Доктор, как обычно, сумел заинтересовать меня познавательной лекцией, но не смог до конца склонить на свою сторону.
Но ведь есть еще и многое другое, настаивал я.
Пришлось рассказать ему о мисс Пауэлл и о ее красноречивом заявлении о хирургических ножах. Теперь мистер Ленц действительно слегка обеспокоился.
Признаюсь, этот факт озадачил меня, мистер Дулут, но с чисто профессиональной точки зрения. Вы только что подтвердили высказанное мной ранее опасение, что происходящее в лечебнице может самым пагубным образом отразиться на других пациентах. Вот и миссис Пауэлл никогда прежде не разговаривала сама с собой, хотя ее склонность к воровству совсем не новость.
Что верно, то верно. Она воровала и прежде, причем прямо у меня на глазах, пришлось согласиться мне.
Мисс Пауэлл страдает клептоманией. Это умная и в высшей степени культурная женщина, но одержимая импульсивной страстью к воровству. Причем ею движет вовсе не корысть. Она крадет вещи без всякой выгоды для себя и прячет их. И она, разумеется, тоже личность легко внушаемая. Вы или я могли бы предложить ей украсть что-нибудь, и она, скорее всего, так бы и поступила. Таким образом, по временам недуг заставляет ее импульсивно красть вещи, а потом, вполне возможно, она, сама того не сознавая, начинает говорить о своих поступках вслух, что вы и услышали.
Если я вас правильно понял, вы не видите в происшедшем ничего из ряда вон выходящего? спросил я. И вы не считаете возможным, что кто-то может пускать в ход гипноз, месмеризм или нечто в этом роде?
Исполненный странного магнетизма взгляд доктора Ленца снова притянул к себе мои глаза.
Месмеризм, мистер Дулут, это совершеннейшая чепуха, сенсационности ради придуманная для салонных игр и сюжетов до нелепости фантастических романов. Что касается гипноза, то он всего лишь является иным термином для описания случаев повышенной внушаемости. Иногда он имеет ценность как метод терапии, если необходимо выяснить нечто, спрятанное глубоко в подсознании пациента. Но нельзя впадать в ошибку, полагая, что с помощью гипноза можно заставить человека нарушить свои фундаментальные моральные принципы и заставить его совершить акт насилия, если только склонность к насилию изначально не заложена в индивидууме.
Я почти готов был выпалить ему все о том, как некий голос работал над внушаемостью Айрис, стараясь воспользоваться ее укоренившейся неприязнью к Лариби, но что-то меня вовремя удержало.
Воспоминание о ее бледном и грустном лице возникло в моем сознании, как и мольба: «Вы не должны ничего рассказывать доктору Ленцу. Он может тогда запереть меня в палате. Даже работать мне не разрешит»
Оживший в памяти страх Айрис перед директором и меня самого настроил на несколько настороженный к нему лад. Его теории представлялись слишком уж упрощенными и выхолощенными.
Но у вас нет объяснения для голосов, не без торжества сказал я. Я сам слышал такой голос, а ведь с моими мозгами почти все в порядке. Лариби слышал нечто подобное, только как звук тикера. Фенвик слышал, считая это голосами духов. А ведь есть еще Геддес.
И я рассказал ему о двух случаях, когда предостережения прозвучали для англичанина. Доктор слушал молча, но у меня сложилось впечатление, что его лицо еще чуть заметнее помрачнело.
Должен признать, что в ваших с мистером Геддесом случаях действительно сложно сразу определить причину слуховых галлюцинаций, уже не так уверенно сказал он. Но я твердо знаю, что и для них найдется простое объяснение. Даже очень опытному и специально обученному медику трудно загипнотизировать другого человека. Зато до крайности просто страдающему самой легкой формой умственного расстройства пациенту ввести в состояние гипноза самого себя. Душевнобольные люди обладают повышенной чувствительностью к атмосфере именно поэтому им часто ошибочно приписывают сверхъестественные способности. Они ощущают ложную опасность или угрозу, якобы витающую где-то рядом с ними, особенно в условиях ограниченного пространства психиатрической лечебницы. Кроме того, они в высшей степени эгоцентричны, а потому неизменно считают объектами угрозы самих себя. Вот когда создаются все условия для того, чтобы воображать несуществующее те же голоса, например, а фантазии способствуют повышению внушаемости. Это своего рода самогипноз.
Воспоминание о ее бледном и грустном лице возникло в моем сознании, как и мольба: «Вы не должны ничего рассказывать доктору Ленцу. Он может тогда запереть меня в палате. Даже работать мне не разрешит»
Оживший в памяти страх Айрис перед директором и меня самого настроил на несколько настороженный к нему лад. Его теории представлялись слишком уж упрощенными и выхолощенными.
Но у вас нет объяснения для голосов, не без торжества сказал я. Я сам слышал такой голос, а ведь с моими мозгами почти все в порядке. Лариби слышал нечто подобное, только как звук тикера. Фенвик слышал, считая это голосами духов. А ведь есть еще Геддес.
И я рассказал ему о двух случаях, когда предостережения прозвучали для англичанина. Доктор слушал молча, но у меня сложилось впечатление, что его лицо еще чуть заметнее помрачнело.
Должен признать, что в ваших с мистером Геддесом случаях действительно сложно сразу определить причину слуховых галлюцинаций, уже не так уверенно сказал он. Но я твердо знаю, что и для них найдется простое объяснение. Даже очень опытному и специально обученному медику трудно загипнотизировать другого человека. Зато до крайности просто страдающему самой легкой формой умственного расстройства пациенту ввести в состояние гипноза самого себя. Душевнобольные люди обладают повышенной чувствительностью к атмосфере именно поэтому им часто ошибочно приписывают сверхъестественные способности. Они ощущают ложную опасность или угрозу, якобы витающую где-то рядом с ними, особенно в условиях ограниченного пространства психиатрической лечебницы. Кроме того, они в высшей степени эгоцентричны, а потому неизменно считают объектами угрозы самих себя. Вот когда создаются все условия для того, чтобы воображать несуществующее те же голоса, например, а фантазии способствуют повышению внушаемости. Это своего рода самогипноз.
Еще пару дней назад директор внушал мне нечто совершенно противоположное. Он обладал поразительным талантом использовать сложности психиатрической науки, чтобы всякий раз находить удобную для себя точку зрения.
Пусть даже так, сказал я, переходя на более агрессивный тон, но не станете же вы меня убеждать, что именно самогипноз заставил здравомыслящего до твердолобости Фогарти нацепить на себя смирительную рубашку?
Верно, не стану. Теперь доктор Ленц печально улыбался, но так, словно ему постоянно приходилось сталкиваться с явлениями гораздо более трагическими, чем сама смерть. Попытки разобраться в этом, если быть до конца корректным, выходят за пределы моей врачебной квалификации. Вот почему я всего лишь сделал попытку показать ошибочность вашего предположения, что остальные, чисто психиатрические феномены, с которыми мы столкнулись, могут иметь связь с гибелью Фогарти.
Я пристально вглядывался в него, пытаясь догадаться, что происходило сейчас в голове бородатого человека, неизменно напускавшего на себя вид почти божественного величия.
Но ведь и у смерти Фогарти есть какое-то объяснение, доктор Ленц. Не может не быть. И полиция непременно захочет
Полиция, оборвал меня Ленц уже с откровенным холодом в голосе, почти полностью приняла как официальную версию смерти Фогарти в результате несчастного случая.
Да? Но зачем же в таком случае
Ленц выразительно посмотрел на часы. Он сразу потерял интерес к беседе, как только мы покинули столь благодатное для него поле спекулятивной патопсихологии.
Я доверю вам важную информацию на условиях сугубой конфиденциальности, мистер Дулут, поскольку чувствую, что вам лучше знать правду. Миссис Фогарти признала, что они с мужем поссорились в ночь его смерти. По всей видимости, Фогарти уведомил ее, что решил уйти с работы в лечебнице и попытать счастья в вашей, мистер Дулут, сфере деятельности. Если не в театре, то в иной разновидности развлекательного бизнеса. Он хотел, чтобы жена последовала его примеру, но она отказалась и настоятельно выступила против его планов.
Директор сделал паузу. Что ж, это по меньшей мере проясняло для меня, почему миссис Фогарти плакала в ночь гибели мужа.
Вот ведь что получается, продолжал доктор, и чуть заметная усмешка снова промелькнула в бороде. В какой-то степени у меня есть основания полагать, что часть ответственности за гибель Фогарти лежит лично на вас. Вероятно, само по себе присутствие здесь знаменитого человека театра возбудило в нем желание попробовать себя на сцене, к чему обычно склонны гораздо более молодые люди. Мне бы не хотелось пускать в ход психологические догмы, рассуждая о вполне нормальном человеке. Но всем известно, что Фогарти был тщеславен, чрезмерно гордился своей физической силой. А жена нанесла по его самолюбию болезненный удар. Вот почему выглядит вполне правдоподобной теория, что в момент раздражения он отправился в кабинет физиотерапии совершенно один, полный решимости еще раз доказать себе свои способности. Он попытался исполнить некий сложный трюк а смирительная рубашка как раз является атрибутом многих подобных фокусов. И вот результат
Но полиция попытался перебить его я.
Полиция, мистер Дулут, не обнаружила никаких улик, которые опровергали бы версию, что Фогарти связал себя сам, а потом уже не смог освободиться от пут. Капитан Грин детально проработал это объяснение вместе со мной, и как психолог я не увидел явных противоречий в такой интерпретации происшествия.
Директор поднялся, не преминув снова красноречиво посмотреть на часы. Это означало, что он больше не смеет меня задерживать.
Только провожая его до двери, я вспомнил, как высоко ценится время специалистов его уровня. Пришлось признать: он щедро одарил меня им. Впрочем, я мог лишь надеяться, что стоимость его лекции не будет включена в очередной счет, который мне предъявят для оплаты.
Что ж, мистер Дулут, я был рад возможности поговорить с вами. Приходите ко мне в любое время, когда сочтете необходимым. И еще Он чуть задержался на пороге. Мне остается только констатировать заметное улучшение в вашем состоянии. Приятно сознавать, что все треволнения последних дней не причинили вам никакого вреда.