Генерал опустил бинокль и уже собрался, было, вернуться к связистам на пригорок, когда неожиданно с той стороны, куда были обращены взгляды монахинь, послышались автоматные очереди. «ППШ, автоматически определил генерал, наши стреляют. Беспорядочно. Не прицельно». Моментально на стрельбу отреагировало боевое охранение. Группа из трех солдат во главе с сержантом выдвинулась вперед к речке к той части леса, откуда раздавались автоматные очереди. Краем глаза генерал увидел, что две монахини, стоявшие рядом с настоятельницей, бегом кинулись к лесу. «Куда это они?» Генерал повел биноклем и тут же получил ответ на свой немой вопрос: навстречу им из леса показались две группы по четыре монахини в каждой, которые, быстро семеня ногами, почти бегом, тащили двое носилок с ранеными. По тому, как они спотыкались на ходу, и как их шатает, было видно, что тащат они свою ношу из последних сил, на пределе возможностей. Но в то же время, по тому упорству, с которым они тащили свои носилки, непонятно как видимой одержимости, сразу же возникало ощущение, что ношу свою они ни за что не бросят, что для них на носилках сейчас искупление всех их грехов.
За спиной монахинь вновь раздались автоматные очереди из ППШ: из леса вывалилась тройка красноармейцев, которые, поливая в небо вперемежку длинными и короткими очередями, пытались догнать беглянок, одновременно разъяренно оглашая округу нецензурной бранью:
Стой, суки! Стой, падлы черные! Фрицев спасать, курвы!
Генерал слов, естественно, не слышал, но по жестикуляции и по виду «красноармейцев» складывалась вполне ясная картина.
Выбежавшие навстречу монахини успели вовремя перехватив носилки у двух, валящихся от изнеможения сестер. Не останавливаясь, вся группа продолжила свой бег с носилками к стенам монастыря.
Подоспевшая беглецам помощь, видимо, сильно разозлила преследователей. Двое из них, вооруженных автоматами: один здоровый в плечах, но невысокий и абсолютно лысый, второй высокий и худой, припали на колени, пытаясь вести прицельную стрельбу перед ногами монахинь, отсекая их от монастыря. Третий из преследователей был вооружен винтовкой. Он сильно прихрамывал и, пытаясь успеть за своими сотоварищами, активно использовал винтовку в качестве костыля. В то же время по резким командам, исходившим от «хромого», Шульгину сразу же стало понятно: в этой тройке он главный, и именно он руководит процессом преследования.
По девкам не стрелять! проорал «хромой», братву разогреем! Смотри их сколько! «Сургут», если в жопастую попадешь, удавлю! У меня пять лет не было такой! Удавлю, падла! На параше сгниешь!
Несмотря на отчаянные усилия монахинь, расстояние между ними и «красноармейцами» неумолимо сокращалось.
Варфоломеев! не оборачиваясь, следя за происходящим в бинокль, произнес Шульгин.
Я, товарищ генерал, адъютант мгновенно появился перед генералом.
Вот что, лейтенант, Шульгин опустил бинокль. У генерала ходили желваки на скулах, глаза превратились в щелочки. Возьми десяток автоматчиков и разберись с «этими», Шульгин презрительно кивнул в сторону матерящихся и палящих в сторону монахинь «красноармейцев».
Есть, товарищ генерал! Варфоломеев отдал честь, снял с плеча автомат и бегом направился к взводу охраны.
Моментально за спиной генерала раздались отрывистые, злые команды. Послышался шум натужно заводящегося «студебеккера». Взглянув на каменный мост, проложенный над ущельем, разделяющим холмы, Шульгин прикинул, что Варфоломеев с автоматчиками должен быть на той стороне минут через десять двенадцать. Не раньше. «Не успеет», включилось оперативное мышление генерала, выработанное за годы войны.
«Не успеет» генерала исходило из того, что «красноармейцы», преследовавшие монашек с носилками, открыли шквальный огонь по воротам монастыря, отсекая их от спасительного укрытия. Выбитая из ворот щепа летела во все стороны, обозначая место смерти всех, кто туда вздумает сунуться.
Не опуская носилок на землю, тяжело хватая ртом воздух, монашки как-то безвольно сгрудились вокруг свой настоятельницы, закрывая своими телами носилки с ранеными.
«Не успеют! Откуда ж берутся такие? генералу не нужно было много воображения, чтобы представить, что будет происходить дальше. Расстрелять подонков!»
Между тем «красноармейцы», понимая, что монашкам уже не ускользнуть за стены монастыря вместе с носилками, прекратили поливать ворота из автоматов. Подойдя поближе, они наставили оружие на беззащитных женщин в черных одеяниях, знаками приказали им расступиться и положить раненых на видное место перед ними. В ответ монахини только плотнее сомкнулись вокруг носилок. Никто не сдвинулся с места.
Видя, что никто не шелохнулся, «худой» передернул затвор и дал длинную очередь над головами монахинь. Часть из них инстинктивно пригнулась.
Раздвинув своих сестер, настоятельница сделала шаг навстречу стрелявшему, подняла правую руку вверх и произнесла:
Soldaten! Halt! Halt, Knechte Gottes! Haben Sie Erbarmen! Und auch Ihnen wird Erbarmen zuteil! (Солдаты! Остановитесь! Остановитесь, рабы Божие! Проявите милосердие! И вам воздастся!)
Коренастый «красноармеец», он же Сургут, взглянув на «хромого» и получив от него одобрительный взгляд, грубо оттолкнул настоятельницу, поднял автомат и дал очередь перед ногами монахинь.
Вы что, суки, подорвали каблуки и решили, что вам все можно? «Яблочко» танцевать не умеете? Я вас научу! Траву жрать будете, чтобы жить! И всё, что я вам скажу, жрать будете! Верно, Перинос? Сургут заискивающе посмотрел в сторону «Хромого».
Soldaten! Halt! Halt, Knechte Gottes! Haben Sie Erbarmen! Und auch Ihnen wird Erbarmen zuteil! (Солдаты! Остановитесь! Остановитесь, рабы Божие! Проявите милосердие! И вам воздастся!)
Коренастый «красноармеец», он же Сургут, взглянув на «хромого» и получив от него одобрительный взгляд, грубо оттолкнул настоятельницу, поднял автомат и дал очередь перед ногами монахинь.
Вы что, суки, подорвали каблуки и решили, что вам все можно? «Яблочко» танцевать не умеете? Я вас научу! Траву жрать будете, чтобы жить! И всё, что я вам скажу, жрать будете! Верно, Перинос? Сургут заискивающе посмотрел в сторону «Хромого».
«Хромой» кивнул головой и добавил: «Все будет так, как Я скажу!» После этих слов Перинос прохромал пару шагов в сторону «Худого», вырвал у него из рук автомат, развернулся в сторону настоятельницы:
Ты что, сучка, ничего не боишься?!. Господь заменил тебе всё? Счас проверим с этими словами он перехватил ППШ в одну руку и, положив палец на спусковой крючок, приставил автомат снизу к подбородку настоятельницы. Ты готова к встрече с ним? на лице «Хромого» ощерилась пасть с рядом выбитых зубов и гнилым дыханием.
Ich bitte Sie, verschonen Sie die Verletzten! (Я вас прошу, не трогайте раненых!) под прижатым к подбородку стволом настоятельнице трудно было говорить. Закинув назад голову и скосив глаза в сторону «Хромого», она с видимым усилием, сглатывая согласные, продолжила. Sie sind hilflos! Sie tun Ihnen nichts mehr! Erlauben Sie uns, ihnen zu helfen? (Они беспомощны! И не причинят вам больше вреда! Разрешите нам помочь им?)
Что ты там бормочешь, старая сука! Ну, хорошо! Будем разговаривать по-другому!
«Хромой» приподнял автомат и дал длинную очередь перед ногами монахинь. Ошметки земли рикошетом полетели в одеяния монахинь. Ничего не понимающие под градом летящих в них комков земли монахини, по-видимому, решили, что пришел их смертный час. Часть из них испуганно бросилась в сторону, но, запутавшись в своих длинных черных одеяниях, повалились на землю, увлекая за собой и тех, кто смиренно ждал своей участи.
На ногах остались лишь настоятельница и еще две пары монахинь, так и не выпустивших из рук носилок с ранеными.
Сургут, что смотришь! «Хромой» повернул голову к коренастому. Добей фрицев и пошмонай, что у них там в карманах. Учить тебя, что ли?
Обидные слова говоришь, Перинос. Крыть фрицев без шмона западло.
Сургут передернул затвор ППШ и напрямую, ступая прямо по одеяниям лежащих на земле монахинь, двинулся в сторону носилок с раненым, которые оставшиеся на ногах монахини так и не выпустили из рук.
Держали из последних сил были видны их побледневшие от напряжения костяшки пальцев. Держали, опустив глаза в землю. И шепча молитву. Во спасение. И не себя. А за тех, кого они пытались спасти.
Что вы там лепите! Фрицев своих спасать удумали?!. Сургут приподнял автомат и двумя ударами приклада по костяшкам монахинь выбил носилки из рук, которые с глухим стуком свалились на землю.
Державшие носилки монахини одна за другой обречено опустились на колени, склонив головы под скрывавшими их лица капюшонами. Одна из них, сложив у груди окровавленные руки с содранной кожей, раскачивалась из стороны в сторону, по-видимому, испрашивая у Бога защиты и справедливости.
Наблюдавший эту сцену в бинокль Шульгин злобно выматерился. По тому, как безвольно дернулись при падении руки раненого, генералу было совершенно ясно, что раненый в бессознательном состоянии, и о каком-то сопротивлении и речи быть не может.
Ну что, Фриц или Ганс, легко умрешь, Сургут направил автомат на раненого, без мучений
С диким стоном одна из тех монахинь, что до последнего держала носилки и с разбитыми руками молилась во спасение раненого, на коленях подползла к Сургуту, закрывая раненого телом:
Herr Soldat! Sie dürfen nicht schießen! Ich flehe Sie an! Der Krieg ist für ihn zu Ende! Er ist doch ein Mensch!!! Verschonen Sie ihn! (Господин солдат! Не нужно стрелять! Я умоляю вас! Война для него закончилась! Он же человек!!! Пощадите его!)
Увидев перед собой стоящую на коленях женщину, по лицу которой текли слезы, а по рукам кровь, Сургут почувствовал себя властелином. Никогда еще не было так просто и безнаказанно утолить свою плоть.
Грубо заржав от предвкушения, Сургут кивнул «Высокому»: Ива, разберись здесь с Гансом, а я разберусь с ней. Никогда еще бабы не стояли передо мной на коленях, с этими словами Сургут схватил монахиню за руку, опрокинул на спину и, как бревно, поволок ее к монастырским воротам. Монахиня, не сразу осознав, что сейчас должно произойти, некоторое время не сопротивлялась, давая себя отволочь подальше от раненого главное, чтобы «этот» не выстрелил. От волочения капюшон задрался, и монахиня увидела глаза «этого». Глаза животного. Дико закричав, она попыталась вырвать свою руку. Тщетно. Тогда, вцепившись второй рукой за гимнастерку насильника, она попыталась подтянуться и впиться зубами в ненавистную руку.