Перьсики и смоквы - Терентiй Травнiкъ

Все для любви  и боль, и радость,
И час рассветный, и закат,
Любой каприз, любая малость.
И даже то, что невпопад

Все для любви  и гарь, и копоть
От умирающей свечи.
И то, что эти чудо-строки
К вам отсылаются в ночи.

И невозможно не заметить
Любовь в певучести стиха,
Когда течет, волнуя сердце,
Обыкновенная строка

Двадцать пятое сентября.
Начинается день не зря.
Мой обычный рабочий день 
Эпизод фильма жизни всей.

Выхожу, иду и встречаю.
До всего мне есть Замечаю
Оставляю на память, спорю,
Проявляю и мягкость, и волю.

Навещаю и сожалею,
Помогаю, если умею.
Отвечаю за слово с делом 
И тем самым учусь быть смелым.

А еще надеюсь, влюбляюсь,
В чем-то твердый, а где-то смягчаюсь.
Подставляю и спину, и шею:
Хочет  учит пусть, хочет  взгреет!

Всё сегодня и всё с восходом,
Все на этом вращенье земли.
Я до капли себя выжимаю,
Поливая посевы свои.

А потом глаза закрываю
И иду из тела бродить.
Пусть оно от меня отдыхает,
Может, завтра опять будем жить

Не знаю кем, не знаю почему

Какими силами земли иль неба,

Но ты со мною делишь корку Хлеба

И к сердцу приникаешь моему

Alex Raush

Давай поспешим в эту осень,
Как прежде, навстречу друг другу.
Давай я сегодня найдусь
И снова пожму твою руку.
Сквозь время ладонь протяну
И молча нажму на курок.
Пусть станет сигнальным для нас
Дуплет холостого в висок.

Где же ты, мой друг?
Я тебя давно
Не встречал в своей жизни
Но я знаю, что
Ты недалеко.
Мое сердце согрето тобой.

Так давай прорвем
И вперед пойдем 
Говорят, стариков пускают,
Несмотря на хворь и ранений боль,
Когда нужно в последний бой.

И где-то за дальней заставой
Мы встретимся верными снова
И, может, зимою суровой,
А может, победной весной
Ты мне улыбнешься с порога
И скажешь  пора, мол, в дорогу
И станет она еще раз
Для нас взлетною полосой.

Наши годы не делятся
дробно и мелко,
Наши письма ложатся на слух,
И хотя время нас
развело, будто стрелки,
Но в двенадцать их снова сведут.

Так давай на часы, что всегда
ты  на правой,
А я  только в кармане носил,
В этот раз понадеемся  и за заставой
Нашу верность с тобой воскресим.

саксофонисту

Александру Папазоглу

Все нотки на него похожи 
Крючкообразны, как и он.
Так выгнул музыку из прозы
Лекаломедный саксофон.

Быть может, за душу цепляет
Его звучанье потому,
Что он дыханье искривляет
В угоду нотному стиху.

И дует в хвостик от восьмушки
Романтик уличных проказ,
И бронхиальная хрипатость
Берет своё в который раз

Друзьям детства 

Николаю Игумнову,

Александру Басову,

Андрею Звекову,

Игорю Паршенкову,

Владимиру Сокольникову,

Александру Ваганову,

Михаилу Большакову

посвящается

Однопартийцы снова вместе.
Когда-то, дальним сентябрем,
За партою на старом месте
Мы, повзрослея, прорастем.

И на Плющихинской закваске
Ростком с Ростовского бугра,
Сдав дружбу жизни без подсказки,
Мужская верность проросла.

Там было все  и взгляд, и локоть 
На этой встрече под луной,
И ощущение, что время
Вернуло нас опять домой

(перевод с гугушатского)

Мистеру Мак-Брютту от доктора Эсмуса

Evelharrn silist lergga lecht imchian

Roi roth img ruan findriggi biaid

Letterstones elfoir egge Blidgian

Seisen vaiger bioun shatiah

Elgureus

Сколько грусти в осенней задумке,
Сколько тайной печали для нас!..
И идешь по дороге в раздумьях 
Чем последний закончится час

Может быть, в одиночестве встретишь
Ты кончину когда-то свою,
Никому ничего не ответив
У последней черты на краю.

Или в тихой заботе застанет
Смерть тебя в окруженье родных,
И успеешь сказать что-то детям,
В пять минут уложив свою жизнь.

Может станется так, что однажды
Тебя смерть перережет косой,
Еще долго последнее «недо»
Будет виться тогда за тобой.

Может, жизнь и во сне оборвется
Не откроешь измученных глаз,
И все то, что ты делал с усердьем,
Не начнется уже в этот раз.

Что бы в жизни твоей ни случилось,
Знай, что смерть всегда рядом с тобой.
Завершай каждый раз свое дело 
И всегда оставайся собой.

(translation from Ghugushatiah language)

Тo mister McBruitte from doctor Esmueus

How much sadness in autumn conceiving,
How much sorrow so secret for us
Аnd you go by the road and youre thinking
Of lifes end, of this time that is last.

Maybe you will be lonely, so lonely
In that day when youll meet your decease
And youll not speak some
answer to someone
On the brink, on last edge of abyss

Or the death see  youre carefull
and peaceful
With your kinsmen and children and wife,
You have time, youll tell
something to children,
And five minutes will mirror your life.

Or hell quasi by accident slaughter
Kill you with his such terrible scythe,
Last «unfi, it still longer will flutter
It will flutter above after this.

Maybe, lifetime will cease at your dreaming
At daybreak you cant open your eye,
And all deeds that you
worked with diligence
Will not never begin by this time.

And whatever in your lifetime happened
You must know that your death isnt far,
Everytime you must complete your doing,
You must stay, calmly stay where you are.

Небо в воде И дождь моросящий  Для одинокой души перезвон

Люся Филимонова

День постарел и стал похож на вечер:
Подслеповат немножко и сутул,
Озяб совсем и, съежившись у печки,
Он валенки и свитер натянул.

А ближе к ночи, на глазах слабея,
Вдруг у меня прощенья попросил
За то, что мою жизнь своею смертью
На целый день невольно сократил.

И ранним утром в восходящем солнце
Я вдруг увидел, как его душа
С задорностью рожденного ребенка,
Забыв о прошлом, в новый день вошла.

Скульптору Моисею Семеновичу

Хасминскому посвящается

В руках щитом палитра слева,
А с кисти капает краплак,
Гарцует рядом конь мольбертный,
И шлем беретный на глазах.

Тут свет и тень сошлись бок о бок,
И линьи стрел, и тяпь мазков
Стекает по холсту заветно
Седая выжимь облаков.

То ли дружинник, то ли странник,
Чудаковатый бородач,
Пленитель муз, пугливых, странных,
Заложник ветреных удач.

Кто он? Вершитель мод столетий,
Хранитель вкуса у времен,
Так вольно брызнувший соцветьем
По бархату седых знамен.

Он время вкатывает кистью
В шершу распятого холста
И пишет шелкогрудой мысью,
По древу судьбы распластав.

«А дам,  сказал Адам, 
Всё остальное  сами!
Все тридцать две ступени
Вам идти

Я был в аду,
Где алфавитный камень,
Упавший с древа,
Выпало найти.

От буквозёрен до словоколосья
Теперь хлеба из трудностей растить,
Из Ад до Я,
расставив в муках точки,
Нагорный путь своей судьбы пройти».

писателю и публицисту

Вадиму Николаеву

Стихотворение  как книга,
А сборник  многотомный труд.
Как будто ты работой сдвинул
Все то, что только лишь сотрут
С лица земли иные силы,
Чем те, что дальше назову

Похожие на пир стихий,
На ураганы, грозы, бури,
На сотрясения земли

Когда заканчиваешь книгу,
То чувствуешь, как ты себя
В иное измеренье сдвинул.
В иную плоскость бытия
Вошла, печаль на миг отринув,
Вся жизнь бесценная твоя.

Стихотворение  как книга,
А сборник  многотомный труд.
Как будто ты работой сдвинул
Все то, что только лишь сотрут
С лица земли иные силы,
Чем те, что дальше назову

Похожие на пир стихий,
На ураганы, грозы, бури,
На сотрясения земли

Когда заканчиваешь книгу,
То чувствуешь, как ты себя
В иное измеренье сдвинул.
В иную плоскость бытия
Вошла, печаль на миг отринув,
Вся жизнь бесценная твоя.

Болея вашими сердцами,
Умру своею смертью я,
И все, что было между нами,
Возьмет, как клад, в себя земля.

Весной с проваленной могилы,
Когда уйдет под крест вода,
Щетиной реденькой уныло
Взойдет апрельская трава.

Венок накренится, и цоколь
Раздвинет камнеломный плющ.
Ох, Николай Васильич Гоголь,
Талант не так уж всемогущ

Но возражать я Вам не буду 
Апрель по праву месяц Ваш.
Для мертвых душ весна  не чудо,
Как и рождественский кураж.

Ужал себя до буквы «Я»,
Теперь и хвостик отломил,
И вот теперь зеркалю «Я»,
Чтобы без «я» построить мир.

У мамы «М» занять на время,
От имени взять букву «И»,
И перед буквой «Р» приклеить
Легатным клеем ноту «ми».

Дрожал от ветра и упал
На землю лист из дневника
И строчкой вывела рука:
«Уж осень плачет за окном
Не то дождем, не то стихом,
Тетрадным ссохшимся листом
Полуозябшим октябрем.
Всем тем, что больше не найдем,
Уж плачет осень за окном»

поэту Леониду Чертову

посвящается

«Ты вздрогнул, ты слышишь»

.

Прошу я  услышь
То время, когда ты
Насквозь видел слово.
Когда, словно в небе
Летучая мышь,
Ты слог рассекал
Точеным глаголом.

Уж сколько на землю
Все падает осень
И грязным стеклом
Закрывает нам вид.
И с ней на висках
Появляется проседь
Я вижу: ты вздрогнул,
А значит  ты жив.

Сижу и плачусь своей кошке.
Молчит, не укоряет.
Не понукает, не винит.
И даже не вздыхает.

Глаза прищурила на свет,
И, сонной, ей неважно,
Что на верёвочке из бед
Я дёргаю бумажкой.

Ну, что же, мурка, ты права:
Дав бедам отшуршаться,
Им позволяешь в дневниках
Стихами красоваться.

Моему милому брату Khalled Al Meri

посвящается

Жизнь не меняется 
Меняешься в ней ты.
Все измененья так и происходят.
И некогда цветущие сады
С тобою вместе в нецветение уходят.

И тот, кто видит измененья,
Происходящие вокруг,
Тот переходит в это время
В себе на новый жизни круг.

моему другу, гениальному программисту

Ивану Валентиновичу Ламочкину-Вано

посвящается

Нас старость и болезни измотают,
И мы умрем, устав от этой жизни.
Так все когда-то, отболевши, исчезает,
Из ниоткуда на мгновение возникнув.
И важно каждому успеть
Придумать, написать и спеть.

Моим друзьям

Армену Пртвян и Сальбине Оветисян

посвящается

Вот и осень зазвучала,
 ми минор
Лес теряет покрывало,
 ми минор
Барабанит дождь по крыше,
Но никто его не слышит,
Потому что он играет
 ми минор.