Да. «Лагерь-государство» и «лагерь для заключённых», при близком рассмотрении, вызывают отвращение своими явными признаками подавления и угнетения, своими неприкрытыми ничем методами воздействия доминирующей касты. Религиозная же доктрина, такая, к примеру, как Ислам, или Христианство, на первый взгляд не имеет к этому никакого отношения. Но это только на первый взгляд. Система, какой бы она не была, какие формы бы не приобретала, какой идеей бы не руководствовалась, в своей сакральной сути имеет общий для всех систем в этом мире, механистический принцип. Её природа такова, что в ней всегда превалируют интересы большинства, интересы системного порядка, над интересами отдельной личности. И каким бы ни казалось благонамеренным рабство, во что оно бы не воплощалось, в какой области оно бы не существовало, какими высокими принципами не прикрывалось, какие бы изысканные завуалированные идеи оно не приобретало, остаётся всё же, тем же рабством. И его нельзя оправдать никакой изысканностью и тонкостью, и тем более никакой благонамеренностью. При всей своей гуманистической пропаганде, выступающей в доктринах и принципах религиозного архиполитеса, убеждающей всех в праведности, добре, благонамеренности и божественной необходимости этой системы, с её утончённой завуалированной диктатурой, уверяющей каждого своего пленника в его собственной свободной воле, её цель всегда остаётся в области «создания и укрощения стада», приведения его в порядок, обеспечивающий самой системе, власть. Власть возвышенного сверхтонкого политеса. Власть, обещающая укрепление и продолжительное будущее и процветание самой системе. Её глубоко скрытая цель, гнездится в латентных мотивах этой власти, власти доминирующего порядка большинства и её адептов, власти системы над личностью.
Что может быть более дорогостоящим, что может давать большее счастье, как не то чувство себя свободным, как не та гордость за свою силу и самостоятельность, которая позволяет чувствовать себя настоящим человеком. Не подобострастным и преклоненным, с раболепием и самопринижением, не перекладывающим свою ответственность на некое «сверхсущество», но возвышенным и повелевающим собой, своей жизнью, своими поступками и мыслями, несущим гордо своё знамя. Но в силу популярности различных религиозных конфессий на земле, я подозреваю, что человек в массе своей, не боится и не отвергает рабство, но напротив, стремится к нему. И как всякий заключённый в пределах лагеря может вполне себя чувствовать относительно свободно, так всякий из паствы, всякий, кто когда-либо причислил себя к определённому религиозному учению, или к определённой конфессии Христианского института, или любого другого, может вполне чувствовать себя комфортно в рамках выбранной доктрины. Я осознал во всей неопровержимой реальности, что человек на самом деле боится более всего на свете именно свободы! Ибо в глубине своего подсознания чувствует, как она, на самом деле вредна и опасна для него. Во-первых, всякая свобода действительно негативна, ибо подразумевает под собой квинтэссенцию хаоса. Во-вторых, подсознательно человек всегда чувствует, что свобода словно наркотик, попробовав который однажды, никогда не забудешь, и будешь всю жизнь стремиться к нему, обречённый увеличивать постоянно дозы. В-третьих, свобода словно то «яблоко с древа познания», откусив от которого уже невозможно вернутся назад, на луга беспечного неведения, а значит того вида счастья, которое несёт в себе всякое неведение, и всякое беспечное существование. В-четвёртых, свобода словно та сладость, которая, если употреблять её в больших количествах каждый день, неминуемо вызывает диабет и, становясь ядом, в конце концов, убивает.
Я, конечно же понимаю, что отвергать одно, не значит утверждать противоположное, и правда никогда не сидела на одном из стульев. Как Мисологос, (отвергатель всякой веры), так и Ортодокс, есть суть проповедники монотеизма. И я прекрасно осознаю, что в этом смысле нами движут два вида заблуждения, которые стоят друг друга, и благодаря которым мир социума до сих пор существует. Будучи приверженцами одного вида заблуждения, мы убеждены, что всё зависит от бога и проведения, и мы лишь рабы, или плывущие по течению рыбы. Будучи приверженцами другого вида, мы убеждены, что всё зависит только от нас самих, мы сами строим свою жизнь, а значит и ответственность за нашу жизнь, целиком и полностью лежит на нас самих. Каждый выбирает для себя тот вид заблуждения, который ближе ему по духу. И большинство выбирает именно первый вид заблуждения, как и присущий ему вид свободы и вид счастья. Но более просвещённые личности, личности, познавшие иной вид счастья, счастье свободной воли с её кандалами ответственности, счастье гордости за себя, ощущения себя повелителем над всеми обстоятельствами, более совершенные представители человечества. И они знают ту метаморфозу жизни, которая определяет всякое наше отношение не только к свободе и несвободе, но и к боли и наслаждению, страданию и благоденствию Метаморфозу, которая предопределяет все наши аффекты, и несёт в себе фатальную невозможность обретения истинной свободы, и настоящего благоденствия для всех живых тварей на земле. Ведь сам мир есть суть система. И он так устроен, и так устроена наша жизнь, что страдание и благоденствие, строго зависимы друг от друга, и всегда находятся в паритетном соотношении и никак иначе. Что чем больше человек обретает внешней свободы, тем меньше у него остаётся внутренней. Чем больше он обретает внутренней свободы, тем тягостнее для него становятся самые незначительные попирания внешней свободы.
Я, конечно же понимаю, что отвергать одно, не значит утверждать противоположное, и правда никогда не сидела на одном из стульев. Как Мисологос, (отвергатель всякой веры), так и Ортодокс, есть суть проповедники монотеизма. И я прекрасно осознаю, что в этом смысле нами движут два вида заблуждения, которые стоят друг друга, и благодаря которым мир социума до сих пор существует. Будучи приверженцами одного вида заблуждения, мы убеждены, что всё зависит от бога и проведения, и мы лишь рабы, или плывущие по течению рыбы. Будучи приверженцами другого вида, мы убеждены, что всё зависит только от нас самих, мы сами строим свою жизнь, а значит и ответственность за нашу жизнь, целиком и полностью лежит на нас самих. Каждый выбирает для себя тот вид заблуждения, который ближе ему по духу. И большинство выбирает именно первый вид заблуждения, как и присущий ему вид свободы и вид счастья. Но более просвещённые личности, личности, познавшие иной вид счастья, счастье свободной воли с её кандалами ответственности, счастье гордости за себя, ощущения себя повелителем над всеми обстоятельствами, более совершенные представители человечества. И они знают ту метаморфозу жизни, которая определяет всякое наше отношение не только к свободе и несвободе, но и к боли и наслаждению, страданию и благоденствию Метаморфозу, которая предопределяет все наши аффекты, и несёт в себе фатальную невозможность обретения истинной свободы, и настоящего благоденствия для всех живых тварей на земле. Ведь сам мир есть суть система. И он так устроен, и так устроена наша жизнь, что страдание и благоденствие, строго зависимы друг от друга, и всегда находятся в паритетном соотношении и никак иначе. Что чем больше человек обретает внешней свободы, тем меньше у него остаётся внутренней. Чем больше он обретает внутренней свободы, тем тягостнее для него становятся самые незначительные попирания внешней свободы.
Но в тоже время всякая душа человеческая, как бы она не была невежественна или просвещена, всегда жаждет абсолютной свободы. Ибо каждый из нас, при всей своей неразрывной привязанности к жизни, в глубине своего сердца стремиться освободиться от её кандалов, от лагеря самой жизни, выйти из этого «глобального пантеона несвободы». И это обстоятельство служит лейтмотивом для всякой его напряжённости в собственном внутреннем противоречии. В том противоречии, которое при всех своих сопутствующих необходимых неприятностях, позволяет ему существовать продолжительное время, быть и жить. Да. Ибо без наличия этого внутреннего противоречия, человек не мог бы просуществовать и дня. Ибо он часть мира действительности, в котором без внутреннего противоречия не существует ничто. Всё, что существует во времени и пространстве, необходимо должно содержать в себе это противоречие, которое олицетворяется в различных модусах, но всегда и всюду имеет единый для всего и вся механизм, как обязательное условие для бытия вообще.
Почти все человеческие заблуждения вырастают из одного корня. Человек постоянно ищет лекарство против страдания от своего внутреннего противоречия, против страха, пытается найти согласие внутри себя, и обрести покой, не осознавая, что именно это противоречие и этот страх позволяет ему жить и существовать в бытие. И что на самом деле покой как таковой, исключён из нашей действительности, и имеет свои пенаты только за пределами жизни. Здесь может быть только относительное успокоение на короткое время. Некий штиль относительно бури, при котором море начинает скучать, и мечтать о новой буре. Но попадая вновь в бурю, в эти волны мироздания, тут же снова стремится успокоиться. Волна определяет всё и вся в этом мироздании.
Стыдился же человек, как правило, более всего не своих истинных пороков, но своих, так называемых «низменных инстинктов», в особенности их гипертрофированных форм, назначенных мировыми религиозными течениями грехами, и даже возведёнными ими в ранг зла. И теперь и впредь будет стыдиться их, как бы его общий инстинкт этому не противился. И в этом также проявляет свою силу суть внутреннее архаическое противоречие нашей воли. Либидо, всегда и всюду стремящееся к удовлетворению, и стыд, порождённый сопутствующим всякому удовлетворению, наслаждением. Стыд, порождённый уходящим в свои поля «морализованным разумом», натягивающим мир на себя, примеряющим ко всему свою борону, и дёргающим за удела, вложенные в пасти не только либидо, но и всякой иной естественности, стремящейся в свою очередь, не взирая ни на что, к удовлетворению собственных потребностей.
Стыдился же человек, как правило, более всего не своих истинных пороков, но своих, так называемых «низменных инстинктов», в особенности их гипертрофированных форм, назначенных мировыми религиозными течениями грехами, и даже возведёнными ими в ранг зла. И теперь и впредь будет стыдиться их, как бы его общий инстинкт этому не противился. И в этом также проявляет свою силу суть внутреннее архаическое противоречие нашей воли. Либидо, всегда и всюду стремящееся к удовлетворению, и стыд, порождённый сопутствующим всякому удовлетворению, наслаждением. Стыд, порождённый уходящим в свои поля «морализованным разумом», натягивающим мир на себя, примеряющим ко всему свою борону, и дёргающим за удела, вложенные в пасти не только либидо, но и всякой иной естественности, стремящейся в свою очередь, не взирая ни на что, к удовлетворению собственных потребностей.