Консоциации складываются в условиях многосоставных обществ [Лейпхарт, 1997] или «сегментарного плюрализма» [Lehmbruch, 1993], который характеризуется наличием комплексной организационной структуры у лингвистических, конфессиональных или идеологических меньшинств. Эта структура состоит из разнородных общественных и политических организаций, централизованное управление которыми осуществляют социально-политические элиты групп меньшинств. Консоциативная демократия возникает в период объединения и интеграции этих вертикальных сегментов в рамках одной системы управления, развивающейся на общенациональном уровне. Консоциация предполагает обязательное участие институционализированных сегментов в правительстве и шире в процессе принятия политических решений, принцип пропорциональности в отношении сегментов при назначении на ключевые государственные посты и распределении ресурсов [Лейпхарт, 1997, с. 60].
При всем различии между этими формами разделения власти между ними есть определенные важные сходства: автономия субъектов федерации или сегментов консоциации при решении их внутренних вопросов и использование консенсусных практик при принятии политических решений. В федеративном государстве консенсусные принципы выражаются в нормативно закрепленных правилах изменения конституции, в обязательном согласии всех или отдельных субъектов федерации при принятии ряда политических решений4. В консоциации консенсусные принципы проявляются еще более отчетливо при принятии решений на правительственном уровне. Консоциация предполагает осуществление власти большой коалицией, включающей в себя партии или лидеров, представляющих все значимые сегменты общества, взаимное право вето при принятии общественно важных решений как гарантии учета интересов меньшинств [Лейпхарт 1997, с. 60]. Данные сходства обусловливают тот факт, что консоциативный принцип организации на практике довольно часто дополняется федеративным, а в федерациях, предполагающих национальный принцип формирования, присутствуют элементы консоциации.
Третий тип характеризуется ограничением культурных прав национальных меньшинств и их исключением из политической жизни. Данная стратегия была названа «национализаторской» [Linz, Stepan, 1996] или «патологической» [Rae, 2002], а проводящее подобную политику государство «национализирующим» [Brubaker, 1995].
Третий тип характеризуется ограничением культурных прав национальных меньшинств и их исключением из политической жизни. Данная стратегия была названа «национализаторской» [Linz, Stepan, 1996] или «патологической» [Rae, 2002], а проводящее подобную политику государство «национализирующим» [Brubaker, 1995].
По мнению Х. Линца и А. Степана, национализаторской политике присущ ряд характерных черт: ограничения негосударственного языка в гражданском обществе, образовании и СМИ; эксклюзивное законодательство о гражданстве, приводящее к преобладанию титульной нации в выборных органах власти; фактическое ограничение доступа к государственной службе национальных меньшинств в связи с распространением одного официального языка; особые права государствообразующего этноса в перераспределении земли и иной собственности; законодательно закрепленное привилегированное положение всех обычаев, практик и институтов титульной нации [Linz, Stepan, 1996]5.
Эта политика описывалась авторами преимущественно на примере посткоммунистических стран. Однако подобная стратегия формирования государств и наций, как отмечают различные исследователи, присуща и другим политиям. В частности, существует довольно солидный пласт научной литературы, посвященной анализу политических отношений и организации власти в Израиле, на основе исследования опыта которого получили развитие концепции «этнической», «этнократической», «ограниченной демократии» [Ghanem, 1998, Peled, 1992]. Эти концепции описывали режим, сложившийся в этнически и конфессионально разделенных обществах, в которых права гарантировались всем жителям, однако культурное, экономическое и политическое доминирование одной этнической или конфессиональной группы было закреплено с помощью институционального дизайна. Этот режим предполагал систему компенсаций для меньшинства. Большинство использовало механизмы сегментации меньшинства, зависимости и кооптации представителей группы меньшинства для закрепления своих доминирующих позиций [Lustick, 1980]. Впоследствии эти концепции были использованы также для анализа стратегии этнического большинства в некоторых посткоммунистических странах [Pettai, Hallik, 2002].
Конечно, выделенные идеальные типы трудно обнаружить на практике в чистом виде. В действительности они причудливо смешиваются в каждом конкретном случае. Ряд форм, образованных в результате такого смешения, описаны в научной литературе. В частности, израильский исследователь С. Смооха выделяет такой тип организации власти, как «мультикультурная демократия» [Smooha, 2002], который можно расположить между классической либеральной моделью и консоциативной демократией. В основе этого типа лежит признание этнических различий сегментов многосоставного общества без официального оформления данного признания и институционального закрепления механизмов консоциативной демократии. Государство поддерживает самоорганизующиеся группы, однако не наделяет их коллективными правами и не предоставляет им автономии (например, ЮАР после падения режима апартеида).
Преобладание одного типа могло исторически сменяться другим. Например, некоторые исследователи в настоящее время говорят о том, что институты консоциации в Нидерландах утратили свое значение в связи с распадом исторических сегментов6. Вместе с тем в конкретный исторический момент в той или иной стране или группе стран можно наблюдать преобладание одного из трех типов. Сама по себе констатация факта преобладания того или иного типа, той или иной стратегии национального или государственного строительства на основе дескриптивного анализа имеет преимущественно нормативную ценность. Это знание не поможет нам понять причинно-следственные закономерности, например, в ответе на вопрос, от каких факторов зависит преобладание того или иного типа.
Все факторы можно условно разбить на две группы: агентивные и структурные.
Сторонники важности агентивных факторов полагают, что выбор той или иной стратегии зависит от ориентаций и определенных действий политических элит. В частности, на готовность элит, представляющих отдельные сегменты общества, к сотрудничеству на основе консенсуса в качестве одной из основных предпосылок консоциации указывал А. Лейпхарт [Лейпхарт, 1997]. На значение этого фактора обращали внимание и некоторые другие исследователи, использовавшие концепцию консоциативной демократии. В частности, Дж. Макгэрри и Б. ОЛири отмечали значимость отсутствия в повестке дня конфликтующих этнических групп задач интеграции или ассимиляции друг друга, а также важность мотивации элит на сохранение консоциативных договоренностей, достаточной автономии элитных групп внутри своих сообществ, позволяющей им идти на уступки и компромиссы [McGarry, OLeary, 2008].
Роль агентивных факторов не вызывает сомнения. Очевидно, что выбор той или иной стратегии национального и государственного строительства в конкретный исторический момент во многом зависит от характеристик элитных групп, отдельных лидеров и их действий. Вместе с тем, как свидетельствует историческая практика, сами эти возможности небезграничны, а особенности политических ориентаций и поведения элит во многом объясняются структурными факторами.
На это указывают и сами авторы, подчеркивающие значимость агентивных факторов. Так, например, А. Лейпхарт, исследуя консоциации, пришел к выводу, что для их успеха необходимы не только готовность элит к взаимодействию, но и наличие у них соответствующих возможностей. Во фрагментированных обществах процесс принятия решений, включающий в себя взаимодействие сегментов, довольно сложен. Важным аспектом здесь выступает степень нагрузки на аппарат принятия решений [Lijphart, 2007, c. 34]. В одной из своих поздних работ А. Лейпхарт сформулировал развернутый список благоприятных условий для консоциации: баланс сил, социально-экономическое равенство сегментов, ограниченное количество сегментов, примерное равенство их по размеру, небольшой размер страны и ее населения, наличие внешних угроз, пересекающиеся размежевания, географическая концентрация сегментов, традиции компромисса и согласования интересов [Lijphart, 1996]. Влияние структурных факторов на поведение элит отмечает и другой исследователь многосоставных обществ Х. Хэйл. На основе анализа государств с федеративной структурой, в которых территориальные границы субъектов федерации определяются проживанием в них этнических сообществ, он пришел к выводу, что региональные лидеры склонны «разыгрывать этническую карту», стремясь завоевать поддержку и удовлетворить собственные властные амбиции [Hale, 2004]. В зависимости от ситуации они подчеркивают либо значимость меньшинства, либо его невыгодное положение по сравнению с другими сообществами. Формирование федерации при наличии серьезных этнических размежеваний в обществе может в конечном итоге привести к распаду государства в результате реализации сецессионистских устремлений сегментов, обладающих внутренней автономией и ресурсами7.
Среди структурных факторов особое место занимают проблемы, связанные со становлением современных государств как территориальных политий и членских организаций8. Сама логика формирования и консолидации границ государств предполагает реализацию определенных действий по консолидации не только территориальных, но и других границ сообщества (социокультурных, политических и экономических) и определенную степень унификации и стандартизации отношений внутри государства.
Анализ данной проблематики нашел свое отражение в работах С. Роккана, его коллег и последователей. Используя концепцию известного экономиста А. Хиршмана, описывающую стратегии индивидуального поведения в отношении формальных правил («лояльность» правилам, «выход» как невыполнение правил, «голос» как стремление опротестовать и изменить правила) и представляющую «атрофию голоса» как результат наличия возможностей для выхода [Hirschman, 1970], они объясняли различные типы и стратегии формирования нации и государства эффектом существующих границ и возможностями «выхода» за их пределы.
Границы государства определяют конфигурацию акторов и публичных ресурсов (т.е. обязательных для потребления), «закрытых» на определенной территории. В ситуации «закрытости» возможности для выхода отсутствуют, что толкает акторов на укрывательство ресурсов, которыми они временно обладают, или реализацию голоса. Закрытость, по мнению сторонников роккановской традиции, определяется контролем центра не только за территориальными, но и за социокультурными границами, устанавливаемыми социокультурными нормами и правилами членства. Отсюда следует, что сам выход может иметь различный характер. Он может быть территориальным (сецессия и пр.) и функциональным, или членским (эмиграция, отказ от уплаты налогов, службы в армии и пр.) [Finer, 1974]. Разным периодам формирования государства были свойственны различные варианты «выхода». Например, для ранних этапов была характерна сецессия: многие территориальные государства были подвержены угрозе распада [Finer, 1974]. По мнению Д. Карамани, «функциональный выход (эмиграция) замещает территориальный (сецессию), когда контроль над территорией и границами, степень национальной интеграции возрастают до такой степени, что географический сепаратизм становится немыслимым» [Caramani, 2004].