Юрий Вяземский
Но березы в чем виноваты!
Дачная история
I
Когда пилили не знали, когда тарахтела и завывала на всю аллею мотопила не слышали, когда по дороге в магазин натыкались на два массивных голых ствола не догадывались, а лишь ворчали, что загородили дорогу и надо либо на руках переносить через них коляску, либо объезжать через канаву по узкой бугристой тропинке. И лишь спустя два дня, когда все уже было кончено, когда обессученные их туши были разделаны на аккуратные чурки-вырезки и сложены в канаву тогда только заметили. И то случайно: во время утренней прогулки четырехлетняя Катька вспрыгнула вдруг на пень и принялась на нем отплясывать, а ей крикнули осторожней, оступишься, упадешь! И вдруг заметили два свежих пня, и вдруг сообразили боже мой! березы спилили!
Ленка начала тут же. Горделиво вскинув голову, тряхнув пышными белокурыми локонами, презрительно сощурив глаза, она молча и неожиданно торжественно вручила своему мужу Вадиму поводок, на котором вела черного дога Флема, грациозно перепрыгнула через канаву и присела на корточки перед пнем, на котором отплясывала Катька.
Катенька, деточка, ты видишь этот пенек? спросила она кротким голосом.
Так, начинается, тихо, но с какой-то тоскливой обреченностью тут же откликнулся Вадим, Ленкин муж.
Катька продолжала приплясывать на пне, Ольга, держась за ручку коляски, в которой спала ее младшая, пятимесячная дочь Дашка, покосилась на Вадима, а тот со страхом смотрел на свою жену.
Катенька, ты когда-нибудь видела фашистов? с прежней кротостью продолжала Ленка.
Катька остановилась и с любопытством посмотрела на Ленку.
Леночка, не надо. Ради бога, попросил Вадим.
Нет, не видела! радостно объявила Катька и опять стала приплясывать на пне.
Так вот же они, фашисты, самые настоящие! Ленка обхватила Катьку за плечи и прижала к груди. Понимаешь, маленькая, гладила она Катьку по голове, росли два дерева. И вдруг пришли дядьки. Злые дядьки. Взяли и срубили их.
Какие дядьки? А где они? заинтересовалась Катька.
Да хватит тебе, в конце концов, растерянно огляделся по сторонам Вадим.
За забором, перед которым торчали пни и лежали березовые чурки, виднелся небольшой, но со вкусом отделанный дачный дом, с просторной, широко застекленной верандой и флюгером-петушком. Возле дома, у крыльца, стояли две машины: синие «Жигули» и серая «Волга».
А где дядьки, которые срубили? Они что срубили, а потом ушли? А зачем эти дядьки дурацкие?.. вертела головой Катька.
Лена, пойдем. Ты слышишь меня? повысил тон Вадим.
В этот момент открылась дверь веранды, и на крыльцо вышли двое: мужчина средних лет и юноша. Они остановились на крыльце, и парень протянул мужчине пачку сигарет.
Заметив их, Ленка поднялась, тряхнула головой, отбрасывая назад сбившиеся на глаза волосы, и начала нарочито громко, с вдохновением, тщательно выговаривая каждое слово:
Понимаешь, Катенька, росли здесь красивые высокие деревья! Сто лет росли и никому не мешали! И вдруг пришли какие-то мерзавцы
Лена, как тебе не стыдно! испугался Вадим и ринулся через канаву к жене, увлекая за собой дога.
И вдруг пришли какие-то мерзавцы! с надрывом уже продолжала Ленка. Которые берез этих не сажали! За ними не ухаживали! Понимаешь, Катенька, взяли эти дядьки пилу и за несколько минут убили их! Березовых дровишек им, видишь ли, захотелось! Им камин свой топить нечем!
Пойдем, Лена! Немедленно пойдем отсюда! пытался остановить ее Вадим, добравшись до жены и взяв ее за локоть. Но Ленка вырвала руку и с ненавистью посмотрела на мужа.
Не прикасайся ко мне! прошипела она.
Дог залаял, а Катька соскочила с пня и медленно направилась к матери, скривив рот и старательно шмыгая носом.
Мужчины на крыльце курили и не без любопытства поглядывали за забор.
Леночка, ну зачем тебе все это? вдруг перешел на шепот Вадим. Ведь опять у тебя начнется. Опять пятнами пойдешь.
Не трогай меня! Ты мне противен! быстро огрызнулась Ленка, а потом, повернувшись к забору, надрывно продекламировала: Мы ведь выросли под этими деревьями! И мы не позволим, чтобы какие-то заезжие
Прекрати, Лена! Ну разве стоит из-за какой-то чепухи!.. Ну, что же это такое? в отчаянии обернулся к Ольге Вадим. Ну, зачем я целый месяц ее выхаживал?
Мамочка, а зачем эти дядьки срубили березки? плаксиво пропела Катька, уткнувшись лицом Ольге в живот.
Тише, Дашку разбудишь. Ольга задумчиво потрепала по голове старшую дочь.
Это для тебя чепуха! кричала на Вадима Ленка. А меня это, между прочим, трогает! И пошел ты знаешь куда!
Лена, успокойся. На нас же люди смотрят.
Лю-юди?! Это они-то люди?! Тряхнув локонами, Ленка отбросила назад руку, указывая на стоявших на крыльце. Мерзавцы они! Хамы. Ездюки чертовы!
Да заткнись ты, наконец! Что ты, я не знаю, как базарная баба, не удержался Вадим, сорвав с переносицы очки.
Ленка тут же стихла. Удивленно посмотрев на мужа, словно только теперь заметила его рядом с собой, она вдруг приветливо ему улыбнулась и сказала извиняющимся тоном:
Да, Вадик дорогой, я базарная баба. А ты дерьмо. Трус и дерьмо.
С этими словами Ленка перепрыгнула через канаву и пошла по березовой аллее в сторону своей дачи, длинноногая, стремительная, склонив голову набок и сильно раскачивая бедрами.
Ну вот, опять началось, обреченно вздохнул Вадим, надел очки, с тоской посмотрел на Ольгу и побрел за женой, ведя на поводке дога Флема, ростом ему по грудь.
II
Дашка орала в комнате, сердито и надсадно. Катька сидела за столом на террасе, обиженно всхлипывая и тяжело вздыхая. Время от времени она вставала, подходила к Ольге и требовала, чтобы та дала ей клубники с молоком, затем возвращалась к столу, усаживалась и продолжала обиженно всхлипывать и тяжело вздыхать.
Ольга не обращала внимания ни на одну, ни на другую. Она готовила обед: резала овощи, чистила картошку, жарила мясо, попутно кипятя марлевые подгузники.
Чего это у тебя ребенок орет как резаный? С улицы слышно, неожиданно распахнув дверь, на террасу стремительно вошла Ленка. Не дожидаясь приглашения, она уселась на свободный стул, швырнула на стол скомканную пачку сигарет, тут же выдернула из нее сигарету и быстро прикурила от зажигалки. Моржухина, ты хоть пепельницу дала бы.
Ольга молча протянула ей детскую пластмассовую формочку, служившую пепельницей.
Чего она так орет? Ленка с раздражением затянулась, выпустив дым из тонких ноздрей.
Права качает. Требует, чтобы я к ней подошла, безразлично посмотрела на нее Ольга и, повернувшись к Катьке, скомандовала: Ну-ка дуй на улицу! Видишь, ко мне тетя Лена пришла. Она курить будет.
Ну так подойди к ней! Зачем ты над ребенком измываешься? сказала Ленка.
Ольга ей не ответила, взяла со стола доску с нарезанными овощами и опрокинула ее в кастрюлю.
А дамочка твоя где? Все еще дрыхнет? спросила Ленка.
«Дамочкой» Лена Иваницкая называла Лилю, двадцатилетнюю студентку театрального института, которая в это лето, как считалось, помогала Ольге вести хозяйство и присматривать за детьми. Денег за услуги Лиля не брала, зато жила на всем готовом и с немалыми удобствами: ей была отдана «хибара» так на даче Моржухиной именовался двухкомнатный сарайчик в глубине сада довольно уютное помещение с печкой, электричеством, просторной постелью и широким письменным столом.
В общем так, Моржухина, объявила Ленка, я его отправила в Москву. Пусть убирается к чертовой матери!
Ольга сняла ведро с подгузниками и поставила на газ кастрюлю с молоком, потом молча взяла Катьку за плечи, вытащила из-за стола, вынесла на крыльцо и, оставив там, закрыла дверь на задвижку. Из-за запертой двери донеслись сначала возглас удивления, потом обиженный вопль и протестующий топот.
Все! Видеть его не могу! продолжила Ленка.
Вадима, что ли? безучастно спросила Ольга.
Не знаю, может быть, я дура сумасшедшая, но, честное слово, я больше не могу жить с таким человеком! Ленка так сильно ткнула сигаретой в формочку, что сигарета переломилась пополам, но Ленка тотчас же выхватила из пачки новую и засунула ее в пламя зажигалки еще до того, как успела поднести сигарету ко рту. Он не мужчина, а какой-то крюшон из дыни! Ему все нравится. Он со всеми ладит, со всеми дружит Противно!
Что же в этом противного? Ольга перевернула мясо на сковородке.
Противно, понимаешь?! выкрикнула Ленка. Он и в постель ко мне так же ложится! Сначала полчаса моется в душе. Потом минут пятнадцать бреется. Разглядывает, вылизывает себя перед зеркалом, лосьонами всякими смазывает. Чистенький такой, благоухающий, торжественный!
Не надо, Лен. Ни к чему. Ольга плеснула в сковороду воды из чайника и накрыла крышкой.
Да, конечно, не надо, согласилась Ленка, но тут же тряхнула головой и презрительно сощурилась.
Не надо, Ленка, повторила Ольга.
Да я уже двадцать восемь лет Ленка! воскликнула Ленка и отбросила с загорелого лба белокурую прядь.
Еще недавно она была красавицей. У нее были безупречная фигура, красивое, редкостно правильных черт лицо. К тому же Лена умела держаться, знала цену своим внешним достоинствам и умела их преподнести, удивительно естественно, без малейшего кокетства или манерничанья.
Она по-прежнему была красива, но с каждым годом ее красотой все предпочтительнее было любоваться с некоторого расстояния вблизи заметнее становились изъяны. Ноги поражали своей длиной, но форма их уже не была такой безупречной, как ранее. Точеные черты лица по-прежнему смущали и очаровывали, но уже не тем был его цвет, и хоть морщины еще не появились, но кожа стала чуть вялой.
К тому же, чувствуя, что дурнеет, Лена всячески стремилась задержать неудержимое. И уже была пущена в ход косметика, и бедра при ходьбе стали излишне вертлявыми. Появилось в Лене нечто от в прошлом прославленной, но теперь малоснимаемой киноактрисы: ностальгия какая-то, надломанная величавость или величавый надлом.
Впрочем, и поныне рядом с Леной Иваницкой Ольга Моржухина выглядела почти дурнушкой широколицей, коротконогой, сутулой; в отличие от подруги, она совсем не следила за своей внешностью: ходила бог знает в чем и бог знает как, точно нарочно цепляя ногой за ногу, намеренно, с каким-то внутренним вызовом делая себя нескладной и неповоротливой словно усталый мужик в сапогах и под хмельком, хотя от природы была пластичной и женственной.
Катька ныла под дверью. Дашка орала в комнате. А Ленка, обломив в формочке вторую недокуренную сигарету, тут же закурила третью и продолжала: