Заклятие параноика (сборник) - Стивен Кинг 16 стр.


Рико не хватило ума держать все под контролем, и на следующий год он угодил за решетку за разбойное нападение с покушением на убийство.

Я так и не смог забыть ее, как и лицо Сколли в тот вечер, когда он впервые рассказал мне о ней. Но, оглядываясь назад, особой жалости к Мурин я не испытываю. Толстяки всегда могут прекратить есть. А вот такие, как Билли-Бой Уильямс, могут только перестать дышать. Я до сих пор не знаю, как помочь тем и другим, отчего на меня иной раз нападает черная тоска. Наверное, потому, что я стал старше и сплю не так хорошо, как в молодости. Дело ведь в этом, верно?

Заклятие параноика

[10]

Нет больше

ни выхода и ни входа.

Дверь, что окрашена белым,

хлопала ветром било.

Все хлеще и хлеще.

Кто-то стоит на пороге

в черном плаще,

горло его согрето

тонкою сигаретой.

Зря только время тратит:

его приметы

в моем дневничке. В тетради.

Выстроились адресаты

змеею. Криво.

Рыжею кровью

красит их лица

свет от ближнего бара.

Свет продолжает литься

Нет больше

ни выдоха и ни вдоха.

Если я сдохну,

если я скроюсь из виду,

если я больше не выйду,

мой ангел а может, черт

отправит мой дневничок

в Лэнгли, что в штате Виргиния.

Стены пропахли джином,

свет пролился потоком,

ветры его сотрясали

Было пятьсот адресатов

по пятистам аптекам.

Были блики да блоки.

Было пятьсот блокнотов

В черном. Готов. Глуп.

И огонек у губ.

Город в огне

Страх потечет реками.

Кто там стоит у рекламы,

думает обо мне?

Долго. Мучительно долго.

В комнатах дальних дольних?

люди меня воспомнят.

Воспой мне

о жарком дыханье смерти

в звонках телефона,

о телефонной сумятице,

о проводной смуте

Видишь, как просто?

Там одинокий кабак

на перекрестке.

Там, чередою столетий,

в мужском туалете

хрипит запоротый рок,

и в руки из рук

в круг

ползет вороненая пушка,

и каждая пуля-пешка

носит мое имя.

Ты говорил с ними?

Их накололи.

Им не сыскать мое имя

в чреде некрологов.

В их головах муть,

им не найти мою мать,

она скончалась.

Стены от крика качались.

Кто собирал пробы,

точно с чешуйчатых гадов,

с моих петляющих взглядов,

со снов моих перекосных,

со слез моих перекрестных?

Свет невозможно убрать

А среди них мой брат.

Может, я говорил?

Что-то не помню

Брат мой все просит заполнить

бумаги его жены.

Она издалека,

начало ее дороги

где-то в России

Вы еще живы?

Вас ни о чем не просили!

Слушай меня, это важно,

прошу, услышь

Ливень падает свыше,

с высоких крыш.

Капли колючее крошево,

серое кружево.

Черные вороны сжали

ручки зонтов черных.

Болтают слушай, о чем они?

Пялятся на часы.

В воде дороги чисты.

Долго лило острые струи мелькали.

Когда завершится ливень,

останутся лишь

глаза как монетки мелкие.

Останется ложь.

Подумай стоит стараться?

Вороны черные.

Вороны эти ученые

у ФБР на службе.

Вороны иностранцы,

все это очень сложно.

Лица манили,

но я обманул их

я из автобуса выпрыгнул.

Один. На ходу. Без денег.

Там, среди дымных выхлопов,

таксист-бездельник

поверх газеты измятой

прошил меня взглядом,

глянул словно сглодал.

Я ошалевший, измотанный.

Кану,

как камень.

Сверху соседка.

Ушлая старая стерва,

седина на пробор

Ее электроприбор

жрет свет моей лампы,

мне уже трудно писать.

Мне подарили пса:

пятнистые лапы

да радиопередатчик,

вживленный в нос.

Мистика.

Прямо с моста

я столкнул пса вниз

на двадцать шесть пролетов

Вот, написал про это.

(Ну-ка, назад, проклятый!

Живо назад!

Я видел высоких людей

гляди,

больше не будет проколов.)

В закусочной пол

пел

старые блюзы-хиты.

Официантка хитра:

твердит, что бифштекс солили.

Да мне ли не знать стрихнина!

Горький тропический запах

не заглушить горчицей,

но притуши-ка запал,

КОНЕЦ ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ОТРЫВКА

(Ну-ка, назад, проклятый!

Живо назад!

Я видел высоких людей

гляди,

больше не будет проколов.)

В закусочной пол

пел

старые блюзы-хиты.

Официантка хитра:

твердит, что бифштекс солили.

Да мне ли не знать стрихнина!

Горький тропический запах

не заглушить горчицей,

но притуши-ка запал,

стоит ли горячиться?

От горизонта,

от гор

ночью пришел огонь.

Видишь, как дым нимбом

сереет в небе?

Ночью все мысли смяты,

то ли это!

Кто-то безликий смутный

по трубам отстойника

столько

плыл к моему туалету

Слушал мои разговоры

сквозь тонкие стены

стены вращали ушами,

стены дышали,

стены давили стоны.

Видишь следы рук

фаянс испачкали белый?

Время стянулось в круг,

все это вправду было

День переходит в вечер,

красным горит по сгибу.

Мне позвонят

я уже не отвечу.

Не телефон гибель!

Бог посылал грозы

люди швыряли грязью.

Грязью залили землю,

больше ни солнца, ни зелени,

лишь крики боли.

Они научились врываться,

у них винтовки да рации.

У них ни заминки в речи,

им объясняют врачи,

как будет эффектнее трахаться.

Прикинь, как сладко:

в лекарствах у них кислотка,

в лечебных свечках «снежок».

Кто там, с ножом,

рвется прогнать солнце?

Пусть только сунется!

Дорога моя все уже,

дела не в лад.

Я облекаюсь в лед,

не помню я говорил уже?

Лед ослепляет

подлые инфраскопы,

слежка выходит за скобки

Вот наклонилось к закату

индейское лето.

Произношу заклятья,

ношу амулеты.

Золою

засыпаны залы.

Вы полагаете взяли?

К черту!

Я ж вас прикончу в секунду.

Я ж вас пошлю за черту

четко!

Любовь моя, будешь кофе?

Небо как кафель,

моя усмешка как грим

Нет у меня в ходу

ни имени,

ни выхода и ни входа.

Кто-то стоит, согретый

горечью сигареты.

Не помню я говорил?

Плот

[11]

От Хорликовского университета в Питсбурге до озера Каскейд сорок миль, и хотя в октябре в этих местах темнеет рано, а они сумели выехать только в шесть, небо, когда они добрались туда, было еще светлым. Приехали они в «камаро» Дийка. Дийк, когда бывал трезв, не тратил времени зря. А когда выпивал пару пива, «камаро» у него только что не разговаривал.

Не успел он затормозить машину у штакетника между автостоянкой и пляжем, как уже выскочил наружу, стягивая рубашку. Его взгляд шарил по воде, высматривая плот. Рэнди выбрался с переднего сиденья не очень охотно. Конечно, идея принадлежала ему, но он никак не ожидал, что Дийк отнесется к ней серьезно. На заднем сиденье зашевелились девушки, готовясь вылезти.

Взгляд Дийка беспокойно шарил по воде, его глаза двигались справа налево, слева направо («Глаза снайпера» тревожно подумал Рэнди) и вдруг сфокусировались.

 Вот он!  крикнул Дийк, хлопая ладонью по капоту «камаро».  Как ты и сказал, Рэнди! Черт! Кто последний, тот тухлятина!

 Дийк,  начал Рэнди, поправляя очки, но этим он и ограничился, так как Дийк уже перемахнул через штакетник и бежал по пляжу, ни разу не оглянувшись на Рэнди, или Рейчел, или Лаверн, но смотря только на плот, стоявший на якоре ярдах в пятидесяти от берега.

Рэнди оглянулся, словно собираясь извиниться перед девушками, что втянул их в это, но они глядели только на Дийка. Ну, пусть Рейчел, Рейчел же девушка Дийка, но на него смотрела и Лаверн вот почему в Рэнди вспыхнула ревность, заставившая его действовать. Он стащил с себя рубашку, швырнул ее рядом с рубашкой Дийка и перепрыгнул через штакетник.

 Рэнди!  позвала Лаверн, а он только махнул рукой вперед в серых октябрьских сумерках, приглашая взять с него пример и злясь на себя за это: она ведь заколебалась и, возможно, предпочла бы не продолжать. План искупаться в октябре среди полного безлюдья перестал быть просто хохмой, родившейся среди приятной болтовни в ярко освещенных комнатах, которые он делил с Дийком. Лаверн ему нравилась, но Дийк был притягательнее. И черт его побери, если она не готова лечь под Дийка, и черт его возьми, тут можно озлиться.

Дийк на ходу расстегнул ремень и стянул джинсы с худощавых бедер. А потом умудрился и вовсе их сбросить, не замедляя шага достижение, которого Рэнди не повторить и за тысячу лет. Дийк продолжал бежать в одних плавках, мышцы его спины и ягодиц работали на загляденье. Рэнди мучительно сознавал, какими тощими выглядят его собственные ноги, когда расстегнул свои ливайсы и неуклюже выпутался из них у Дийка это был балет, у него клоунада.

КОНЕЦ ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ОТРЫВКА

Дийк кинулся в воду и завопил:

 Холодище! Матерь Божья!

Рэнди заколебался, но только в мыслях, где все замедлялось. «Температура воды градусов пять, от силы семь,  шепнуло его сознание.  У тебя может остановиться сердце». Он учился на медицинских курсах и знал, что это факт но в мире физических действий он не колебался ни доли секунды. Прыжок и на миг сердце у него действительно остановилось во всяком случае, ощущение было такое; дыхание перехватило, и он с усилием глотнул воздуха, а вся его соприкасающаяся с водой кожа онемела. «Это безумие,  подумал он, и тут же: Но идея-то твоя, Панчо». И он поплыл за Дийком.

Девушки переглянулись. Лаверн пожала плечами и усмехнулась.

 Если могут они, то можем и мы,  сказала она, стаскивая блузку и открывая практически прозрачный бюстгальтер.  Ведь у девушек вроде бы имеется дополнительный подкожный слой жира?

В следующую минуту она была уже за штакетником и бежала к воде, расстегивая вельветовые брючки. Секунду спустя Рейчел последовала за ней, примерно так же, как Рэнди последовал за Дийком.

Девушки пришли к ним днем во вторник к часу занятия у всех них кончались. Дийк получил свою ежемесячную стипендию один из помешанных на футболе давних выпускников (футболисты прозвали их «ангелами») позаботился, чтобы он каждый месяц получал двести наличными,  так что в холодильнике стояла картонка с пивными банками, а на видавшем виды стерео Рэнди диск Найта Рейнджера. Все четверо занялись ловлей кайфа. Ну, и разговор зашел о конце долгого «индейского лета», которое порадовало их в этом году. Радио предсказывало снегопад в среду, и Лаверн высказала мнение, что метеорологов, предсказывающих снегопады в октябре, следует перестрелять, и никто не возразил.

Рейчел заметила, что каждое лето, пока она была девочкой, казалось, длилось целую вечность, а вот теперь, когда она стала взрослой («дряхлой девятнадцатилетней маразматичкой»,  сострил Дийк, и она пнула его в лодыжку), год из года они все короче.

 Тогда казалось, что я всю жизнь провожу на озере Каскейд,  сказала она, направляясь по истертому кухонному линолеуму к холодильнику. Заглянула внутрь и нашла банку «Айрон сити лайтс» за голубыми пластмассовыми коробками для хранения пищи (в средней остатки допотопного маринада давно превратились в сплошную плесень: Рэнди был хорошим студентом, Дийк хорошим футболистом, но когда дело доходило до домашнего хозяйства, не стоили и плевочка). Банку она экспроприировала и продолжала: Никогда не забуду, как я в первый раз доплыла до плота и проторчала там чуть не два чертовых часа. Боялась плыть обратно.

Она села рядом с Дийком, и он обнял ее за плечи. А она улыбнулась своим воспоминаниям, а Рэнди внезапно подумал, что она похожа на какую-то знаменитость или полузнаменитость. Только вот на кого? Ему предстояло вспомнить это позднее при менее приятных обстоятельствах.

Назад Дальше