С любопытством рассматриваю ее яркие краски, нарочито детские рисунки, гуашевые пятна. Спорить с судьбой не буду сегодня эта книга станет моим вечерним компаньоном.
Пока сотрудница заполняет необходимые формуляры, замечаю на стойке красочные листочки. Витиеватые буквы складываются в надпись «Книжный клуб Тепло. Встречаемся каждый четверг в 18:00». Под ней карандашный набросок кружка с поднимающимся паром чая, вазочка с печеньем и стопка книг.
Библиотекарь, заметив мой взгляд, произносит: «Вы приходите, у нас очень хорошие ребята собираются, интересно будет». «К сожалению, я сегодня занята, решительно качаю головой, но спасибо за приглашение».
Дорогой домой думаю, как же проходят встречи этого клуба книголюбов. Может быть, как в фильме «Клуб любителей Джейн Остин»? Или все просто собираются за столом, пьют чай и обсуждают прочитанное? А, может, публичные выступления? Было бы любопытно взглянуть, но участвовать в мероприятии не собираюсь. Книги я прекрасно обсуждаю с собой, в этом деле лучший собеседник ты сам. Как, в прочем, и во многих других.
Забегаю на рынок за цветами. Еще немного, и они совсем исчезнут с прилавков, надо успевать наслаждаться моментом. У румяной старушки, пышущей энергией, словно сочный беляш, набираю охапку бархатцев. Резные листья, красно-желтые головки, резкий пряный аромат, имеретинский шафран. Махровые шарики, получившие свое название от имени внука Юпитера Тагеса, необыкновенно красивого ясновидящего.
Дом встречает теплом. Моя крепость, моя норка, моя ажурная раковина, защищающая от дурных ветров. Хватит на сегодня общения с внешним миром, теперь только я и строчки, запахи и волшебные истории.
3
Как-то королевская дочка захотела Луну с неба. Она выглянула в окно, протянула руку, но не достала.
Как-то одна девочка решила сбежать от прошлого, перерезав все нитки и разрушив за собой мосты. Но оно все равно настигает ее каждую пятницу ровно в 10:00. Звонит город, в чьей телефонной книжке я больше не значусь.
Мама, привет, как у вас дела?
Десять минут относительного спокойствия. Разнообразными звуками выражаешь удивление, одобрение или негодование, в зависимости от ситуации, и порой задаешь наводящие вопросы. А потом начинается хождение по минам. Аккуратно взвешиваешь каждое слово, пристально изучаешь территорию, прежде чем сделать следующий шаг, до миллиметров отмеряешь длину предложения.
Нет, мама, у меня все в порядке. Нет, я не страдаю в одиночестве, у меня достаточно друзей. Мама, не надо меня ни с кем знакомить. И в Тагил я не поеду, хотите меня увидеть приезжайте сами. Да, я уверена. Мама, только не начинай, пожалуйста, мне 23 года, я в состоянии сама решить, как жить. Ладно, слушай, мне пора бежать в издательство, я и так уже опаздываю. Да, да, до пятницы.
Дрожащими руками нажать отбой. Минут пять пристально вглядываться в поверхность стола, силясь найти какое-то объяснение происходящему. Стереть с щеки соленую влагу. Вдох-выдох, задержка дыхания, вдох-выдох, задержка дыхания. Вдох.
Чтобы как-то уравновешивать родственные беседы, по пятницам хожу на занятия французским. Моя учительница très charmante, настоящая парижанка уральской столицы. Аккуратное каре темных блестящих волос, всегда яркие элегантные наряды, высокие каблуки, мелодичный голос. Рядом с ней хочется добавить и своему образу французского шарма, поэтому тщательно подбираю наряд темно-синяя шифоновая летящая юбка, легкомысленная кофточка с рукавами-фонариками, волосы небрежно раскинулись по плечам. На запястьях переливаются серебристые браслеты, в ушах позвякивают синие камушки, нежно-розовая помада и я плыву к моей вдохновительнице.
Два часа пролетают незаметно. Я пробую новые слова на вкус воздушными макарунсами и потягиваю длинные тексты, как бокал вина. В конце занятия дуэтом поем Les Champs-Elysees Джо Дассена, и расстаемся полностью довольные друг другом.
На улице вновь накрапывает дождь, но я, словно наполненная пузырьками шампанского, танцую по лужам, в которых прячутся огни фонарей. «Toi, mon ami, mon amour, quand je rêve cest de toi», начав мурлыкать про себя, дабы не смущать прохожих, зайдя в подъезд, уже не скрываясь, пою во весь голос. «Et je ne sais pas pourquoi», строка обрывается с открытыми дверями лифта на моем этаже незнакомый парень, ковыряющийся в замке вечно пустующей квартиры.
От неожиданности застываю на месте. Уши забивает тишиной, прерываемой упругими каплями, падающими с зонта. Ежик светлых волос, спортивное телосложение, черная кожаная куртка и капюшон серой толстовки незнакомец угрюмо окидывает меня взглядом и, буркнув под нос «Теперь я здесь живу», скрывается в квартире.
Я продолжаю оставаться у лифта, с зонта уже натекла небольшая лужица. Сосед, да еще такой недружелюбный. Нет, конечно, я не ждала приветственного каравая, но элементарной вежливости было бы достаточно.
Настроение вновь падает. Lhumeur sabîme. Переодеваюсь, проглатываю ужин, не ощущая вкуса, мою посуду. Прихожу в себя, лишь оказавшись в любимом кресле. В одной руке горячая кружка, в другой пухлый томик. Три маленьких принца жили в Раю. В конце концов, все, может быть, и обойдется. А за окном ревет ветер.
4
На завтрак хлебцы с липовым медом. Как у Мандельштама: «Золотистого меда струя из бутылки текла так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела». Облизываю искрящиеся сладкие капли с пальцев, вгрызаюсь в хрустящий кругляш.
Собираю в игривый рюкзак в мелкую английскую розочку термос и контейнер с бутербродами. Свитер под серую кожанкку, кеды, в уши плеер. Белая гвардия, чьи песни целуют в сердце. «Уже два года, два долгих года, идет бесконечный дождь». Я научилась с ним дружить, он больше не срывает с меня кожу, оставляя дрожащей на холоде. Но солнце так и не выглянуло.
Приезжаю в мое заповедное место небольшой природный парк, раскинувшийся на берегу пруда в деревушке в нескольких километрах от города. Внутри никого, люди, испугавшись плохой погоды, предпочли тепло домашнего очага лесным странствиям. Поэтому здесь только я и природа. Медленно иду по тропинке, здороваясь с деревьями, глубоко вдыхаю бодрящий воздух. Дохожу до берега под ногами поскрипывает галька, смешанная с пожелтевшей хвоей. Останавливаюсь рядом с одинокой сосной, дорогая, ты и я одной крови. Смотрим на волны, подгоняемые ветром, и ведем неспешную мысленную беседу, только между нами, девочками. Горячий шоколад обжигает кончик языка, растрепанные волосы взмываются ореолом над головой. Плеер давно выключен, и в уши струится безмятежность, перебиваемая лишь плеском воды и шепотом деревьев.
Краем глаза улавливаю какое-то движение. Вдалеке по пляжу идет старушка. Сухонький божий одуванчик, седые волосы аккуратно спрятаны под косынку, серое пальто висит мешком, на ногах трогательные башмачки с пуговицами.
Подходя ко мне, она мягко улыбается, а потом дребезжащим голосом задает вопрос, от которого по рукам начинают бегать мурашки: «Бедная девочка, тоже гуляешь в одиночестве?». «Я сама так решила, мне хорошо», решительно произношу в ответ, показывая, что тему обсуждать не намерена. Моя собеседница грустно вздыхает: «А я вот не решала, только ушли все, и оказалась никому не нужна».
Я не сторонник задушевных бесед с незнакомцами, но что-то упрямо щиплет в районе ребер, и я не спешу убегать. Вместо этого мы садимся на скамейку, и Вера Ивановна рассказывает свою, в сущности, бесхитростную историю: сначала у мужа бес в ребро ударил, затем дети разлетелись по континентам, и не осталось никого. «Вот так живешь, вкладываешь в семью свою душу, а потом выясняется, что никому это и не нужно было. Зато подруг всех растеряла, никакой карьеры не сделала, и даже на старости лет нечего вспомнить», жалуется новая знакомая. Я ничего ей не отвечаю, лишь в очередной раз убеждаюсь, что добровольное одиночество все же благословение.
Вечером Эсси Пиддок прыгает во сне, и я решаю, что никогда ничего не буду просить у жизни, кроме возможности все также пребывать между явью и выдумкой, в моем искусственном мире с книгами, фильмами, кофе и мечтами. И сказка заканчивается.
5
«В небе прячется прялка кисеи этой жалкой, и там гром гремит, как в руке пацана пробежавшего палка по чугунным цветам». По утрам холод царапает голые пятки. Я скрываюсь с горячей кружкой в импровизированном вигваме из одеяла и читаю Бродского вслух.
В воскресенье езжу на барахолку, разыскиваю старые фотографии для своей коллекции. Я не знаю людей, изображенных на них, не имею и малейшего представления об их судьбах, но понимаю, что за любым человеком своя история. Назначив себя их хранителем, аккуратно вклеиваю каждую карточку в альбом и скрупулезно заношу информацию, которую удалось получить от продавцов или найти в интернете по обрывкам слов на обратной стороне. Смешно, но мне кажется, что пока я их помню, пока всматриваюсь в серьезные, грустные или улыбающиеся лица, они остаются живыми.
Мой сегодняшний улов: три сестры-пионерки в идеально накрахмаленных фартучках, мужчина в военной форме времен второй мировой и грустная девушка в белом платье и с длинной косой. «Маруся» написано на обороте. Кем ты была, Маруся, и почему такая бездонная печаль таится в твоих глазах? Хотела бы я знать ответы на эти вопросы. Возможно, однажды я получу их, но лишь там, за чертой.
Минуты стремительно вальсируют, день вальяжно перекатывается через середину. Пытаюсь позаниматься йогой, но не могу расслабиться даже в шавасане. Неужели я нечаянно запустила в свой дом фантом, или же интуиция о чем-то предупреждает?
Решаю воспользоваться проверенным средством, успокаивающим не хуже ромашки с мятой включаю «Вам и не снилось» и занимаю уютное место перед экраном. Катя и Рома, дети, совсем еще дети. Растерянные, дерзкие, неумело и наивно пытающиеся защитить свои чувства вопреки всему. «Как хорошо, что ты маленькая, как жаль, что ты маленькая».
В этот момент за стеной начинает играть музыка. Громкий рэп вмиг разрушает всю атмосферу моего вечера. Бросаю взгляд на будильник 20:30. Еще полтора часа у меня нет никаких прав вести себя, как склочная соседка, требующая тишины. Надеваю наушники, увеличиваю звук. Стараюсь сосредоточиться на фильме, но в мозг упорно вползает назойливый речитатив. К финалу картины мы подбираемся втроем: я, воздушная «Последняя поэма» и какая-то бодро-унылая песенка с обилием мата, посвященная нерушимой дружбе настоящих «бро» и коварным женщинам. Я не склонна к преждевременным суждениям, но даже гипотетические симпатии к моему соседу улетучиваются на глазах. То ли еще будет.