Корреспондент: «А кем вы работаете?»
Александр: «Я слесарь на автобазе, а Ксюша воспитательница в детском саду. Городок у нас маленький, провинциальный, все друг друга знают, и потому когда слух прошел, что мы сына Быр назвали, чуть ли не весь город в гости пришел».
Корреспондент: «Не боитесь, что в школе дразнить будут или еще каких-нибудь побочных явлений? Имя-то редкое».
Александр: «Ну во-первых, я им подразню. Вмиг бошки поотрываю. Во-вторых, это оно пока редкое, вот увидите, пара лет пройдет и полстраны так детей назовет. А то и больше. А в третьих, знаете, как у моряков говорят (я ведь на флоте служил)? Как корабль назовешь, так он и поплывет. А у нас с нашими эфиопскими братьями, слава богу, все нормально, так что»
Что ж, мы искренне надеемся, что слова отца маленького Быра станут для его сына пророческими. Будь счастлив, Быр Александрович. Будь счастлив и живи долго и процветающе, как незыблемый союз России и Эфиопии!»
Ну, тянем, мужики, кому короткая достается, тот за бухлом бежит
Пятница. Вечер. Автобаза маленького уральского городка. Дальнейшие пояснения излишни. На улице стоит жара под тридцатку, и только сейчас, когда на дворе уже почти девять, немного спала духота и стало возможно дышать. А вот дышать как раз было уже нечем, ибо воздух в гараже насквозь пропитался жженой солярой, мазутом, сигаретами и перегаром. И дверь открыть было нельзя заседание происходило далеко от нее, без глазу запросто мог забраться жулик и потырить нужные в работе слесарей и шоферов детали.
По той же причине нельзя было идти за водкой всем вместе до прихода сторожа оставалось еще два часа, а ключ от базы был только у него, так что кто-то постоянно должен был находится внутри или поблизости, а магазин, как на грех, был аж в двух кварталах отсюда.
Жребий определялся старым, «дедовским» способом путем вытягивания короткой спички. Проводил жеребьевку Вася Афанасьев он всегда этим занимался с незапамятных времен. И хотя были обоснованные подозрения, что он жульничает (за бутылкой всегда бежал первый тянувший, из чего с высокой долей вероятности следовал вывод, что он ломал не одну, а все спички, которые держал в руке), сменить его кандидатуру пока не решались. Или руки не доходили.
Во всяком случае, как бы то ни было, сегодня короткую вытянул Паша. Первый тянул и вытянул.
Твою мать, уж слишком хороша была компания да задушевны разговоры, что не хотелось старшему слесарю покидать ее даже на минуту. А потому, прежде, чем смириться с неотвратимой участью, он по традиции грязно выругался и сплюнул на пол.
Давай, давай, поторапливали его мужики. А то в 10 закроют, вообще без ничего останемся.
Минуту спустя Пашина спина мелькнула в двери слесарки. Никто из присутствующих и подумать не мог, чем сегодняшние посиделки обернутся для каждого из них.
Слегка пошатываясь, шел Паша гравийной дорогой в близлежащий магазин. Можно было выйти на проспект и, перейдя его, пойти в универсам, оно было и ближе, но там была велика вероятность встречи с правоохранительными органами, которые явно не одобрили бы той степени опьянения, в которой пребывал Павел Маслов нынче вечером. А потому, превозмогая турбулентность, следовал Паша своей дорогой садами да огородами. Наконец дошел.
Как обычно, буркнул он себе под нос, бросая перед продавщицей три измятые сотенные бумажки.
Триста рублей.
Ну он подтолкнул купюры к неухоженной, хотя и молодой еще, женщине, видимо, подумав, что она их не заметила.
Ты оглох, что ли? Триста рублей! Деньги давай!
А это что, не деньги? поднял Паша на собеседницу недоуменный взгляд.
Это быры. Мне рубли надо.
А какая разница?
Ну тебе, может, и никакой, а мне начальство запретило с сегодняшнего дня быры принимать.
Как это так? Твой армян чего, против Митина?
Не знаю ничего Короче, рубли давай, а то ничего не продам
Паша стал усиленно шарить по карманам все безрезультатно. На свет божий вследствие поисков появилось еще несколько купюр, но и они, ввиду принадлежности к эфиопскому номиналу, не меняли положения вещей.
Да что ты прицепилась ко мне?! Ну видишь, нет у меня рублей, нету! Ну продай ты за быры, как человека прошу!
Нет, сказано тебе! Иди отсюда, а то милицию вызови!
Паша свирепел.
Зови! Зови всех сволочей, кто против союза! Я им лично сейчас яйца пооткручиваю!
Дальнейшее описание перепалки не вызывает интереса стандартный обмен ругательствами на протяжении 10 минут ни к чему, как водится, не привел. Паша вышел из магазина, зажевал папиросу и окинул взглядом окрестности. В десяти минутах был еще один магазин, недалеко от бывшей шахты. Туда!
К его удивлению и разочарованию, и там ситуация была не лучше.
Паша, миленький, так ведь начальник запретил. Ну что ж я сделаю У меня трое внуков, двое детей нигде не работают Я-то продам, а меня завтра уволят! Кто ж их кормить-то будет?
Ладно, баб Мань, не боись, мы их скоро всех на чистую воду выведем.
Не солоно хлебавши, но с диким героическим запалом решил Паша прорвать милицейское оцепление и добраться до универмага. И миссию даже можно было назвать успешной мимо машины ППС он проскочил незамеченным если бы не неприятная новость, ожидавшая его у цели.
С сегодняшнего дня быры не принимаем, только рубли.
Да вы что все, сговорились что ли?!
Телевизор надо смотреть.
А что там?
А то! Что с сегодняшнего дня Короче, ладно, у меня тут не РИА «Новости»! Отойди, людей задерживаешь!..
У Паши было такое чувство, что ему как следует врезали обухом по голове. И от невозможности что-либо изменить он, выйдя на улицу, горько заплакал Тут-то и заприметили его молодчики из патрульно-постовой службы.
Ага! Вот так нажрался, аж плачет! А ну стой!
Да идите вы, отмахнулся Паша.
Чего?!
Погоди! Это же Пашка, Пашка Маслов! Паш, стой! Чего ты?!
Но он будто не слышал своего соседа Вовчика. Он был потерян и разбит чего-чего, а такого жуткого предательства, такого ножа в спину он не ожидал. И явно ему было теперь не до пьянки. В жестоко расстроенных чувствах Паша Маслов отправился домой.
Дома его встретила жена. На ней лица не было краше в гроб кладут.
Ты чего? спросила она, увидев зареванного мужа.
Сама не знаешь?
Знаю тихо проговорила она и ушла в другую комнату. Паша разделся и прошел на кухню. Работал телевизор. Шли новости. Выступал Василий Васильевич Митин.
Для нас, для всего нашего народа эта вынужденная мера, вызванная обострением международной напряженности, будет сродни лишению куска хлеба. Да, дорогие товарищи, только потому, что кое-кому из НАТО не нравится наше сближение и грядущее объединение с нашим родным эфиопским народом, мы сегодня отказываемся от использования быра в качестве национальной валюты. Горько, товарищи, горько и обидно, что сегодня, на заре 21 века, в мире еще господствуют заблуждения и реакционные замашки, позволяющие проявление братской любви трактовать как международную агрессию. А кто от этого страдает? Мы страдаем
У Паши челюсть отвисла.
Это что? Теперь Все?
Все, тихо кивнула головой жена.
Навсегда?
Выходит, что так
Но
Тут уж не выдержала и заревела в голос жена:
Да что ж они, супостаты, делают-то, Паша, миленький?! Да за что же это они на нас так ополчились? За что ненавидят и дышать прямо-таки не дают?!
Паша не мог вынести слез любимой супруги. Он сидел, в ярости играя желваками и думал только об одном о мести.
«Сволочи Империалисты проклятые Никакой тебе духовности, никакого понимания к братской любви, одни имперские амбиции Ну ничего, доведут они наш народ до справедливого гнева, под такие жернова попадут, что»
Если бы Паша был знаком с творчеством Бисмарка, то наверняка сейчас вспомнил бы его фразу о том, что «русские долго запрягают, но быстро ездят», но, к сожалению, он не имел о нем ни малейшего представления, хотя и вывел сейчас самостоятельно ту же максиму, что и немецкий канцлер 200 лет назад.
Самая большая в мире глупость это плакать, чтобы полегчало. Легче, может, и станет, но крайне ненадолго. Поплакали Паша с женой до утра, а утром проснулись. И снова на работу, в жизнь, в народ, в общество. А сил жить-то и нету. Вырвали из груди русского человека сердце его братскую любовь, которое много столетий объединяло и подпитывало народ наш. Со времен Дмитрия Донского объединение людей носило характер не просто массового скопления, а приобретало даже оттенок смысла жизни а вот сейчас какие-то западные чинодралы взяли и лишили русского человека, простого русского человека, этого смысла.
Паша шагнул с 9 этажа в половине восьмого утра. Брюс Лонг, американский журналист, выходил в это время из гостиницы, чтобы отправиться на местный молокозавод, и стал совершенно случайным свидетелем происшествия. Однако, вопреки сложившемуся обычаю, опрашивали не его, а он. Он искренне недоумевал, почему простой рабочий покончил с собой, избрав такой картинный способ как правило, так уходят, когда хотят громко заявить о себе, о своей проблеме, о наболевшем. Когда не могут молчать и потому кричат, кричат о своей боли.
What`s this? What`s happened? Why?2
Но, к ужасу его, стоило местным гражданам только заслышать его вопросы, как у всех словно отнимался от горя язык. Они сначала молчали оп нескольку секунд, а потом плакали и убегали прочь. Более менее внятно ответил молодой милиционер Вовчик, тот самый Пашин сосед, что сейчас смотрел в камеру и захлебывался от соленых юношеских слез.
Да как же это, мистер Лонг? Как?! Вот Вы, умный человек, Вы и рассудите Чего это они, Ваши-то на нас поперли? Ну какая им разница, с эфиопами мы объединяемся или с финнами? Их-то не трогаем!
Это слишком сложный разговор, Володя. И долгий. И потом как это связано с самоубийством?
Да напрямую связано Ой, господи Как жить без быра? Это же наше все, наша духовность, наше сознание, любовь и сердце наше! Отберете и вся страна, глядите, за Пашей следом пойдет! Не можем мы без него! Срослись мы с ним!..
Связь времен
Весна 1820 года в Гурзуфе выдалась особенно жаркой. Как никогда рано расцвели гиацинты, давным-давно отцвели черемуха и сирень, птицы пели вполголоса как обычно делают в середине лета, а воздух был сжат и насыщен той духотой, что обычно предшествует грозе. Была середина мая.
Карета остановилась у дома герцога Ришелье.
А ведь ты подумай, брат Раевский, выходя из нее, говорил своему спутнику Александр Сергеевич. Ведь потомок легендарного кардинала Ришелье остался здесь после французской кампании, обустроился, даже на государеву службу поступил