыв бесконтрольного смеха.
Если хочешь, я дам тебе отличный бабушкин рецепт Омар в чесночном соусе, можно варить прямо живьём, подливает масла в огонь Арина.
М-м, в чесночном соусе, гогочет Нана, я его и так не перевариваю, а с чесноком вообще
Я ощущаю разливающееся внутри тепло. Как же мне не хватало вот таких милых душевных посиделок, щедро сдобренных таким дружным безудержным хохотом.
Ну, Ляль, теперь твоя очередь, слегка придя в себя и аккуратно подтерев размазавшуюся тушь, обращается ко мне Арина, Какие гады ползучие встретились на твоём пути за это время?
Да, давай, Лялюш, скажи нам, что хоть у тебя все в шоколаде, а то, правда, повеситься в пору!
После мощных душевных излияний моих подруг, мне как-то вроде и сказать нечего. Незамужняя и бездетная, я неожиданно оказалась на этом празднике жизни самой удачливой.
Ну, у меня все по-старому.., неуверенно тяну я.
Это ты о мосье Тьерри? хихикает Ариша, По-старому Сколько ему? 65, дедка ягодка опять?
Ха-ха, скоро можно будет от него рожать сразу внуков, поддерживает сильно нетрезвая Жанка.
Нет уж, рожать это по вашей части, не остаюсь в долгу я, Я ещё пока размножаться не надумала.
Надумаешь, поздно будет. В 65 и так шансы во.., Арина демонстрирует большим и указательным пальцем расстояние в сантиметр, А потом только почкованием!
О, почкованием и я не против! покатывается супруга ракообразного.
Вы обе пьяные дурочки, констатирую я, Накачались до ушей, и не в состоянии теперь слушать мою печальную историю. Вечно так!
Это кто это не в состоянии! Давай, давай, вещай! Мы все внимание, бормочет Жанка, умудрившись с пятой попытки, наконец, прикурить сигарету.
Ариша пытается состряпать на парафиновой физиономии выражение глубочайшей заинтересованности. Несмотря на их откровенность, мне почему-то совсем не хочется распахивать сейчас перед подругами свою душу. Мне кажется, что единственным подходящим в данной ситуации рассказом будет какой-нибудь чёрный ужастик в стиле Эдгара По, выслушав который мои побитые судьбой птички встрепенуться и мысленно порадуются «бывает же хуже!» Но такого у меня за пазухой не припасено, а выдумывать на ходу не хватит воображения. Так ничего и не решив, я молчу в ожидании, что мои слушательницы немного протрезвеют. Однако, как выясняется, мои терзания напрасны. Выждав короткую паузу, Ариша и Жанна возвращаются к оплакиванию своей досрочно загубленной молодости и воспоминаниям тех беззаботных доблестных времён. Я поддерживаю эти приукрашенные временем и фантазией рассказчиц былины, пытаясь изобразить энтузиазм. Однако после третьей порции виски внутри у меня образовывается огромный вакуумный пузырь, ловко умудрившийся вытеснить бурлящую черно-белую ораву чувств. Айфоны подруг, как будто сговорившись, одновременно заливаются каждый своей настойчивой мелодией.
Это Омар, мне пора, подвижное лицо Жанны накрывает белая трагичная маска.
Это Омар, мне пора, подвижное лицо Жанны накрывает белая трагичная маска.
Мама. Катюшке, кажется, плохо, голос Арины холодный и резкий, без единой смешинки, без нетрезво растянутой нотки, заставляет меня вздрогнуть.
Как ни странно, я ощущаю почти облегчение. Девчонки торопят официанта, размахивая кошельками.
Я заплачу! вызывается Ариша.
Даже не думай! Я вас приглашаю! противится Жанна.
Я не вступаю в спор. У меня нет ни отчима-толстосума, ни мужа-миллиардера, и моя гордость как-нибудь переживёт такое маленькое фиаско.
В результате увесистый счёт оплачивает все-таки Жанна. Мы обнимаемся на прощание. На губах у каждой из нас кроме терпкого привкуса алкоголя такая же горькая фраза «давайте встречаться почаще». Они липнет к помаде, скользит, готовая сорваться, но какая-та мощная невидимая сила удерживает её.
Я возвращаюсь в своё холостятское логово. С самого донышка соскребаю последние остатки сил и, вооружившись ими, стаскиваю с себя одежду и оттираю косметику. Мягкая кровать принимает моё инертное тело в свои тёплые объятия. Вместо того чтобы провалиться в глубокий лечебный сон, я разливаюсь по подушке горячими солёными слезами. Я рыдаю долго и отчаянно, оплакивая свою бестолковую жизнь, Аришкину горькую долю, Жаннин беспросветный брак и вообще все грустное и трагичное, что есть на земле. Вялый аргумент брюнетки «завтра будет опухшая физиономия и мешки под глазами» в расчёт не принимается. Заснуть мне удаётся только после трёх часов, когда организм окончательно исчерпывает свои слёзные запасы.
Глава 2
Я. Моя новая морщина. И камчатские бобры.
Утро приходит гораздо раньше, чем мне хотелось бы, теребя меня за плечо, лучиком солнца, забираясь под тонкую простыню жарким летним дыханием, хлопая дверьми соседских квартир. Ещё не успев разлепить спаянных вчерашними слезаизливаниями век, я уже понимаю, что ничего хорошего этот наступивший раньше времени день мне не сулит. При попытке сползти с кровати голова сжимается, как скорлупка ореха в зубах щелкунчика, грозясь разлететься по комнате маленькими кусочками. Ротовая полость слиплась отвратительной склизкой несвежестью. И плюс к этим привычным радостям афтер-парти отдельный бонус перекатывающаяся болевыми волнами спина. «А я говорила» ехидно ухмыляется брюнетка, рассматривая с презрением скрюченную каракатицу, которая ещё накануне была молодой женщиной. «Ты ей говорила иди на встречу с подругами. И вот что из этого вышло!» резонно замечает блондинка и, заговорчески подмигивает мне «Лучше в зеркало не смотри!» Я и без неё знаю, что от встречи с собственным отражением лучше было бы сейчас воздержаться. Однако врождённый мазохизм заставляет все таки поднять взгляд на беспристрастную зеркальную поверхность. O, mon Dieu! Bordel de merde!4 К подобному удару я оказываюсь не готова. В мешках, подобных тем, которыми может похвастаться моё подглазье, небогатая семья из российской глубинки могла бы запасти не один килограмм картошки на зиму. А эта нежно зеленоватая кожа с розовыми вкраплениями сосудов и расширившимися от ужаса перед такой халатностью порами чем не прекрасный образчик в рекламе ДО применения чудодейственного крема. Ну-ка, а что это у нас здесь? Нет, не может быть! На левом веке обнаруживает неизвестная мне доселе длинная кривая морщина. Хилый черешок настроения при виде подобного ужаса с головой зарывается в землю. Я принимаюсь тщательно замазывать непрошенную гостью кремом Ла Прери с чёрной икрой. Она мигом сжирает икру, но уходить, похоже, не намеревается. «Надо завязывать с такими беспонтовыми пьянками. Я уже не говорю о бессонных ночах!» наблюдает за моими маяниями брюнетка. «Вообще давно пора найти нормального платёжеспособного мужика и остепениться, наконец. Ездить два раза в год на острова, раз в месяц по европейским столицам, заказывать одежду прямо с дефиле и открыть какой-нибудь благотворительный фонд по спасению галапагосских пингвинов». «Лучше бездомных собачек» возражает блондинка. «Собачки не круто. Они блохастые и воняют. Нужна какая-нибудь приятная экзотика. Вроде коал или морских котиков. Спросят на какой-нибудь презентации «а чем занимается ваша очаровательная супруга?» А она, так скромно склонив голову «Я спасаю камчатских бобров». Ледяной душ немного встряхивает оставшийся от меня пожилой каркас, сделав дальнейшее существование хоть и не приятным, но хотя бы возможным. «Камчатские бобры» бубню я себе под нос, вылезая из ванны, «Почему бы и нет». Холодильник нахально выпячивается навстречу мне и моему сморщенному желудку белой больничной пустотой. Из коробки Нескафе стыдливо выглядывает последняя красная лишённая спасительного кофеина капсула. Все ясно, придётся прихватить свой непрезентабельный анфас и тащиться в ближайшую булочную. Когда мой организм немного взбадривается свежеиспечённым ушком (которое французы по непонятным мне причинам величают «пальмой») и шоколадным маффином, телефон заводится в сумке знакомой трелью. «Извините за беспокойство, мадам, но вы в прошлом месяце не перевели нам квартплату» суховато информирует меня риэлтор. «Это конец!» вспыхивает алая лампочка в моей голове. Волшебный источник под названием мосье Сешо окончательно и бесповоротно пересох. Мне казалось, я была морально готова вычеркнуть из своей жизни милого женевского пенсионера. Я ведь такая вся из себя непробиваемая железная леди с золотистыми значками евро в пустых глазницах и россыпью брильянтов вместо мозга. Сантименты это не для меня. Пусть ими тешатся глупые курицы, обросшие детьми, стиркой-глажкой и мужьями-лузерами. А я плюну, сотру номер из записной книжки телефона, переступлю через тело предателя на 15-сантиметровых Лубутанах и поспешу вперёд к новым более перспективным горизонтам. Плюну, обязательно плюну. Только вытру слезящиеся на ярком солнце глаза. «Хотя бы позвонил, объяснил» всхлипывает блондинка. «Да, что тут объяснять, и так все ясно. Она ж знала, что рано или поздно все произойдёт именно так. Произошло рано» печально тянет брюнетка. «И не в кассу так!» продолжает причитать светленькая, «У нас сегодня и так трагедия новая морщина!» «А ты молодец, что напомнила» язвит тёмненькая. «А я не плачу, я никогда не плачу. Есть у меня другие интересы», выкатывается откуда-то из далёкого прошлого песенная строчка «Камчатские бобры, например». Я выхожу из булочной в августовское пекло. Мне хочется расплавиться, размазаться по асфальту жидкой бесполезной лужицей, и пусть по мне топчутся прохожие. В глаза бросается пара типичных до тошноты туристов в аляповатых майках, бермудах, кроксах, с рюкзаками Найк через плечо. Нет, уже, чему-чему я кроксам я по себе шляться не позволю. «Соберись, Елизавета, мы ещё не такое переживали. А ты и подавно. В той, другой, Нормальной жизни, где не было нас» шепчут мне в унисон блондинка и брюнетка. На меня против желания накатывает огромная пузыристая волна воспоминаний.