Золотой ларец. Повесть рыбака Маруфа - Илья Стефанов

КНИГА ПУСТЬ НЕ ПОПАДАЕТ В РУКИ

НИ ДЕТЕЙ, НИ СПЛЕТНИЦ, НИ ГЛУПЦОВ

Если бы душа моя была в моих руках,

и я отдал бы её тебе за эту повесть,

моё сердце на это бы согласилось.

Царь царей, властитель Хорасана,
Чтил среди придворных мудрецов
Знатоков Хадиса1 и Корана,
А средь слуг  рассказчиков-чтецов.

Он любил старинные преданья
О царях и витязях лихих,
И рассказы, повести, сказанья
О делах великих и простых.

Каждый, у кого рассказ был строен,
В душу проникал, тоску леча,
Похвалой был царской удостоен
И халатом с царского плеча.

Если ж выходил рассказ прекрасным,
Царь дарил подарок дорогой:
Тысячу динаров хорасанских
И коня в исправе золотой!

Лучшими рассказами в те годы
Были те, что сочинил Синдбад:
Книга приключений Морехода 
Словно волшебства цветущий сад!

В ней, однако, правды маловато,
А придумке-вымыслу  простор.
Где Синдбад найти мог столько злата,
Никому не ясно до сих пор.

Но дошла до царственного уха,
Завладев державной головой,
Весть о чудной повести Маруфа,
Сухопутным звался он молвой.

Говорили, что его рассказы 
Как из моря мудрости улов.
Говорили, что тесны там связи
Правды жизни с краской звучных слов.

Повесть ту читают не от скуки.
В ней  предупрежденье для чтецов:
Книга пусть не попадает в руки
Ни детей, ни сплетниц, ни глупцов.

Царь вскричал: «Найти мне повесть эту,
Записать, доставить в Хорасан!»
И, два года рыская по свету,
Разыскал её купец Хасан.

Царь назвал ту повесть сущим кладом,
А другие слушать не хотел!
Он купца осыпал чистым златом
И в одежды царские одел.

Дал коня. На нём была исправа
В злате вся, от стремя до удил.
Землю дал с селеньями и справа
От себя Хасана посадил!

Клад волшебный, утешенье в слове,
Царь велел в златом ларце замкнуть.
И с тех пор он слушал чудо-повесть
Всякий раз, когда стеснялась грудь.

Шёл по городу Багдаду человек
С ношей дров на поседевшей голове.

По тому, что он имел худую плоть,
Видно было, позабыл о нём Господь.

Гнёт-усталость и густой полдневный зной
Мир пред взором застилали пеленой.

Наш носильщик от таких злых дел размяк,
И в печали рассуждал примерно так:

«Неужели служит наша голова,
Чтоб носить на ней то пищу, то дрова?

Хорошо, конечно, что под ношей тень,
Но в такой тени не сладко в жаркий день!

А сегодня над Багдадом злющий зной,
На песок нельзя ступить босой ногой!

Я в жару под тяжким грузом изнемог,
Стал неверным шаг свинцом налитых ног.

Всё! Нет мочи! Отдохну. Да, решено!
Здесь как раз полито и подметено,

Воздух ровный  сам стремится влиться в рот.
И скамья зовёт на отдых у ворот!

Где ты, молодость, и где былая стать?
Нет, мне надо отдохнуть и подышать.

Ах, блаженство  шевелить ступнями ног,
Ощущая телом нежный ветерок!

Да к тому же здесь и музыка слышна.
О мой Бог, какая звучная струна!

И слышны под лютню звуки голосов
В чтеньи, пеньи ли чарующих стихов.

А стихам (о, что творит кудесник чтец!)
Вторят птицы (научил их петь Творец!).

Ох ты, господи! да что ж за праздник там?
Подойду немного ближе к воротам.

Сад  из лучших, из ухоженных садов,
Между зеленью  зеркальный блеск прудов.

А из окон, с ароматом сада слит,
Запах кушаний дурманит и манит!

О мой Бог, наш Господин, творец всего!
Наделяешь Ты без счёта одного,

А другого  он хоть лоб себе разбей! 
Оставляешь Ты без милости своей!

Как же так? В грехах своих, о славный мой,
Я раскаивался сразу пред Тобой.

Правда, я сопротивлялся злой судьбе,
Но ведь я и не выигрывал в борьбе!

Я не лезу своевольно в Твой чертог,
Властен Ты во всякой вещи, о мой Бог.

Потрудился Ты! Одних обогатил,
А других забыл  на всех не стало сил!

Тех возвысил  ну и что? Ты так хотел,
А других унизил  много сделал дел!

Ты велик, Творец, и власть Твоя сильна.
Власть же делать, что ей хочется, вольна!

Ты судил жить в счастье-радости одним,
В унижении-усталости  другим.

На земле, о сколько их, других, живёт
Под палящим солнцем дня во мгле забот!

Я и сам  о годы-бремя, жизнь-беда! 
Так живу, клонясь под тяжестью труда.

Давит сердце ноша тяжкая моя,
А другой так не трудился даже дня!

В наслажденьях и веселье он живёт,
И во славе, и довольстве ест и пьёт.

Правда, странно, что из капли мы одной,
И подобны, и равны мы меж собой,

Только есть у нас различие, оно
Разнит строго нас, как уксус и вино.

Но поверь, мой Бог, всегда я говорил:
Мудрый Ты и справедливо поступил!»

Над Багдадом, между тем, спустилась ночь,
И носильщик уходить собрался прочь.

Но старик-слуга вдруг вышел из ворот.
Он сказал: «Мой господин тебя зовёт».

И носильщик, поразмыслив только миг,
Сделал то, о чём просил его старик.

Ношу бросив и вздохнув разок-другой,
Он пошёл, сопровождаемый слугой.

Дом приветливостью встретил от дверей,
И, казалось, он был создан для гостей.

Всё там было, чтоб мир-отдых ощущать,
И на всём была достоинства печать.

Наш носильщик проведён был в светлый зал,
Где гостей блестящий круг пестрел-сиял.

Зал просторен был, красив  предел мечты!
Меж колоннами кругом ковры, цветы,

А на скатертях стояло для гостей
Много кушаний роскошных и сластей.

И стояли там среди букетов роз
Чудо-вина из отборных красных лоз.

Всё там было, что бывает на пирах,
А средь всех сидел хозяин на коврах.

Он в годах был, но спина была ровна,
Щёк его едва коснулась седина.

Он красив был, как влюбившийся узрит2,
И имел как царь величественный вид.

Наш носильщик древним кратким словом «Мир»
Поприветствовал собравшихся на пир.

А хозяин попросил его присесть
И велел подать ему попить-поесть.

Наш носильщик съел цыплёнка, съел хурму,
Выпил что-то, и вернулся дух к нему.

Тут хозяин молвил: «Брось стесненья плен!
День прихода твоего благословен.

Кто ты, ставший провидения послом,
И скажи, каким ты занят ремеслом?»

«Я Маруф. Я здесь носильщиком служу.
Я за плату с рынка тяжести ношу».

А хозяин возразил: «А я Синдбад.
Я про жизнь твою услышать был бы рад.

Ты красиво говорил там, у ворот.
Но не жил я без труда. Наоборот!

Я семь раз прошёл края заморских стран,
Умирал от горя, ужаса и ран.

Но предписанное всё свершится в срок.
И не стоит нам роптать, судьба ведь  Бог!

Да, Маруф, я рос в богатстве. Мой отец
Знатный был и уважаемый купец.

Путь окончив, предначертанный судьбой,
Много злата он оставил за собой.

Годы шли. Я беззаботно, сладко жил,
Ни свой ум не напрягал, ни струны жил,

Разъезжал по чудным, сказочным краям
И пиры давал знакомым и друзьям.

Но однажды я, очнувшись, увидал,
Что ушёл, исчез, пропал мой капитал!

Не укрылся я от паники огня,
Ведь исчезло всё, что было у меня!

И навеки б стал беззвучен мой карман,
Но помог  мир с ним!  великий Сулейман3.

Помогли мне мысли чудо-мудреца.
Я впервые их услышал от отца.

Вот слова, мудрей которых в мире нет,
В них и предостереженье, и совет:

«Есть три вещи, те, что лучше трёх других.
Знай: день смерти лучше жизни дней пустых.

Лучше пёс живой, чем мёртвый царь зверей,
И могила лучше бедности  ей-ей!»

(Я уверился, объехав много стран, 
Трижды прав был сын Дауда, Сулейман!)

Понял я: грозит мне бедности беда,
Коль и дальше буду жить я без труда.

Труд  ограда нам от всех житейских бед.
Не сказать об этом лучше, чем поэт:

«Лишь трудом достигнуть можно гор высот.
Кто стремится вверх, не спит ночами тот.

Чтоб собрать жемчужин горсточку одну,
Утомляются нырять к морскому дну».

Я ходил купцом за море каждый год,
И за то меня прозвали «Мореход».

О Маруф, ты не из тех, кто глуп-ленив.
Ты трудом и утомленьем, видно, жив.

Хорошо ты говорил там, у ворот!
Складный слог тебе  от Господа щедрот.

В доме этом в вечеров спокойный час
Любим мы послушать чей-нибудь рассказ.

О Маруф! Поведай нам свой путь борьбы
За достоинство в превратностях судьбы».

«Да, мне есть, что рассказать,  сказал Маруф, 
В разных землях я испытывал свой дух.

Я родился близ Каира, у реки.
И отец, и дед мой были рыбаки.

Проявляя норов, ловкость в деле том,
Они часто приносили рыбу в дом.

Только трудно рыбаку разбогатеть!
Умерев, отец оставил мне лишь сеть.

Я усердно дело правил, сеть кидал,
Но удачи в рыбной ловле не видал:

То ли дело было в горе-рыбаке,
То ли рыбы поубавилось в реке.

Я тогда уже два года был женат,
Но жене, злодейке-ведьме, был не рад.

Я увидел, что черна моя стезя,
Что беднее и несчастней жить нельзя.

Только прежде, чем дать Господу ответ,
Я решил узнать получше белый свет.

Посетил я  Бог свидетель  много стран.
Перенёс  не счесть числа!  душевных ран.

Много в жизни я загадок разгадал.
Счастлив был, но чаще бедствовал, страдал.

О себе предстать с рассказом, о Синдбад,
Пред вниманьем добрых лиц я буду рад.

Только вижу я, устали господа,
Утомила их беседа и еда».

Но хозяин возразил: «Начни сейчас,
А в другие дни порадуй снова нас».

И Маруф стал сказы сказывать в стихах
У Синдбада на беседах-вечерах.

Сказы те и про добро, и про порок.
Всё в них  правда, истый жизненный урок!

Было так! А лучше знает лишь сам Бог.

Судьба в меня всё мечет униженья,

Чехлом из стрел душа моя покрыта.

И ныне, если стрелы поражают,

Ломаются концы их о другие.

Нет у меня порока кроме бедности.

1
В один из дней
С корзиною в руке
Пошёл я по обычаю к реке.
Я вышел, встав
До первых петухов,
Чуть раньше самых шустрых рыбаков.
Мне уж давно в рыбалке не было удачи,
Но вот теперь, я думал, будет всё иначе.