Свою службу Атласов начал в 1682 г. рядовым казаком в Якутске. Собирая ясак среди различных народов и племен Восточной Сибири, он хорошо узнал их быт и обычаи. В 1694 г.
Атласов совершил длительный поход по восточной части Чукотки и Аляске. Усердие его было замечено: в следующем 1695 г. он получил чин казачьего пятидесятника и назначен приказчиком в Анадырский острог. Спустя два года ему поручили организацию экспедиции на Камчатку. С отрядом из 120 человек Атласов собрал сведения о камчадалах, их занятиях, быте, верованиях и географии Камчатского полуострова, в том числе о вулканах, минеральных источниках и других достопримечательностях края, а также об островах Курильской гряды. Он обложил ясаком коренное население Камчатки. По возвращении в Якутск Атласов был отправлен в Москву, где в 1701 г. представил в Сибирский приказ письменное донесение «скаски».
На обратном пути он был обвинен в разбое, до 1706 г. находился под следствием. Затем вернулся в Якутск и был назначен приказчиком на Камчатку. Там, в Нижнекамчатском остроге Атласов был убит взбунтовавшимися казаками.
В. В.
В. В.
Монастыри и храмы
АЛЕКСА́НДРО-НЕ́ВСКАЯ ЛА́ВРА мужской монастырь в Санкт-Петербурге, расположенный при впадении в Неву Черной речки (ныне р. Монастырка). Возведен в степень лавры в 1797 г. (Лавра название самых крупных мужских православных монастырей.)
Монастырь основан в 1710 г. Петром I на том месте, где, по преданию, Александр Невский в 1240 г. одержал победу над шведами.
В 10-е нач. 20-х гг. 18 в. архитектор Доменико Трезини возвел северные корпуса келий и двухэтажную церковь. В ее верхнем этаже разместился Благовещенский храм, а в нижнем Александро-Невский. С 1723 г. Благовещенский храм стал усыпальницей для членов царской семьи и родовитого дворянства. Здесь погребены вдова царя Ивана V царица Прасковья Федоровна, сестра Петра I царевна Наталья Алексеевна, дети Петра I Петр и Анна. В церкви находится могила полководца А. В. Суворова с краткой надписью на белой мраморной плите: «Здесь лежит Суворов».
В 1716 г. началось строительство центрального Свято-Троицкого собора. Собор строили почти полвека, но в 1755 г. его разобрали изза трещин в фундаменте.
В 17761790 гг. по проекту архитектора И. Е. Старова был возведен новый величественный собор в стиле классицизма с одним большим куполом и двумя пристроенными колокольнями. Над внутренним убранством собора работали скульптор Ф. И. Шубин, художники И. Пинкетти, И. Акимов, Ф. Давыдов.
В 1723 г. в Свято-Троицкий собор перенесли мощи св. Александра Невского. В этой церемонии принимал участие Петр I. Мощи поместили в усыпальницу (раку) из чистого серебра. Усыпальницу создавали с 1747 по 1752 г., и она весила 86 пудов. Она состояла из саркофага, пирамиды, постаментов с воинскими доспехами и канделябров.
В 17401780-е гг. построили южные корпуса келий и комплекс зданий, опоясывающих монастырский двор. В 17831785 гг. архитектор Старов возвел главные ворота монастыря с надвратной церковью. Всего в пределах монастырских стен, кроме Свято-Троицкого собора, расположено еще 10 церквей.
На протяжении 1820 вв. рядом с обителью сложился некрополь, который служил местом захоронения знати и известных деятелей культуры. Некрополь состоит из трех кладбищ Лазаревского, Тихвинского и Никольского. На старейшем Лазаревском кладбище похоронены М. В. Ломоносов, Д. И. Фонвизин, фельдмаршал Б. П. Шереметев, архитекторы И. Е. Старов, А. Н. Воронихин, Дж. Кваренги, К. И. Росси, скульптор Ф. И. Шубин, художник В. Л. Боровиковский. На Тихвинском кладбище погребены писатели Н. М. Карамзин, В. А. Жуковский, И. А. Крылов, Ф. М. Достоевский, композиторы М. И. Глинка, А. С. Даргомыжский, М. П. Мусоргский, Н. А. Римский-Корсаков, П. И. Чайковский и многие другие деятели отечественной культуры. С. П.
ПОКРОВА́ БОГОРО́ДИЦЫ В ФИЛЯ́Х ЦЕ́РКОВЬ построена в 1693 г. в подмосковном селе Фили (ныне в черте Москвы).
В разное время селом Фили владели Мстиславские, Милославские, с 1689 г. оно находилось во владении родственников вдовствующей царицы, матери царя Петра I Натальи Кирилловны Нарышкиной. Церковь Покрова возведена на месте одноименного деревянного храма, построенного в 1619 г., когда селом владели Милославские. Церковь стоит на высоком подклете и окружена открытой галереей-папертью с широко раскинувшимися живописными лестницами. Принадлежит к распространенному во 2-й пол. 17 в. типу ярусных центрических церквей. В основе ее вертикальной структуры три восьмерика (восьмигранника), поставленные на достаточно мощный четверик. В подклете размещался нижний («теплый» или зимний) храм Покрова. Верхний («холодный» или летний) храм посвящен Спасу Нерукотворному.
Изысканную пышность церкви Покрова придают белокаменные колонки, фигурные гребешки, украшенные резьбой, и другие декоративные детали. Великолепно внутреннее убранство верхнего храма, включающее девятиярусный иконостас, выполненный по рисункам Карпа Золотарева белорусскими мастерами, состоявшими при кремлевской Оружейной палате. Кисти Золотарева приписывают и ряд икон иконостаса.
Церковь Покрова считается образцом московского или нарышкинского барокко стиля, получившего распространение в архитектуре 2-й пол. 17 нач. 18 в.
Сооружение храма в Филях связывают с историей стрелецкого бунта 1682 г. Когда мятежные стрельцы ворвались в Кремль с намерением убить «изменников» Нарышкиных, дядя Петра I Лев Кириллович, спрятавшись в покоях вдовствующей царицы, молился перед образом Спаса Нерукотворного, милости которого и приписывал потом свое избавление от неминуемой гибели; этим и объясняется последующее посвящение верхнего храма церкви в Филях. Вл. К.
В. О. Ключевский о Петре I
Петр Великий по своему духовному складу был один из тех простых людей, на которых достаточно взглянуть, чтобы понять их.
Петр был великан, без малого трех аршин ростом, целой головой выше любой толпы, среди которой ему приходилось когда-либо стоять. Христосуясь на Пасху, он постоянно должен был нагибаться до боли в спине. От природы он был силач; постоянное обращение с топором и молотком еще более развило его мускульную силу и сноровку. Он мог не только свернуть в трубку серебряную тарелку, но и перерезать ножом кусок сукна на лету. В свое время я уже говорил о династической хилости мужского потомства патриарха Филарета. Первая жена царя Алексея не осилила этого недостатка фамилии. Зато Наталья Кирилловна оказала ему энергичный отпор. Петр уродился в мать и особенно походил на одного из ее братьев, Федора. У Нарышкиных живость нервов и бойкость мысли были фамильными чертами. Впоследствии из среды их вышел ряд остряков, а один успешно играл роль шута-забавника в салоне Екатерины II. Одиннадцатилетний Петр был живым, красивым мальчиком, как описывает его иноземный посол, представлявшийся в 1683 г. ему и его брату Ивану. Между тем как царь Иван в мономаховой шапке, нахлобученной на самые глаза, опущенные вниз и ни на кого не смотревшие, сидел мертвенной статуей на своем серебряном кресле под образами, рядом с ним на таком же кресле в другой мономаховой шапке, сооруженной по случаю двоецария, Петр смотрел на всех живо и самоуверенно, и ему не сиделось на месте. Впоследствии это впечатление портилось следами сильного нервного расстройства, причиной которого был либо детский испуг во время кровавых кремлевских сцен 1682 г., либо слишком часто повторявшиеся кутежи, надломившие здоровье еще не окрепшего организма, а вероятно, то и другое вместе. Очень рано, уже на двадцатом году, у него стала трястись голова и на красивом круглом лице в минуты раздумья или внутреннего волнения появлялись безобразившие его судороги. Все это вместе с родинкой на правой щеке и привычкой на ходу широко размахивать руками делало его фигуру всюду заметной. В 1697 г. в саар-дамской цирюльне по этим приметам, услужливо сообщенным земляками из Москвы, сразу узнали русского царя в плотнике из Московии, пришедшем побриться. Непривычка следить за собой и сдерживать себя сообщала его большим блуждающим глазам резкое, иногда даже дикое выражение, вызывавшее невольную дрожь в слабонервном человеке.
Чаще всего встречаются два портрета Петра. Один написан в 1698 г. в Англии по желанию короля Вильгельма III Кнеллером. Здесь Петр с длинными вьющимися волосами весело смотрит своими большими круглыми глазами. Несмотря на некоторую слащавость кисти, художнику, кажется, удалось поймать неуловимую веселую, даже почти насмешливую мину лица, напоминающую сохранившийся портрет бабушки Стрешневой. Другой портрет написан голландцем Карлом Моором в 1717 г., когда Петр ездил в Париж, чтобы ускорить окончание Северной войны и подготовить брак своей 8-летней дочери Елизаветы с 7-летним французским королем Людовиком XV. Парижские наблюдатели в том году изображают Петра повелителем, хорошо разучившим свою повелительную роль, с тем же проницательным, иногда диким взглядом, и вместе политиком, умевшим приятно обойтись при встрече с нужным человеком. Петр тогда уже настолько сознавал свое значение, что пренебрегал приличиями: при выходе из парижской квартиры спокойно садился в чужую карету, чувствовал себя хозяином всюду, на Сене, как на Неве. Не таков он у К. Моора. Усы, точно наклеенные, здесь заметнее, чем у Кнеллера. В складе губ и особенно в выражении глаз, как будто болезненном, почти грустном, чуется усталость: думаешь, вот-вот человек попросит позволения отдохнуть немного. Собственное величие придавило его; нет и следа ни юношеской самоуверенности, ни зрелого довольства своим делом. При этом надобно вспомнить, что этот портрет изображает Петра, приехавшего из Парижа в Голландию, в Спа, лечиться от болезни, спустя 8 лет его похоронившей.
Петр был гостем у себя дома. Он вырос и возмужал на дороге и на работе под открытым небом. Лет под 50, удосужившись оглянуться на свою прошлую жизнь, он увидел бы, что он вечно куда-нибудь едет. В продолжение своего царствования он исколесил широкую Русь из конца в конец от Архангельска и Невы до Прута, Азова, Астрахани и Дербента. Многолетнее безустанное движение развило в нем подвижность, потребность в постоянной перемене мест, в быстрой смене впечатлений. Торопливость стала его привычкой. Он вечно и во всем спешил. Его обычная походка, особенно при понятном размере его шага, была такова, что спутник с трудом поспевал за ним вприпрыжку. Ему трудно было долго усидеть на месте: на продолжительных пирах он часто вскакивал со стула и выбегал в другую комнату, чтобы размяться. Эта подвижность делала его в молодых летах большим охотником до танцев. Он был обычным и веселым гостем на домашних праздниках вельмож, купцов, мастеров, много и недурно танцевал, хотя не проходил методически курса танцевального искусства, а перенимал его «с одной практики» на вечерах у Лефорта.