Никакого ответа.
На шум высунулась только голубоватая ящерица.
Но когда Мухоножка перешел на диалект болтливых лори (Lorius garrulus), над головой у них что-то зашуршало, и из отверстия в потолке высунулась красная птичья головка.
Это она! прошептал Бен.
Птица смотрела на них с выражением панического страха и отвращения. По размерам головы и клюва Мухоножка прикинул, что она крупнее его на несколько сантиметров.
Спроси ее, откуда она! шепнул Бен.
Попугаиха ответила таким сердитым чириканьем, что Мухоножке очень захотелось забиться к Бену в карман, но он устыдился своей трусости.
Что она говорит?
Мухоножка не стал переводить Бену все прозвища, которыми изобретательная попугаиха наделяла человеческий род. «Хищная нечисть», например, это было еще одно из самых безобидных. Неудивительно, что она говорила по-попугаичьи, хотя обычно присутствие гомункулуса заставляло животных переходить на человеческие языки. Самого его она тоже именовала странно. Мухоножка был для нее дженглотом, что бы это ни значило. Знай гомункулус, что дженглотами в Индонезии называют питающихся человеческой кровью карликов-зомби, которых местное население очень боится, он, наверное, почувствовал бы себя польщенным.
Попугаиха продолжала верещать и ругаться, но Мухоножка не понаслышке был знаком со страхом и потому легко распознавал его у других. Черные глаза чуть не выскакивали из орбит, а в глубине их Мухоножка увидел печаль, которую тоже слишком хорошо знал. Поэтому он прочистил горло и сказал не совсем то, что Бен поручил ему перевести.
Быть единственным в своем роде нелегкое испытание, произнес он на том языке, на котором ответила ему попугаиха. Поверь мне, я хорошо знаю, каково это. Но у моего хозяина великодушное сердце. Не сомневайся, он не причинит тебе зла. Напротив. Может быть, он сумеет помочь тебе попасть домой. Но для этого тебе придется рассказать нам, откуда ты родом.
Попугаиха вытянула шею, чтобы повнимательнее рассмотреть Бена, и вдруг, к изумлению Мухоножки и Бена, защебетала по-английски:
Ме-Ра родом с тысячи тысяч зеленых островов, и сердце ее до крови стерто тоской по дому, как спина навьюченного осла!
И она с жалобным криком снова скрылась в своем потолочном укрытии.
Тысяча тысяч островов? шепотом повторил Бен. Похоже, это Индонезия! Он опустил фонарик, чтобы свет не пугал Ме-Ра, и крикнул, обращаясь к потолку: Ме-Ра, ты отлично говоришь по-английски!
Сначала все было тихо, но спустя несколько минут Ме-Ра высунула голову:
Что ж тут удивительного? Мы, попугаи, умеем подражать любому звуку! Не говоря уж о том, что этот твой примитивный язык мне даже слишком хорошо знаком: на нем говорил человек, засадивший меня в клетку!
Бен не стал объяснять, что на самом деле его родной язык немецкий. С точки зрения Ме-Ра, это наверняка не менее варварское наречие.
Мы могли бы, наверное, отвезти тебя домой! сказал он вместо этого. Это правда, что на твоих островах водятся грифоны?
Ме-Ра тем временем полностью вылезла из своего укрытия. Вид у нее был жалкий: перья тусклые и взъерошенные, клюв весь в грязи и обломан, будто она все это время долбила камни.
Грифоны? переспросила она недоверчиво. Что такое грифоны?
Огромные птицы! Мухоножка широко развел руки и снова опустил, осознав, что показывает в лучшем случае размеры воробья. У них тело льва, а вместо хвоста змея.
Ме-Ра испуганно склонила головку набок:
Уж не о львиноптицах ли ты говоришь? Она так резко присвистнула, что по темным закоулкам храма запорхали вспугнутые летучие мыши. Это страшные чудовища! Они склевывают большого гиббона с дерева, как гусеницу. Даже бируанги и бинтуронги бросаются наутек, когда их тень падает на джунгли!
Бен и Мухоножка с торжеством посмотрели друг на друга.
Ты можешь показать к ним дорогу? спросил Бен. А за это мы, конечно, отвезем тебя домой.
Ме-Ра распушила встрепанные перышки и тоскливо закурлыкала.
Но потом решительно покачала красной головкой.
Залетевший туда, где живут львиноптицы, никогда не вернется домой! напевно затараторила она, словно повторяя заклинание, заученное с детства. Они выстелют свои гнезда твоими перьями и украсят свои сокровищницы роговицей твоего клюва. На твои кости они наколют свою добычу и твоим бьющимся сердцем накормят своих птенцов!
Она повернулась и в мгновение ока исчезла в своем укрытии.
«Очень разумная реакция, подумал Мухоножка. На твои кости они наколют свою добычу!» Нужно еще раз все взвесить. Если подумать, так ли уж нужны на свете маленькие пегасики? Зачем вообще лошадям крылья? А без крыльев их и так полно!
Зато Бен был заворожен пугающим описанием Ме-Ра. Ах, как хорошо знал Мухоножка это выражение на его лице! «Опасность? Отлично!» говорило оно. И: «Ну не отступаться же теперь!»
Ме-Ра, ну пожалуйста! Бен задрал голову к отверстию в потолке, где спряталась попугаиха. Ты нам только покажи, на каком они острове. А потом лети куда хочешь.
Но Ме-Ра не показывалась. Только шорох перьев слышался из укрытия.
Вот досада, хозяин! сказал Мухоножка. Боюсь, нам придется поискать другого проводника.
Каким он порой бывал лицемером! К своему стыду, Мухоножка, услышав отказ Ме-Ра, в душе невольно поблагодарил Гаруду или какое уж там божество внушило ей этот ответ. В Индии их было столько, что даже Мухоножка не мог всех упомнить.
Но тут Бен просиял, и Мухоножка, даже не подняв взгляда к потолку, сразу понял, что Ме-Ра преодолела страх перед львиноптицами.
Бен подставил руку, чтобы она могла на нее спуститься.
Позволь познакомить тебя с руководителем нашей экспедиции, Барнабасом Визенгрундом. Он тебя понравится, я уверен! Он борется с такими людьми, как те, что тебя поймали и продали!
Если бы Ме-Ра и не понимала по-английски, в голосе Бена так ясно слышались любовь и уважение, с которыми он и все Визенгрунды относились ко всему живому, что попугаиха наверняка поверила бы одним его интонациям. И потому она порхнула вниз и вцепилась когтистыми лапками в рукав его куртки. Сердце Мухоножки Бен в свое время завоевал тем же.
У экспедиции по спасению пегасов теперь был проводник!
При условии, что львиноптицы Ме-Ра действительно грифоны. И что она их не выдумала, чтобы попасть домой.
Какой-то частью души Мухоножка на это надеялся. «Твоим бьющимся сердцем они накормят своих птенцов!» Сердце гомункулуса для них наверняка особо лакомый кусок.
14. Прощальный подарок
Куда бы ты ни шел,
иди всей душой.
Конфуций (551479 до н. э.)И вот оно настало прощание. Лунг отправится сейчас на север, к Подолу Неба, а Бен с Барнабасом полетят в противоположном направлении, через Южную Индию и Шри-Ланку к Индонезии.
Все остальные уже сидели в самолете. Хотбродд соорудил для Ме-Ра в кабине пилотов насест из веток мангового дерева. «Как мило с твоей стороны», сказал ему Бен. «Мило? буркнул тролль в ответ. Тролли милыми не бывают, Повелитель драконов. Просто ты попугаев, наверное, так же плохо знаешь, как нас. Они расклевывают все, до чего могут дотянуться! Я сделал нашей новой подруге эту штуку, чтобы она не разнесла в щепки мой самолет!»
Тролль говорил сущую правду. Не успела Ме-Ра опуститься на жердочку, как тут же принялась клевать дерево. Хотбродд прикрепил насест прямо за сиденьем второго пилота, чтобы Ме-Ра могла указывать ему и Лоле, куда лететь. Крысе это страшно не понравилось.
Попугай мне будет указывать, куда лететь?! рявкнула она так громко, что Ме-Ра с перепугу порхнула к Хотбродду на штурвал. Тролль, конечно, не преминул высказать Лоле, что он об этом думает. Под глухое ворчание Хотбродда и пронзительный писк крысы, несшиеся из окошка кабины, Бен в последний раз обнял Лунга за длинную шею. Мальчик рад был, что все уже сидят в самолете, и не только из-за беспокойства, как бы Ме-Ра не выдала Лунгу истинную цель их путешествия. Его порядком стесняло и присутствие Серношерстки при прощании.
Она сидела на спине у Лунга там, где обычно было его место.
Ну ладно, пробормотал он, стараясь не поднимать завистливого взгляда на кобольдиху. Если бы не это, он заметил бы, наверное, что и Серношерстка избегает смотреть на самолет Хотбродда. Лунг с Беном даже не подозревали, как сильно она на самом деле тоскует по дому. По изумрудно-зеленым холмам и хвойным лесам, по ежовникам, по водяным в реках, по вечно хмурому северному небу, по горизонту, не окаймленному сияющими белизной горными вершинами.
Мимамейдр был несравненно больше похож на ее родину, Шотландию, чем горы Непала. Но кобольды не так сентиментальны, как люди (по их собственным словам, по крайней мере). Серношерстка мирилась с тоской по дому, как с горьким грибом, напоминавшим о прежних днях. И она отлично умела скрывать ее, если хотела.
Бен уже повернулся, чтобы уйти, поспешно, пока дракон не заметил, что глаза у него на мокром месте, но Лунг окликнул его.
У меня для тебя подарок, сказал он, расправляя крылья.
Еще раз говорю: не делай этого! крикнула с его спины Серношерстка.
Дракон пропустил ее слова мимо ушей.
Один из горных гномов, которые помогли нам разбудить окаменевших драконов начал он.
А все мы знаем, что горные гномы редкие болваны! пробормотала Серношерстка.
Строгий взгляд Лунга заставил ее замолчать.
Один из горных гномов, продолжил Лунг, рассказал, что раньше каждый дракон давал своему ездоку пластину чешуи, чтобы почувствовать, если тот окажется в опасности. Повелителю драконов достаточно зажать пластину в кулаке, и дракон сразу почувствует, испытывает ли его ездок радость, страх
А сам дракон тем временем разгуливает с дыркой в панцире, проворчала Серношерстка.
Она была очень привязана к Бену сильнее, чем старалась показать, но Лунг по-прежнему занимал первое место в ее сердце. Ведь она успела полжизни прожить рядом с ним, прежде чем мальчик появился на их горизонте. И они прекрасно обходились без раздаривания чешуи и прочих подобных глупостей. И без бесконечных перелетов с одного конца света на другой.
Кобольды терпеть не могут, когда что-то меняется. А людей, заметила Серношерстка, хлебом не корми подавай им перемены. И надо же было, чтобы ее дракон именно человека выбрал своим лучшим другом. Лучшим после нее, разумеется.
Серношерстка права, сказал Бен. («Да, он славный, надо признать, хоть и человек», отметила про себя Серношерстка.) Мне тоже не нравится эта история с чешуей.
Но Лунг уже оторвал пластину от груди.
Новая вырастет, отмахнулся он, видя, как встревоженно смотрит Бен на темную дыру в его блестящем панцире.