Такого рода подход и будет более всего характерен для мультикультурного дискурса именно потому, что позволяет менять значение единиц анализа, так как в центре изучения социального ученого-мультикультуралиста общество, разделяемое на сопоставимые по разным основаниям социальные группы. Без вынужденной аналитической гибкости в отношении основания для сопоставления адекватное сравнение было бы невозможным. Гибкость же дает возможность не только сравнивать очень различные, на первый взгляд, группы внутри одного общества, но и сопоставлять их с группами внутри другого. Так, например, черных в США можно продуктивно сравнивать с мусульманами в Европе, хотя, если подходить негибко, эти две группы вообще несравнимы: одни расовое меньшинство, вторые религиозная группа.
Так, Пол Гилрой, например, предложил выделять социальные группы на максимально общем основании культурном [Gilroy, 2000, p. 1]. Сравнимыми оказываются, таким образом, очень многие социальные группы.
Еще одним завоеванием мультикультурализма является вызов ставшим стереотипными в науке причинно-следственным связям. Лучшей иллюстрацией здесь служит смещение аналитического стереотипа, связанного с национальным государством. В периодически заходящих в тупик либерально-реалистических дебатах об отмирании национального государства в эпоху глобализации мультикультуралисты предлагают оригинальный выход. Вместо того чтобы размышлять, отомрет ли национальное государство, учитывая, что его классическое основание единая политическая воля осознающей себя политически сплоченной нации с единым историческим и культурным прошлым находится в жестоком кризисе из-за возросшего количества элементов с иным культурным прошлым, возможно, стоит изменить вслед за реальностью представление об основании национального государства.
Крейг Кэлхаун [Calhoun, 1997, p. 45] в своей работе определил отличительные черты риторики национализма по старинке. С его точки зрения, для националистического дискурса характерны: 1) определение различного рода границ; 2) размышления о национальной сплоченности и неделимости нации; 3) концепции самодостаточности и суверенитета; 4) представление о едином культурном и историческом наследии; 5) вера в укорененность национальной идентичности в прошлом; 6) убежденность в праве нации (в смысле населения) участвовать в государственных делах. В виде основания для национальной принадлежности у Кэлхауна выступает этническая принадлежность, а значит, этническая гомогенность суть основа крепкого национального государства. Понятно, что с прибытием миллионов этнически неевропейских иммигрантов у национальных государств в Европе, по Кэлхауну, шансов не остается. Но так ли это неизбежно?
Принципиально иное соотношение понятий «национальное» и «этническое» предлагает дискурс мультикультурный. Здесь национализм напрямую не связывается с этнической принадлежностью. Национальная (государственная) идентичность чаще понимается как «сверхидентичность» [Connor, 1993], более широкая и универсальная идентичность, не перекрывающая этническую. Концепция национальной сплоченности и единого исторического (и культурного) наследия теряет актуальность: наличие разнообразных этнических (или культурных) групп не угрожает национальному государству, потому что групповая этническая (или культурная) идентичность не перекрывает национальную (или гражданскую), не совпадает с ней. Иными словами, можно быть арабом и мусульманином, не испытывая отрицательных чувств в отношении французской политической традиции и даже считая ее своей. В мультикультурной риторике подчеркивание этничности не синонимично сепаратизму. Чаще даже наоборот: уважение к «поднациональной» идентичности со стороны государства позволяет сохранить лояльность к себе. Так, Страттон и Энг отмечают: «Исторически мультикультурализм можно рассматривать как следствие неудачи, которую потерпел современный проект национального государства, во главу угла ставивший единение и одинаковость. Мультикультурализм находит пользу разнообразия там, где националистическая риторика настаивает на гомогенности» [Stratton and Ang, 1998, p. 138].
Мультикультурная риторика, связанная с проблематикой национального госурства, открывает еще один полезный для социального анализа момент: мультикультуралисты в своих исследованиях стремятся к ценностному плюрализму. Ценностный плюрализм не означает нейтральности автора; речь идет о том, что автор, имеющий некую концепцию (и преданный ей), не стремится довести ее до аналитического совершенства, максимально четко определив в ней раз и навсегда иерархию ценностей; он допускает возможность того, что «главное» и «второстепенное» в разных условиях могут меняться местами. За счет этого мультикультурные концепции легче приспосабливаются к меняющейся реальности.
В своей книге Бикху Парекх так определяет отношение к гражданству: «Я считаю, что гражданство (принадлежность к какому-либо государству) представляет собой одну из идентичностей человека, и совсем не обязательно главную» [Parekh, 2006, p. 352]. Парекх считает, что гражданские обязанности в сознании человека часто имеют приоритет над, скажем, религиозными убеждениями. Иными словами, если наша религиозная традиция в чем-то идет вразрез с законом, большинство постарается все же закон не нарушать. Однако правило это не абсолютно. «Если государство потребует от меня предать моих родных и друзей, начать шпионить за членами этнического или религиозного сообщества, к которому я принадлежу, или сменить религиозную принадлежность, я этого делать не стану» [Parekh, 2006, p. 352]. Парекх отказывается от неизменной иерархии ценностей. Гражданская идентичность, как и групповая, для него важна, но не абсолютна. Именно так, кстати, он говорит о том, что для него представляет собой такой столп западной либеральной демократии, как свобода слова: «Тот факт, что для меня свобода слова ценность не абсолютная, не значит, что она мне не важна» [Parekh, 2006, p. 353].
Еще «гибче» к вопросу гражданства и национального государства вообще подходят Портес и Фаист, заявившие о необходимости социальной науки «без оглядки на государство» [Portes et al., 1999; Faist, 2000]. В своей работе Томас Фаист пишет, что зачастую люди, переехавшие из одного государства в другое, живут не «на две страны» [Faist, 2000, p. 207208]. Они просто считают пространство общения с представителями своей культуры в другой стране единым. Они живут не «на две страны», они живут в своем общем пространстве. Иными словами, они не воспринимают политические границы как значимые (и разделяющие). А значит, и, анализируя их поведение, опираться на принадлежность их к разным государствам нецелесообразно.
Портес замечает, что еще недавно говорить о наличии такого особого общего пространства без оглядки на границы не приходилось [Portes et al., 1999, p. 217]. Но теперь, когда тесное общение людей с общим культурным наследием без всякой поправки на свою гражданскую принадлежность стало широко распространенным, игнорировать это неправильно.
Примечательно, что, призывая «отказаться» от государства в данном случае, Фаист и Портес не предлагают отказаться от него вообще. И социальная наука «без оглядки на государство» это не единственно возможная (и отныне правильная) социальная наука. Речь идет лишь о снятии с государства его ареала обязательной референтности.
Другие мультикультуралисты идут еще дальше и даже предлагают лишить государство монополии на защиту индивидуальных прав граждан, передав эту обязанность международным организациям (ООН, Всемирной организации труда), региональным организациям типа Европейского сообщества, межгосударственным организациям вроде Всемирной организации здравоохранения и даже неправительственным организациям, таким как Красный Крест и Всемирный совет церквей [Joppke, 1998; Delanty, 2000].
Однако это не означает, что, лишив государство монополии, ее следует навсегда и во всем передать кому-то еще, это означает только прекращение монополии. Государство продолжает быть важным (в очень большом круге вопросов), но значимость его не абсолютна и не неизменна (т.е. не для всех вопросов одинакова).
Можно спорить о будущем мультикультурализма в политическом плане. Сегодня, в эпоху «после 11 сентября», дискуссии о закате мультикультурализма как политической линии частое явление. Критические высказывания, как правило, включают обвинение мультикультурализма в поощрении фрагментации вместо обеспечения интеграции [Meer, 2006], а также обвинение в придании культурным различиям статуса «фетиша» вместо того, чтобы стимулировать граждан воспринимать страну постоянного проживания как свой дом [Baldwin, 2004]. Йоппке даже считает, что можно говорить об «отходе Европы от мультикультурализма» [Joppke, 2004, p. 244, 249]. А Френсис Фукуяма полагает, что «таким странам, как Голландия и Великобритания, необходимо прекратить контрпродуктивную политику мультикультурализма, прикрывавшую разросшийся радикализм, и положить конец экстремизму» [Fukuyama, 2005]. Тарик Модуд же, как и многие другие, считает, что мультикультурализм сегодня актуален как никогда [Modood, 2007, p. 14]. Причиной является то, что политика мультикультурализма это на самом деле политика интеграции, причем интеграции, лучше всего отвечающей принципам равенства граждан. Как раз в мире «после 11 сентября» мультикультурализм, по его мнению, имеет самые большие шансы на успех.
Какова бы ни была политическая позиция в данном вопросе, отказываться от практических, теоретических и аналитических наработок мультикультуралистов (вне зависимости от того, считают ли они эти свои наработки составляющей либеральной традиции, отдельной философией или только частью нормативной реакции на меняющуюся действительность) представляется недальновидным.
1. Семененко И. Интеграция инокультурных сообществ в развитых странах // Мировая экономика и международные отношения. М., 2006, 10. С. 5868.
2. Baldwin T. I Want an integrated society with a difference // The Times. L., 2006 03.04.
3. Calhoun C. Nationalism. Minneapolis: Univ. of Minnesota press, 1997. 164 p.
4. Challenge to the Nation-State: Immigration in Western Europe and the United States / Joppke C. (ed.). Oxford: Oxford univ. pess, 1998. 360 p.
5. Cornell S., Hartman D. Ethnicity and race: Making identities in a changing world. CA: Thousand Oaks: Pine Forge press, 1998. 282 p.
6. Connor W. Beyond reason: The nature of the ethnonational bond // Ethnic and racial studies. L.: Routledge, 1993. Vol. 16, N 3. P. 373389.
7. Delanty G. Citizenship in a global age. Buckingham: Open univ. press, 2000. 164 p.
8. Faist T. The volume and dynamics of international migration and transnational social spaces. Oxford: Oxford univ. press, 2000. 380 p.
9. Fukuyama F. A Year of living dangerously. Remember Theo Van Gogh // The Wall Street journal. N.Y., 2005. 02.11. Mode of access: http://www.opinionjournal.com/editorial/feature html id=l 10007491).
10. Gilroy P. Between camps: Nations, cultures and the allure of race. Harmondsworth: Allen Lane, 2000. 406 p.