Один из зверей, большой медведь, взял за обычай приходить к келье Сергия и просить у него хлеба, и нередко инок отдавал ему свой последний кусок «чтобы не оскорбить зверя».
Некоторые жители из окрестных сел отыскали тропу к отшельнической келье на Маковце и хотели бы здесь остаться, но Сергий отказывался их принимать. «Вы не сможете жить в этом месте и не сможете терпеть лишения: голод, жажду, скорбь, неудобства, бедность и нужду», говорил он, зная, что такие трудности сможет выдержать лишь тот, кто познал силу молитвы.
Но если в ком-то Сергий видел искреннюю веру, он сам помогал пришельцу срубить келью и таскал бревна. «Силы у него было, как за двоих», пишет главный биограф Преподобного Сергия Радонежского Епифаний Премудрый.
От него немного известно и о самых первых радонежских иноках, по всей видимости, людях простых, не знатного сословия. Епифаний упоминает некоего старца Василия, по прозванию Сухой (на Руси так называли строгих постников, которые в определенные дни даже воды не пили), что пришел с верховьев Дубны, монаха Иакова, по прозвищу Якута, диакона Онисия и его престарелого отца Елисея. Судя по всему, Якута был моложе других и был за посыльного.
Вокруг радонежской «пустыни» в то время не было ни дорог, ни близких сел, и добираться за необходимыми вещами и хлебом в какое-либо селение приходилось запутанными лесными тропами. «Приготовьте сердца ваши не для беспечности, но для терпения» предупреждал своих учеников Сергий.
Епифаний обращает внимание на то, что первое время в радонежской обители было ровно двенадцать человек, по числу апостолов, и если кто-нибудь уходил, на его место вскоре являлся один новый инок. Но однажды в радонежские леса пришел презревший все свои почести Симон, архимандрит Смоленский, человек образованный и церковный, и с той поры число иноков Святой Троицы стало увеличиваться.
Образовавшемуся небольшому монастырю нужен был игумен, и Сергий вместе с другими иноками пошел в Переяславль, к епископу Афанасию, чтобы он назначил им настоятеля. Епископ благословил Сергия принять священнический сан и самому стать игуменом. А когда Сергий стал отказываться, Афанасий даже его мягко урезонил: «Возлюбленный! Всем обладаешь ты, а послушания нет у тебя».
С 1354 года Сергий стал игуменом основанной им обители. Начиная с этого времени он сам служил в деревянной Троицкой церкви литургию и наставлял братию.
«Неподалеку стоял лес не так, как теперь, но над поставленными кельями шумели деревья, осеняя их. Вокруг церкви были видны колоды и пни. Здесь же сеяли различные семена и выращивали огородную зелень», описывает начальные дни своей обители Епифаний Премудрый, монах Троице-Сергиевого монастыря в следующем поколении.
Жизнь первых радонежских иноков была настолько нищенской и трудной, что порой они по несколько дней сидели без еды. По словам Иосифа Волоцкого, жившего на сто лет позже, у первых монахов Святой Троицы не хватало воска для свечей, свои богослужения они проводили при лучинах, книги им приходилось переписывать на бересте.
Но игумен Сергий не разрешал братии выходить из монастыря и просить хлеба по селам, считая, что монахи должны не брать, а отдавать и сами кормить всех нуждающихся. И каким-то чудесным образом по молитвам в обители снова появлялись и хлеб, и мука для просфор, и нехитрая церковная утварь.
«Живи, не привязываясь ни к чему из человеческого, кроме совершенно необходимого, а среди человеческих необходимостей по мере сил не отступай от памяти Божией» учил греческий исихаст Григорий Палама. Именно по такому принципу и жили русские монахи.
Сам игумен Сергий тоже ходил в самодельных сандалиях и худой рясе, вместе со всеми плотничал, косил, готовил еду и больше всего был озабочен тем, чтобы в стенах Святой Троицы не ослабевала молитвенная жизнь.
При поступлении в его монастырь не нужно было делать никакого вклада ни деньгами, ни «вотчиной», то есть землей и людьми, что в то время было повсеместно распространено. Сергий принимал всех, кто готов был вместе с ним самозабвенно молиться.
Троицкий собор Троице-Сергиевой Лавры. 14221423 гг.
В храме Святой Троицы не было дорогой церковной утвари или светильников, все было самым простым, из крашеного дерева.
Главной ценностью Сергиева монастыря были книги, содержавшие опыт христианских подвижников прежних веков. В житии упоминается о том, что Сергий «воскрешал в уме имена великих светильников монашества Антония Великого и Великого Евфимия, Саввы Освященного, Пахомия» Как теперь известно, в монастырской библиотеке Святой Троицы были и переводы афонского монаха-исихаста Григория Синаита (современника Преподобного Сергия), учившего в своих творениях «умной молитве», а также другие греческие, болгарские и сербские книги.
Молва о том, что в радонежских лесах живут нестяжательные монахи, которые умеют молиться, как Ангелы, стала распространяться по всей православной Руси. В те времена русские церкви и монастыри, так же как в Византии и Европе, владели большими землями и имениями, которые постоянно увеличивались вкладами и поддерживались привилегиями.
Как раз в это время на Руси, в свободолюбивом Новгороде и соседнем Пскове, появилась так называемая ересь «стригольников», яростно критиковавших неправедную жизнь духовенства. Сергиев монастырь в этом смысле был безупречен, и неудивительно, что в радонежские леса стекалось все больше людей, ищущих спасения.
Однажды поздним вечером игумену Сергию было чудесное видение: он увидел яркий свет на небе и стаю птиц. И некий голос возвестил ему, что со временем иноков в его монастыре будет так же много, как этих птиц на небе.
В обитель не раз приезжал Алексий, митрополит Московский, находя большое утешение в духовных беседах с Сергием и всей монашеской братией. А вскоре старший брат Сергия, Стефан, вернулся из Москвы в обитель и привел в монастырь своего младшего сына Ивана, который принял в Святой Троице постриг с именем Федор.
Слава о русской обители долетела даже до Константинополя.
Однажды в радонежские леса пришли греки, посланцы от Патриарха Константинопольского Филофея, и привезли от него грамоту. Патриарх Филофей желал игумену Сергию мира и благодати и советовал устроить в обители жизнь по общежительному уставу.
В период «исихастских споров» Филофей активно защищал учение Григория Паламы и его сторонников, был инициатором прославления Паламы в лике святых после его смерти, составил его житие. Это во многом объясняет, почему Вселенский Патриарх с таким вниманием отнесся к появлению общины монахов-исихастов в далекой Руси.
Мысль об общежительном монастыре поддержал и митрополит Московский Алексий, и Сергиева обитель тоже стала жить по общежительному уставу, где были расписаны часы молитвы, время для трудов и отдыха.
«Кто бы мог подумать, что на месте, где прежде была лесная чаща, где обитали зайцы, лисицы и волки, куда забредали медведи и бесчинствовали бесы, на этом месте будет поставлена церковь, воздвигнется великий монастырь, соберется множество иноков» пишет Епифаний Премудрый.
Впрочем, вскоре налаженная жизнь в монастыре была нарушена одним неприятным событием. Как-то во время богослужения в церкви Стефан, старший брат Сергия, заметил раздраженно: «Кто здесь игумен? Не я ли первый основал эту обитель?» Той же ночью Сергий, ничего никому не сказав, покинул монастырь. Когда-то они вместе с братом начинали пустынную жизнь, и он сказал Стефану: «Поскольку ты брат мой старший, следует мне слушаться тебя, как отца», и теперь молча уступал ему первенство.
Добравшись до монастыря в селе Махра (сейчас это территория Владимирской области), Сергий попросил, чтобы ему дали инока, который показал бы окрестные леса. Найдя безлюдное место неподалеку от реки Киржач, Сергий поселился в уединении, точно так же, как когда-то начинал в радонежских лесах.
История действительно повторилась: возле его кельи стали селиться другие монахи, по двое
и по трое приходили иноки из его обители Святой Троицы. На новом месте была выстроена церковь Благовещения, образовался монастырь.
Узнав, где теперь подвизается Сергий, троицкие монахи пошли в Москву к митрополиту Алексию, чтобы тот вернул им игумена. Московский митрополит употребил все свое влияние и уговорил Сергия возвратиться на прежнее место. Поставив игуменом в монастыре на реке Киржач своего ученика Романа, Сергий вернулся в обитель Святой Троицы.
«Когда в монастыре узнали о возвращении святого, все насельники вышли ему навстречу. Когда братия увидели Сергия, им показалось, будто взошло второе солнце. Со всех сторон слышалось: Слава Тебе, Боже, о всех промышляющий!" Чудно и умилительно было видеть, как одни целовали руки своего святого старца, другие ноги, третьи же, касаясь его одежды, лобызали ее, некоторые забегали вперед, чтобы полюбоваться на своего любимого наставника. Все единодушно ликовали и прославляли Бога за возвращение своего духовного отца. А что же он сам? И он духовно радовался, видя своих чад вместе», рассказывает об этом счастливом дне Епифаний Премудрый.
Монастырская жизнь снова потекла в привычном русле в молитвах и трудах. «Желая соблюсти богоподобие и обрести знание истины, надо больше всего заботиться о том, чтобы оставить грех, на деле исполнять закон заповедей, держаться всех добродетелей и через молитву и истинное созерцание восходить к Богу», учил в своем труде «Триады в защиту священнобез-молвствующих» Григорий Палама.
Монастырская жизнь снова потекла в привычном русле в молитвах и трудах. «Желая соблюсти богоподобие и обрести знание истины, надо больше всего заботиться о том, чтобы оставить грех, на деле исполнять закон заповедей, держаться всех добродетелей и через молитву и истинное созерцание восходить к Богу», учил в своем труде «Триады в защиту священнобез-молвствующих» Григорий Палама.
Говоря о Преподобном Сергии, его первый биограф в одном месте написал: «воссияв, как горящая свеча в подсвечнике.» И это хорошо помогает понять то чудо, которое произошло в XIV веке на Руси. Сначала маленькая свеча (извечный образ молитвы и человеческой души, горящей любовью к Богу) зажглась в глухом радонежском лесу, освещая стены бревенчатой церкви и лесную поляну, затем все окрестности, и вот уже озарила все Московское княжество, простиравшееся в то время до Литвы, и этот свет распространялся еще дальше, на северные и южные окраины