Я тихо оставил дом,
меж вздохов шепча: «О мой Бог!»
И поспешил к реке,
взметая песок дорог.
Рыбачил я час, другой,
бросал и вытягивал сеть,
И, ничего не поймав,
решил отдохнуть, посидеть.
Потом я прилёг на песок,
издав тяжкий вздох ли стон.
И вот уже крепко сплю
и вижу ужасный сон.
Продолжение после рассказа об ифрите
Рассказ об ифрите
I, 3742
Измотанный зряшным трудом,
Тяну я со злостью сеть
И громко в сердцах кричу,
И Бога зову, и смерть:
«Так сотворил Творец!
Всегда будет мир таков:
Одним суждено ловить,
Другим поедать улов.
О смерть, посети меня!
Поистине жизнь скверна,
Коль добрых она гнетёт,
А подлых возносит она.
Сколько раз в сетях лишь палки да трава!
Тьфу всей жизни (если будет такова)!
Только стоп!
Кувшин тяжёлый сети рвёт!
Нет! Добыча эта в море не уйдёт!
Он заполнен, видно, златом, не свинцом.
Ах, каков я нынче! просто молодцом!»
Вынув нож, я быстро пробку раскрошил,
И потряс кувшин, и боком положил,
Но оттуда ничего не вышло вон,
Что немного б возместило мой урон.
И вдруг из кувшина дым
Стал изливаться струёй,
Пополз по лицу земли,
Поднялся смерчем-змеёй.
Я вижу в нём отблеск огня,
В дыму будто что-то горит.
Затем, как грома раскат,
И вместо дыма ифрит!
Ноги как мачты,
Руки как вилы,
Голова котёл!
Глаза словно лампы,
Ноздри как трубы,
И дым из них шёл!
Рот как пещера,
Зубы как камни,
И страшен их щёлк!
От мрачных предчувствий меня
Сковало, бросило в пот,
Мелко зубами стучал
Мой онемевший рот.
Ифрит посмотрел на меня,
Всклокоченный, дикий, злой,
И загремел-загудел
Голос его надо мной:
«Готовься умереть, рыбак,
У тебя совсем мало времени:
Я тебя сейчас, червяк,
Щелчком по темени!
Тебе хочется бежать без оглядки?
Но, когда душа в носу, трудно показать пятки!
Я провёл в море тысячу лет,
А до этого был слугой Сулеймана8.
Он, великий, знал власти секрет,
Я пред ним был послушней барана!
Но я трижды срывался, и вот кувшин!
(Сулейман видом прост был, но властью джинн!)
И тогда я сказал (ибо духом ослаб)
Что спасителю буду служить как раб!
И проходили сотни лет надо мной,
Но запаздывало освобожденье.
В сильном гневе-отчаяньи, злой
Я изменил решенье.
И недавно, сто лет назад,
(Ты решенью будешь не рад!)
Я сказал: Чем я дольше подобен нулю,
Тем меньше к спасителю снисхождения.
Я господина-спасителя раздавлю,
Достигнув полного освобождения!
Мне решиться на это не трудно:
Несправедливость есть в каждом подспудно.
Её проявляет полный силы,
Её скрывает слабый, трусливый».
Поджилками я задрожал,
Прослушав ифрита бред.
И, руки воздев к небесам,
Я закричал в ответ:
«Ифрит, не губи меня!
Господь даст власть над тобой
Тому, кто погубит тебя!
Поплатишься ты головой!
Ведь всякий злодей с другим
Вскоре вступает в спор.
А над десницей любой
Творец наш свою простёр!
Как мог я спасти тебя
Раньше на сотню лет?
В то время рыбачил здесь
Не я, а мой пра-пра-дед!»
Ифрит загремел: «Пра-пра-
Рыбачил здесь как раз!?
Сейчас я ему отомщу
За то, что меня он не спас!»
Он поднял ногу, и вот
Грозит мне его пята.
Вой-крик исказил мой рот,
И кончилась сна маята!
В себя приходила душа.
Теплела слеза в глазах.
И радость жить и дышать
Во мне заменяла страх.
С усмешкой я размышлял:
Чуть-чуть затянись мой сон,
И я испытал бы тотчас
В жизни последний урон!
Я вновь присел на песок,
Жизнь и судьбу кляня,
О горе! Даже во сне
Напасти терзают меня!
Рассказ о ссоре с женой (2)
Рассказ о ссоре с женой (2)
Проснувшись, я долго сидел,
всю жизнь, явь и сны, кляня.
И вдруг, как огнём обожгло,
жена ждёт с уловом меня!
Схватив, стал я сеть бросать.
Трудился в поту целый день,
Но ничего не поймал!
(Не в счёт ведь рогатый пень).
Меж тем закончился день,
и я поплёлся домой.
Жёг-угнетал меня
ужас перед женой.
Добыча ко мне не пришла
стечением тайных судеб.
Мне не за что было купить
даже насущный хлеб.
Смущённый делами дня,
по рынку я шёл, и вдруг
Знакомый торговец кричит:
«Чем ты расстроен, Маруф?»
О всех событиях дня
я рассказал ему
Про рыбу, ужасный сон
и про свою Фатиму.
Он засмеялся в ответ:
«С тобой не будет беды!
Я в долг дам лепёшку тебе
и дам на ужин еды.
Только, Маруф, у меня
пчелиный кончился мёд.
Но есть тростниковый. На вкус
он за пчелиный сойдёт!»
И дал тот торговец сыр,
мёд и лепёшку мне,
И, подбодрив, он сказал:
«Ступай к своей жене.
А будешь мне должен ты
пятнадцать полушек за всё.
А эту полушку возьми,
на баню истратишь её.
И будет отсрочка тебе
день, два или несколько дней
Я знаю, удачи редки
в работе нелёгкой твоей».
И я как мог горячо
торговца благодарил.
С залеченным сердцем я шёл
и повторял-говорил:
«Слава Тебе, Господь!
Великодушен Ты,
Коль наделяешь нас,
бывает, и сверх мечты!»
И вот я пришёл домой,
а на пороге жена.
«Принёс ты лепёшку мне?»
Подав, я сказал ей: «На!»
Фатима лепёшку взяла,
тут же сунула в рот
И закричала тотчас:
«Но здесь тростниковый мёд!
Я же сказала тебе,
пчелиного мёда хочу!
Ну, ты дождёшься, Маруф,
за всё я тебе отплачу!»
Чувствую, сердце в огне,
но я спокойно сказал:
«Эту лепёшку мне
в долг мой товарищ дал!»
Тут как взгневится она!
«Глупейший из подлецов!»
И вдруг, лепёшку схватив,
швырнула мне прямо в лицо.
И продолжала, крича:
«Иди другую добудь!»
Затем, взбесившись совсем,
схватила меня за грудь.
И я ощутил на себе
всю тяжесть её кулаков.
Она раскровила мне
губы о твердь зубов.
И у меня изо рта
кровь по груди потекла.
Тут понял я: в доме моём
кончились жизни дела.
В сильный гнев я пришёл,
сжалась в кулак рука
Я, кажется, стукнул жену
по голове слегка.
Затем я покинул дом.
Бежать мне хотелось прочь!
Я вышел за город, хотя
уже наступала ночь.
Пусть ночь! Я домой не вернусь.
Мосты к нему сожжены.
Отныне, увы! у меня
ни дома нет, ни жены.
А сердце теснилось в груди,
и слёзы текли из-под век.
О господи! Есть ли где
несчастней меня человек?
В развалинах старых домов,
вздремнув, переждал я тьму,
А утром дальше пошёл,
с тех пор я не видел Фатиму.
С тех пор моим домом был
полей и пустынь простор.
И стал я большим знатоком
слов ветра и говора гор.
Ходил я, бродил по земле,
и разных видел людей,
Я много узнал про жизнь
бродяг, купцов и царей.
И если рассказы мои
собрать, записать и сшить,
Они назиданиями
людям могли бы служить.
Рассказ о жене ифрита
I, 111115
Неприкаян в даль-дороге человек
Не устроен его отдых и ночлег.
Солнце село, сумрак всё окутал вмиг.
Запинаясь, я шагаю напрямик.
Вдруг прозвякнуло-пропело под пятой.
Стоп! Кольцо! Быть может клад здесь золотой?
Вот и дверь, что открывается кольцом.
Наконец мне счастье послано Творцом!
Я, напрягшись из последних сил разок,
Опускную дверь отбросил на песок.
Вижу лестница. Всхвалив, призвав Творца,
Я спускаюсь, и куда же? в зал дворца!
В светлом зале что за диво-сторона!
Восседала чудо-женщина-луна!
С томным взглядом, роковая ночь в очах,
С белым ликом, что без солнца весь в лучах!
Рост высокий, крепкогруда и нежна,
Благородный облик чистая луна!
Лик светил в ночи мерцающих кудрей,
А уста цвели над мрамором грудей.
Соразмерность, стройность, втянутый живот.
Для смотрящих храм страданий и забот!
Бёдра как холмы, как ветка ивы стан.
Всё в ней есть, что добавляет в сердце ран!
Я до скованности речи и лица
Потрясён был вдохновением Творца!
«Бог хранит тебя! она мне говорит.
Ты кто будешь? человек или ифрит?»
«Человек я, человек! воскликнул я,
Но печальна и судьба, и жизнь моя!
Может, звёзды привели меня сюда,
Чтоб прошла моя тоска, моя беда?»
И о всех в связи со мной делах Творца
Рассказал ей от начала до конца.
Мой рассказ был горький яд, а не бальзам,
Потому привёл он женщину к слезам.
А затем она, печалясь и скорбя,
С плачем вот что рассказала про себя:
«Я росла, и вот уж время под венец.
Свадьбу пышную справляет царь-отец.
И жених уже спешит ко мне, горит
Вдруг схватил меня внук дьявола, ифрит!
Я летела с ним по небу, под луной,
И очнулась в этом месте, под землёй.
Он принёс мне всё, что нужно, мой злодей,
Но мне скучно жить с вещами без людей!
И с тех пор я всё грущу о белом дне.
Жить с ифритом под землёй ох, тяжко мне!
Но мой муж лишь раз приходит в десять дней.
Правда, он, Маруф, по прихоти моей
Появиться может здесь в момент любой,
Стоит мне слегка дотронуться рукой
До вот этих непонятных знаков-строк,
Что унизывают ниши уголок.
До его прихода есть ещё три дня.
Не хотел бы ты остаться у меня?»
«Хорошо! ответил я, прекрасный час!
(Видно, грёзы оправдаются как раз!)»
После стольких дней злосчастья и потерь
Я прошёл с ней через сводчатую дверь
В дом восторгов-пыток в баню-красоту,
Путешественника дерзкую мечту!
Вот я снял с себя одежды, наконец!
(И она была, в чём создал нас Творец.)
Пар так жарил, как в день Страшного суда,
И ласкала тело нежная вода
Мук блаженства, благ мучений через край
В этом доме, где смешались ад и рай!
После бани я уселся на скамью,
Милой женщине вручив судьбу свою.
Принесла она мне сахарной воды,
Подала на блюдах всяческой еды.
Суетясь, она, веселье обретя,
Щебетала и смеялась, как дитя.
А потом сказала: «Ляг теперь, поспи,
Успокойся духом, тело укрепи».
Я прилёг, и тут же сон меня сморил.
Забываясь, я судьбу благодарил.
А проснулся я и слышу над собой
Речь негромкую с слезами и мольбой:
«Грудь моя от скучной жизни стеснена.
Под землёй я двадцать лет уже одна.
Сушь в груди моей никто не окропил,
И никто вина из рук моих не пил.
Как противна мне подземная страна!
Милый юноша, не хочешь ли вина?»
Я лежал и думал: Может это рай?
И сказал одно лишь слово: «Подавай!»
За беседой, сладким яством и вином
Отдыхали мы в том мире неземном.
А потом я с ней темь ночи коротал.
Никогда я о подобном не мечтал!
Просыпались мы и, чувствуя любовь,
Прибавляли радость к радости мы вновь.
От вина и от любви, двух сладких дел,
Дух воспрянул мой, а разум улетел.
Расхрабрившись, я кричал: «Вставай! Пошли!
Я тебя на землю враз! из-под земли!»
А красавица смеялась, говоря:
«Будь доволен! Не болтай ты много зря!
Я твоя ведь девять дней из десяти,
Мы один лишь день ифриту отдадим!».
«Что? Ифрит?» Я вдруг от ревности сдурел.
Покорённый опьяненьем, загудел:
«Где та ниша? Не найду её никак!
Пусть придёт ифрит! Ну где же этот знак!
Пусть придёт! Он злой и сильный? Наплевать!
Я привык ифритов злобных убивать!»
Тут красавицу объял великий страх.
Закричав: «Тебя тотчас он втопчет в прах!»
Продолжала: «За меня ты порадей!
Ведь убьёт меня наверно мой злодей!
Умоляю, заклинаю воздержись!
Ты загубишь этим жестом мою жизнь!»
Но я был в хмельном угаре сам не свой
И ударил в нишу пьяною ногой
Потемнело вдруг, загремело.
Загремело вдруг, заблистало