Нельзя ли ближе к делу, сердито скомандовал Том, в этот момент пробегавший за спиной у Зиленского.
Извольте, синьоры. Представьте себе: подъезжает к стройке машина с кирпичом. Выходит водитель и говорит прорабу, или кто он там: давайте разгружать. А прораб ему в ответ: у меня все люди заняты, разгружать некому. Так что открывай, парень, кузов и высыпай на землю, благо у тебя самосвал Но водитель молоденький попался, недавно, видно, на стройке. Удивился и говорит: да ты что, мастер, ведь побьется кирпич, не песок ведь. А мастер улыбнулся его простоте, пожал плечами: ну раз ты такой сознательный, разгружай сам, а мне тебе помочь нечем. Водитель помялся-помялся, подождал, а потом махнул рукой, поднял кузов и высыпал кирпич на бетонные плиты Осколками этого кирпича девчонки на следующий день чертили «классики». А через неделю прораб велел бульдозеристу убрать кирпичную кучу с глаз долой, в яму На Западе, между прочим, как мне отец рассказывал, кирпич в целлофанах привозят и разгружают специальными авторазгрузчиками Ну ладно, кирпич в целлофанах это уже буржуазное извращение. Но все-таки обидно как-то, когда целую машину хорошего кирпича вот таким хамским способом
Подумаешь! разочарованно произнес Дима. Таких кирпичей и таких прорабов
А что еще тебе удалось выявить про этого типа? насторожился Том и прекратил беготню вдоль эстрадки.
Я же с самого начала предупреждал, что едва ли эта кандидатура окажется для нас приемлемой, обиженно возразил Диме Зиленский, а Тому ответил: Да такие люди, Том, сами себя выявляют. Недавно, например, он велел рабочим выкопать канаву. Перерыли улицу, разворотили всю округу. Полтора месяца простояла канава в разверзнутом виде, пока ее снова не зарыли, ничего не уложив: ни труб, ни кабеля. Зато местность вокруг нашего дома стала похожа на лунный пейзаж. А один автомобилист сломал у меня под окнами задний мост у своего «Москвича». Бедняга понятия не имел о существовании прораба, разогнался и не успел затормозить Это я вам только два маленьких эпизодика рассказал, грустно усмехнулся Зиленский. А на самом деле житие моего прораба и его великие дела могли бы воплотиться в многосерийную киноэпопею. А уж по затратам, по выброшенным на ветер государственным денежкам этот спектакль не имел бы себе равных!
Ну и что ты предлагаешь? Я не понимаю! нетерпеливо выкрикнул Дима.
Да ничего я не предлагаю, с раздражением ответил ему Зиленский и с раздражением же продолжал: Но вы бы видели, синьоры, какая у этого стервеца дачка за городом. Пальчики оближешь! Дорожки посыпаны желтым песочком и выложены с боков березовыми колышками. Два парничка, летняя кухонька.
Откуда ты знаешь? спросил Дима.
Сам видел, вновь усмехнулся Зиленский. В прошлую пятницу выследил своего прораба, поехал за ним на вокзал
Зиленский не успел договорить, как Том уже взгромоздился на эстрадку, возвысился над «бандой», заложив руки за спину и раскачиваясь на каблуках.
Ну, какие будут мнения? вопросил он громко и властно.
Какие тут могут быть мнения. Я первый против этой кандидатуры, грустно ответил Зиленский, стоя спиной к Тому.
Почему? строго спросил тот с эстрадки.
Да потому, что в данном случае мы имеем дело не с хамством, а с традицией, если угодно. За последние годы эта традиция так сильно развилась, так безнаказанно укоренилась, что стала просто бедствием.
Бред! Том рванул на шее галстук и боднул головой. Ты думаешь, что говоришь?! Даже если, как ты считаешь, это стало традицией, то тем более надо ее каленым железом А то извели уже тонны бумаги, на лекциях и собраниях уши прожужжали, а хамы плодятся, как клопы!
Фу, зачем же так грубо, поморщился Зиленский. Никакой он не хам, а, напротив, весьма интеллигентный человек. На рабочих матом не ругается, в магазин за водкой в служебное время не бегает. И одет всегда прилично. Этот мой прораб
Этот твой прораб самый страшный хам, злобно прервал его Том. Он хамит не одному, не двум, а десяткам, сотням людей одновременно. И за хамство не только не боится, а получает за него зарплату, премии! Дачку свою, значит, на хамстве этом строит! И наказать мы его должны со всей строгостью!
Да брось ты, Том! Ей-богу, чем он хуже таких же сотен или тысяч, прости за выражение, строителей. И не виноват он в своем хамстве. Его сделали хамом, приучили к хамству и в нем укрепили. За что его наказывать, спрашивается?! За то, что ему так и не привезли труб, для которых он выкопал канаву? Или за то, что при проектировке дома какой-то неуч взял и прочертил линию для канализации не в том месте, где ей положено быть, а ошибку заметили лишь тогда, когда уже разворотили улицу? Ну чем он виноват, скажи на милость?
А чем виновата бедная женщина, которая с тремя детьми вселится, понимаешь ли, в тот дом, который он, этот мерзавец, построил? За что она будет не жить, а мучиться в нем? Ванная у нее будет загажена затвердевшим бетонным раствором, штукатурка с потолка будет шлепаться на пол, в дыре под карнизом будет завывать ветер.
Какая женщина? Откуда ты ее выкопал? сердито бросил через плечо Зиленский и принялся пилочкой обрабатывать ногти.
Да будет она! Не может она не быть, пока ее дом строят такие Пока колют кирпич, пока свинячат и гадят, портят народное добро. Пока на дачке у себя, не знаю, трясутся над каждой дощечкой. А на работе, когда не для себя, тогда, значит, целыми машинами, тоннами, без зазрения совести!.. Слов у Тома не хватило, и он проткнул кулаком воздух, поражая невидимую мишень. На каждого хама сотни таких женщин приходятся! И каждый шаг этой скотины отдается, так сказать, чужой болью, напрягается чужими нервами, страдает чужим неудобством. Мерзнут, понимаешь, в ледяных квартирах, уродуют новые машины, падают с велосипедов, у которых выскакивает на ходу руль и отлетает педаль
А чем виновата бедная женщина, которая с тремя детьми вселится, понимаешь ли, в тот дом, который он, этот мерзавец, построил? За что она будет не жить, а мучиться в нем? Ванная у нее будет загажена затвердевшим бетонным раствором, штукатурка с потолка будет шлепаться на пол, в дыре под карнизом будет завывать ветер.
Какая женщина? Откуда ты ее выкопал? сердито бросил через плечо Зиленский и принялся пилочкой обрабатывать ногти.
Да будет она! Не может она не быть, пока ее дом строят такие Пока колют кирпич, пока свинячат и гадят, портят народное добро. Пока на дачке у себя, не знаю, трясутся над каждой дощечкой. А на работе, когда не для себя, тогда, значит, целыми машинами, тоннами, без зазрения совести!.. Слов у Тома не хватило, и он проткнул кулаком воздух, поражая невидимую мишень. На каждого хама сотни таких женщин приходятся! И каждый шаг этой скотины отдается, так сказать, чужой болью, напрягается чужими нервами, страдает чужим неудобством. Мерзнут, понимаешь, в ледяных квартирах, уродуют новые машины, падают с велосипедов, у которых выскакивает на ходу руль и отлетает педаль
И врешь ты все! заключил вдруг Том. Не жизнь сделала их хамами, а они делают нашу жизнь хамской. И нас самих в хамов превращают Твое слово, Стас.
Все посмотрели на Стаса. Тот зачем-то встал со скамейки, сутулый великан, смущенно улыбнулся и тихо произнес:
Виновен. Я так считаю, что, конечно, виновен.
Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, просипел Дима.
Тогда во всех кинотеатрах шла «Оптимистическая трагедия», пояснил мне Дмитрий Андреевич.
В половине одиннадцатого вечера в саду раздался треск. Владелец дачного участка выскочил на крыльцо и увидел, что через пролом в заборе лезет какой-то человек. Дачевладелец тут же вернулся на террасу, взял топор и выбежал в сад.
Едва ли он собирался топором этим ударить наглеца, а, скорее, прихватил его с собой для острастки. Как бы то ни было, едва он добежал до забора, в лицо ему с трех сторон ударил свет фонарей, ослепив его и фактически обезоружив.
Вот до чего доводит собственность! На людей с топором бросается! произнес насмешливый голос. Мы, можно сказать, охраняем его жизнь, заботимся о его безопасности, а он
Мы из пожарной охраны, нетерпеливо прервал его другой голос. Давай, хозяин, показывай свое поместье!
Из какой еще, к чертовой матери, пожарной охраны? спросил дачевладелец, щуря глаза и не расставаясь с топором.
Пошли, Дима, сами управимся, скомандовал голос, а то этот куркуль еще полчаса будет выяснять у нас, кто мы такие. А ты, Олег, посвети на него, чтобы он с испугу никого не задел.
Какого черта вам надо! крикнул дачевладелец, но пришельцы ему не ответили и, судя по движению двух фонарей, направились к сараю.
Дачевладелец резко подался вбок, но третий луч не упустил его, с лица не соскользнул и продолжал слепить.
Куда вы поперли, сукины дети?! Вы мне всю клубнику подавите! А ты опусти фонарь, а то сейчас как Дачевладелец угрожающе поднял топор.
В ту же секунду топор у него отобрали. Кто-то четвертый перехватил сзади его руку, сжал запястье с такой силой, что топор тут же вывалился. Руку дачевладельцу отпустили, а голос из темноты сказал:
Да не волнуйся ты, чудак-человек. Тебе же объяснили мы из пожарной команды. Вот проверим у тебя электропроводку и уйдем.
Кто же это на ночь глядя, разломав забор по-прежнему сердито, но теперь, лишившись топора, уже не так грозно произнес дачевладелец и поспешил к сараю. Осторожно! У меня тут слева парник. Стекло не разбейте! предупредил он следовавших за ним.
Не в стеклах счастье, папаша, возразил ему сзади насмешливый голос. Ты лучше вспомни дом, который сейчас строишь. На пяти этажах у тебя ни одного целого стекла не осталось.
Сарай, в котором они оказались, лишь официально именовался сараем, в действительности же представлял собой довольно уютный жилой домик из двух комнат, с кафельной печкой и паркетными полами.
Э-э, брат, так мы не договоримся! В пожарной схеме твоя печка не предусмотрена Ну что, сам ее разберешь или помочь тебе? произнес тот же насмешливый голос над ухом дачевладельца, и кто-то шлепнул его по руке, когда он потянулся было к электровыключателю, а два фонаря тут же уперлись ему в лицо, точно желая предостеречь от неосмотрительного поступка.
Но дачевладелец проявил благоразумие и ответил на наглость спокойно и рассудительно: