Надо позвонить на пятый этаж и сказать дежурной операционной сестре и заведующему родильно-операционным блоком физиологии.
Правильно. Вот и умница. Идите, исполняйте. И чашки заберите. И помойте. Не то это будет ваша первая и последняя гастроль у бабы Галы.
Интерн козырнул, взял со стола чашки и вышел.
Не закрывайте дверь, только прикройте! сказала ему Татьяна Георгиевна.
И тут же погрузилась в очередные бумаги. Какие-то новые приказы, которые выдумывают не то от нечего делать, не то по полному незнанию нужд родильных домов в целом и обсервационных отделений в частности. Ещё что-то, требующее немедленного изучения От попытки сосредоточиться на ватном казённом тексте её отвлёк мощный рык Галины Ивановны:
Сашенька, оставьте чашки! Я сама помою. Вы же всё-таки доктор, а не посудомойка!
Чудеса да и только! Баба Гала даже на неё кидает испепеляющий взгляд, если она заведующая! посмеет оставить в буфете немытую чашку. Она ей, значит, посудомойка?! Мир сошёл с ума
Татьяна Георгиевна поднялась, плотно прикрыла дверь, открыла окно и закурила. Всё суета сует, кроме синего морозного февральского вечера. Всё тлен, кроме природы и географии. Все мы всего лишь биологический кунштюк.
Она довольно улыбалась совершенно непонятно чему. Наверное, снежной бабе, вылепленной кем-то прямо напротив её окна. На голове у бабы было алое пластмассовое ведёрко, на шее на широкой ленте висело красное плюшевое сердце. Куда-то вбок была воткнута бордовая роза. Чему же она улыбается? Неужто растрогалась? Нет! Она улыбается старому анекдоту! День святого Валентина, лавка подарков. Покупатель просит продавца:
Дайте мне, пожалуйста, вот эту плюшевую жопу!
Это сердце! возмущённо отвечает продавец.
Молодой человек, я двадцать лет работаю кардиохирургом! Я знаю, как выглядит сердце. Так что дайте мне, пожалуйста, вот эту плюшевую жопу!
Завтра День святого Валентина. Кто-то слепил своей беременной или уже родившей жене «валентинку». Сёмина баба с ЭКО хочет родить в День святого Валентина. Завтра молодые дурачки будут дарить друг другу дурацкие глупости. Ей, Татьяне Георгиевне, сегодня принесли собственноручно сваренный кофе в кабинет. И пригласили на случку в кабинет к начальству. И то и другое всего лишь этапы одного и того же дурацкого пути. Какая такая любовь?! Увольте! Одна сплошная плюшевая жопа
Она захлопнула окно. Села и, поёжившись, принялась за работу.
На следующее утро пятиминутка была проведена молниеносно. Ещё бы первая операция была именно у начмеда.
Ну идём, быстренько по кофе и работать! Семён Ильич чуть не за руку потащил Татьяну Георгиевну в кабинет.
Только кофе! строго сказала она старому Старому кому? Старому другу? Старому любовнику? Старому начальнику?..
Размечталась! Я прям разбежался и что-то кроме кофе! Похотливая самка! О работе думай!
Сёма споро заправил в кофеварку порошка и воды и она, зловеще-припадочно всхлипывая, забулькала. Через две минуты суррогат был готов.
Ты уже сказала поднимать?
Интерн ещё до пятиминутки распорядился.
Шустрый какой. Толк будет?..
Не знаю ещё.
Мне толковые нужны. Хотя куда я его впихну, даже если он гений? Штатное расписание не резиновое. Ладно Слушай, у этой Евсеевой не жизнь, а чисто мыльная опера. Первый муж был любимый так, что искры из глаз. Совсем молоденькими поженились, она забеременела, он куда-то в горы полез разбился. Маменька её настояла на аборте. Учёба, все дела, кому ты нужна с ребёнком Второй раз вышла замуж лет через пять. Опять же по большой любви. Забеременела. Муж оказался слегка припадочным. И как-то, приревновав, натурально поколотил. Ногами. В том числе по животу скинула. Развелась. Замуж долго не шла. Где-то к тридцати пяти ещё раз. И снова по большой любви. Забеременела. Двойней! Как-то уже в порядочном сроке пошли с очередным любимым мужем в ресторан. Поругались. Любимый её в ресторане кинул. По счёту заплатил, сам на такси сел, а ей даже денег на карман не оставил. И она пешком, ночью, с пузом, топала домой. Сквозь слёзы, сопли и прочую мглу. Дорогу переходила, а там сбили, короче. Слава богу, сама жива осталась, но в больнице долго лежала. Двойня гикнулась, срок ещё был не самый витальный. Развелась. С сорока лет по ЭКО пошла, замуж больше не захотела. Она сама тётка не бедная, так что может себе позволить. В общем, с третьего раза получилось. И вот надо же какая планида, а? Один плод мумифицировался. Так что операция у нас трепетная во всех смыслах. Двойня, ещё и заклиненная ко всему прочему. Я бы её, разумеется, с таким анамнезом, в таком возрасте, да после ЭКО, с мумифицированным, да ещё и с заклиненной двойней, не пускал бы в роды, естественно. Уговаривал ещё недельку подождать. Но тут её саму заклинило. У неё там мальчик и девочка. Хочет назвать Валентином и Валентиной
Идиотка.
Желание идиотки закон. Кровь заказали? Плазму?
Сёма, всё заказано.
Антибиотики она купила. В общем, допивай, пошли. Кто там наркотизатор?
Сёма, это ты не меня спрашиваешь, да? Это ты сам себе напоминаешь, что днём на плановых у нас работает тот же, кто и всегда работает днём на плановых, Аркадий Петрович Святогорский.
Да? Почём я знаю, может, ты тут революцию кадровую в моё отсутствие устроила, пользуясь служебным положением! И сместила Аркашу с должности заведующего отделением анестезиологии и ПИТ. Давно пора С такой фамилией мог бы не быть таким рвачом.
Сёма, Аркаша не рвач. Он врач! И преотличный! И ты это знаешь.
Знаю, знаю Идём.
В лифте ехали молча. Семён Ильич любил ездить в грузовом лифте. Ещё с интернатуры. Казалось, это добавляло ему значимости. Тогда. Сейчас осталось привычкой. А при грузовом лифте положена санитарка. Зачем она там? Совершенно непонятно. Вообще-то она санитарка приёмного. Ещё и приёмного. Хотя в приёмном своя санитарка. А эта по совместительству. В общем, в том штатном расписании давным-давно черти ноги поломали и хвосты поотрывали вместе с копытами.
Доброе утро! хмуро буркнул в пространство предбанника операционной Семён Ильич. Это он любил хмуро буркать. Все сразу затихали, и атмосфера становилась чуть более торжественной, чем положено. Настолько торжественной, что, пожалуй, даже мрачной. Ещё и поэтому Святогорского нельзя было никуда «смещать». Потому что он один мог шутить в присутствии начмеда. Это немного разряжало обстановку. А кому нужны шутки анестезиолога? Пациентке в первую очередь. Женщина лежит на столе, как на сцене, обнажённая, всего боится А тут ещё весь «партер» так торжественен, как будто гимн исполняют.
Что-то вы, господин паж, много себе позволяете! вдруг взвился начмед, зайдя в операционную с воздетыми намытыми руками.
Что-то вы, господин паж, много себе позволяете! вдруг взвился начмед, зайдя в операционную с воздетыми намытыми руками.
Интерн уже обложил операционное поле. Не сам, разумеется, а с операционной сестрой.
Вы чего, Семён Ильич?! удивилась давным-давно проверенная сестра, работающая по давным-давно же отработанному алгоритму.
Переложиться! коротко и грозно кинул начмед.
Ему подали халат и перчатки. После чего он «переложился». То есть раскурочил простыни и тут же вернул их на место, как было. Аркадий Петрович покрутил пальцем у виска и, глянув на Татьяну Георгиевну укоризненно ну да, на кого же ещё?! сказал женщине на операционном столе:
Ангелина, вы как?
Всё хорошо! мужественно сказала дама отягощённого акушерско-гинекологического анамнеза. Что в переводе значит «тяжёлой женской судьбы».
Вы не смотрите, что доктора у нас такие хмурые. Это они с похмелья. Сейчас скальпели в руки возьмут и дрожь уймётся! И настроение улучшится. Рефлекс!
Всё бы вам шутить, Аркадий Петрович! нервно хохотнула Евсеева.
Аркадий Петрович у нас тот ещё клоун! мрачно констатировал начмед и пощипал Евсееву зажимом за кожу надлобковой области.
Обижаете, Семён Ильич! пожал плечами анестезиолог. Работаем.
Операция была не из лёгких. Но и не из сложных, как можно было ожидать, тьфу-тьфу-тьфу! После рождения здоровых плодов извлекли мумифицированный. Эх, иногда в интубации есть свои плюсы можно пофуфукать на всю операционную. А когда женщина в сознании И спать не желает Хорошо, что Святогорский на своём месте. Семён Ильич сегодня не был настроен беседы беседовать. Татьяна Георгиевна разговоры в операционной не любила. А у интерна помалкивать благоразумия хватало.
После ушивания матки начмед брякнул:
Оставляю вас, Татьяна Георгиевна, с вашим пажом. Рукастый мальчик, мешать вам не будет.
Татьяна Георгиевна молча перешла на место хирурга. Семён Ильич с таким треском сорвал перчатки, что, казалось, руки хотел себе оторвать.
Брюшную полость промыть, оставить дренаж. Антибиотикотерапию расписать. Лаборантку в операционную вызвать. Если что кровь прокапать. А сейчас плазму.
Уже стоит, отрапортовал Аркадий Петрович.
Татьяна Георгиевна от комментариев типа «сами знаем» воздержалась. Тут все всё давным-давно сами знают. А также знают, что Семён Ильич начмед. И отчего-то сильно не в духе. Хотя кесарево сечение прошло просто-таки, ещё раз тьфу-тьфу-тьфу, прекрасно. Семён Ильич не только оперировал каждый раз, как образцово-показательный атлас по топографической анатомии и оперативной хирургии писал, у него ещё было исключительное хирургическое чутьё и исключительная же хирургическая удача. Талантлив, короче, Сёма. Талантлив, умён, красив и обаятелен из песни слов не выкинешь.
Аркаша, в ПИТ положишь на сутки, понаблюдать, ладно? голосом уже немного похожим на человеческий сказал Семён Ильич.
Хорошо, Сём.
Они давно работали вместе. И Аркадий Петрович прекрасно понимал, отчего Семён Ильич бесится. Лось в гоне тоже бесится. Танька, паскуда, не дала. Давно пора. Сделал себе вечную куклу, всегда под рукой. Фронтовые жёны уже давно не в моде. Красивая баба, сто раз семью могла завести. А этот мудак её всю жизнь под рукой держит, скотина. И ведь хороший мужик. И жена у него хорошая. Не такая яркая, как Танька, зараза. Но по-своему хорошая. Каждый хочет любви И только любовь никого не хочет. Существует, видимо, сама по себе, и плевать ей на жалкие человеческие желания.
Евсеева держалась очень хорошо. Ни тебе слёз, ни тебе лишних вопросов. Немудрено с таким-то анамнезом жизни. И тоже вот всё сплошь истории любви.