Мистер Смит и рай земной. Изобретение благосостояния - Георг фон Вальвиц 5 стр.

Так же, как в Греции, дела обстоят во многих частях мира, разве что не так живописно и шумно. Просвещению приходится нелегко, оно может в течение многих поколений безрезультатно нападать на религиозный догматизм и традиционные устои, но его обещание благоденствия, заработанного праведными трудами и эффективностью, чаще всего так и остается неуслышанным, как известие о приходе мессии, возвещённое воплями в пустыне.

Культурный шок, охвативший Европу во время большого кризиса, не нов, это отголосок того, что пережила Италия с момента своего основания 150 лет назад. Северные итальянцы, находившиеся под французским и австрийским влиянием, имевшие могущественные города-государства с сильными и действенными правительствами, привыкшие к правовой традиции, которая пронизывала всё, пережившие Просвещение (по крайней мере со времён оккупации Наполеоном), индустриализацию, прониклись, неизвестно почему, идеей, что итальянцы, живущие южнее Рима, в принципе устроены так же, как они сами. Так сама собой напрашивалась мысль распространить французское понимание государства из Пьемонта на всю страну и избавить братьев из Кампаньи, Сицилии, Калабрии и Апулии от незрелости, в которой те были виноваты сами. О том, насколько подобное предположение было наивно и насколько мало южная «незрелость» поддаётся изменению через пафос освобождения, рассудка и эффективности роман Джузеппе Томази ди Лампедуза «Леопард». Там князь, символ истории Сицилии, но в то же время человек науки, привыкший видеть глубину сквозь поверхностный кажущийся облик, противодействует захвату власти со стороны Севера, который обещает реформу его стране, застрявшей в средневековье. Руссо[10], представитель нового времени, уверяет князя: «Всё станет лучше, поверьте мне, ваше превосходительство. Люди умелые и честные смогут выдвинуться. Всё остальное останется по-прежнему»[11]. Князь интерпретирует это для Юга: «Эти люди, деревенские либералишки, стремились лишь к легкой наживе. Баста, поставим точку»[12]. Он, а вместе с ним и многие простые люди видят в итальянском объединении под властью Пьемонта лишь смену господствующего класса, старой аристократии на торговцев и ростовщиков. В конце концов сицилиец смотрит на пьемонтцев так же, как смотрел до этого на греков, римлян, арабов, норманнов, Анжуйскую династию, арагонцев, Габсбургов и Бурбонов; все они приходили с какими-нибудь новыми идеями и никогда не задерживались тут. Коммерсанты Севера, которые на сей раз обещают новый мир и благоденствие, ничем не лучше, и сицилийцы не станут ради них менять свой образ жизни. Прежний порядок останется так смола склеивает все внешние повреждения на стволе старого дерева. В этот мир Просвещение может войти лишь совсем иным, чем было когда-то задумано, ибо оно не найдёт здесь почвы, в которой могло бы укорениться.

Почему людям так тяжело даётся всякое изменение, даже если они точно знают, что, следуя выбранному курсу, они экономически потерпят поражение, а морально не выиграют ничего? Антон Чехов описывает в своей пьесе «Вишнёвый сад» паралич привилегированного общества, которое не может ни изменить себя, ни отказаться от себя. Некогда состоятельная русская дворянская семья оказывается в пьесе без средств. Она долго жила очень хорошо и никогда не задумывалась о том, откуда, вообще-то, берутся деньги. Жизненный стандарт семьи был не без элегантности приспособлен к имеющимся ресурсам, они привыкли к нему, как к долго ношенному праздничному костюму. Они и впредь ожидали от судьбы всего того, что полагается удачной жизни например, возможность годами жить в Париже и иметь незастроенный вид на реку. Голос разума в этой пьесе принадлежит Лопахину, бывшему крепостному семьи, который разбогател на предпринимательстве. Он питает симпатию к прежним господам и пытается довести до их понимания две вещи: что им грозит разорение и как им избежать гибели. Его предложение гласит: самую красивую часть имения, вишнёвый сад, разбить на дачные участки и построить там для горожан летние домики. Но Лопахину не удаётся убедить господ ни в том ни в другом, поскольку семья предпочитает цепляться за призрачные надежды, чем портить себе настроение голыми расчётами и якобы экономической необходимостью:

Гаев. Ярославская тётушка обещала прислать, а когда и сколько пришлёт, неизвестно

Почему людям так тяжело даётся всякое изменение, даже если они точно знают, что, следуя выбранному курсу, они экономически потерпят поражение, а морально не выиграют ничего? Антон Чехов описывает в своей пьесе «Вишнёвый сад» паралич привилегированного общества, которое не может ни изменить себя, ни отказаться от себя. Некогда состоятельная русская дворянская семья оказывается в пьесе без средств. Она долго жила очень хорошо и никогда не задумывалась о том, откуда, вообще-то, берутся деньги. Жизненный стандарт семьи был не без элегантности приспособлен к имеющимся ресурсам, они привыкли к нему, как к долго ношенному праздничному костюму. Они и впредь ожидали от судьбы всего того, что полагается удачной жизни например, возможность годами жить в Париже и иметь незастроенный вид на реку. Голос разума в этой пьесе принадлежит Лопахину, бывшему крепостному семьи, который разбогател на предпринимательстве. Он питает симпатию к прежним господам и пытается довести до их понимания две вещи: что им грозит разорение и как им избежать гибели. Его предложение гласит: самую красивую часть имения, вишнёвый сад, разбить на дачные участки и построить там для горожан летние домики. Но Лопахину не удаётся убедить господ ни в том ни в другом, поскольку семья предпочитает цепляться за призрачные надежды, чем портить себе настроение голыми расчётами и якобы экономической необходимостью:

Гаев. Ярославская тётушка обещала прислать, а когда и сколько пришлёт, неизвестно

Лопахин. Сколько она пришлёт? Тысяч сто? Двести?

Любовь Андреевна. Ну Тысяч десять-пятнадцать, и на том спасибо.

Лопахин. Простите, таких легкомысленных людей, как вы, господа, таких неделовых, странных, я ещё не встречал. Вам говорят русским языком, имение ваше продаётся, а вы точно не понимаете.

Любовь Андреевна. Что же нам делать? Научите, что?

Лопахин. Я вас каждый день учу. Каждый день я говорю всё одно и то же. И вишнёвый сад, и землю необходимо отдать в аренду под дачи, сделать это теперь же, поскорее,  аукцион на носу! Поймите! Раз окончательно решите, чтоб были дачи, так денег вам дадут сколько угодно, и вы тогда спасены.

Любовь Андреевна. Дачи и дачники это так пошло, простите.

Гаев. Совершенно с тобой согласен.

Лопахин. Я или зарыдаю, или закричу, или в обморок упаду. Не могу! Вы меня замучили!

Происходит то, что и должно происходить: не происходит ничего. На принудительной продаже с публичных торгов сам Лопахин и покупает имение и затем делает то, что содержит в себе экономический смысл. Вишнёвый сад вырубается. В конце на заднем плане слышится звук топора, которым рубят чудесные деревья, не приносившие, правда, дохода. Вот что случается с обществами, в которых привилегии разрушили воображение: они скорее погибнут, чем реформируются. В этом глубинная причина плохих прогнозов для европейского проекта.

Полем деятельности, которое необходимо открытому обществу и действующей экономике, должен быть безупречный газон, на деле же редко попадается что-либо, кроме ухабистой площадки. Тем отважнее была идея Вольтера вообразить мир разума и заработка, равенства и справедливости, при котором рай на земле будет достигнут и сделается всеобщей реальностью. Ничего такого не было никогда и, пожалуй, не будет, по крайней мере до тех пор, пока человек ищет для себя преимуществ и чурается трудов. Но утописту всё едино, ему можно смело прорываться за пределы вялой инертности людей и расписывать себе, как могло бы выглядеть воплощение царства небесного на земле.

Детская комната экономики

Наряду с индейкой на день благодарения в память об отцах-пилигримах с корабля «Мэйфлауэр»  в США есть ещё один миф об основателях, который вновь и вновь рассказывают молодым людям долгими вечерами у камина. Это история колонистов Джеймстауна, которые первыми заселили английские колонии в Северной Америке.

От англичан в XVI веке не укрылось, что испанцы завладели в Южной и Центральной Америке изрядными богатствами. Модель бизнеса была проста. Испанцы брали в плен местных вождей, используя их в качестве залога, порабощали население и посылали его в рудники, чтобы те добывали золото и серебро для новых господ с острыми бородками. И этого добра у испанцев внезапно скопилось так много, что это привело всю Европу к ощутимой инфляции, из-за чего и англичане обратили внимание на новые возможности. Чтобы прийти к богатству тем же способом, в Лондоне была образована Virginia Company, которая в 1606 году снарядила три корабля и отправила их в Северную Америку. Север был не лучшим выбором, но густо населённые и богатые части континента были уже захвачены иберами, так что англичанам пришлось довольствоваться тем, что ещё оставалось незанятым. Итак, корабли встали под паруса и пустились к Чесапикскому заливу и вверх по реке, которую они назвали именем своего короля Джеймса. 14 мая 1607 года они основали на удобном месте поселение Джеймстаун.

От англичан в XVI веке не укрылось, что испанцы завладели в Южной и Центральной Америке изрядными богатствами. Модель бизнеса была проста. Испанцы брали в плен местных вождей, используя их в качестве залога, порабощали население и посылали его в рудники, чтобы те добывали золото и серебро для новых господ с острыми бородками. И этого добра у испанцев внезапно скопилось так много, что это привело всю Европу к ощутимой инфляции, из-за чего и англичане обратили внимание на новые возможности. Чтобы прийти к богатству тем же способом, в Лондоне была образована Virginia Company, которая в 1606 году снарядила три корабля и отправила их в Северную Америку. Север был не лучшим выбором, но густо населённые и богатые части континента были уже захвачены иберами, так что англичанам пришлось довольствоваться тем, что ещё оставалось незанятым. Итак, корабли встали под паруса и пустились к Чесапикскому заливу и вверх по реке, которую они назвали именем своего короля Джеймса. 14 мая 1607 года они основали на удобном месте поселение Джеймстаун.

Как только было обустроено самое необходимое, колонисты стали подыскивать подходящего царька, которого можно было бы взять в плен. Вождь Вахунсунакок, который управлял этой местностью, жил милях в двадцати, в Веровокомоко, но он был недоверчив и не собирался попадаться в чьи-либо руки. На такую ситуацию никто не рассчитывал, и англичане растерялись. Им в голову не пришло самим возделывать поля, чтобы снять урожай и сделать запасы на зиму. Никто ведь никогда не слышал, чтобы испанцам пришлось работать самим, и если уж пришлось покинуть Англию, то не для того же, чтобы вкалывать в Новом Свете, как вкалывали у себя дома. Итак, они сидели и ждали царька, который никак не попадался в плен.