И с материалами не было никаких проблем, заговорила Ольга, когда Ленка замолчала. Все можно было достать в правлении: и доски, и кирпич, и цемент. Я же помню! Еще когда отец был жив А теперь ничего не дают, ни в чем не помогают, а только требуют, угрожают: «Если к следующей весне не приведете в порядок забор, то мы вынуждены будем поставить на правлении вопрос о вашем исключении из кооператива. У нас желающих знаете сколько!» А как, интересно, я приведу его в порядок, когда ни плотника, ни материалов!
Это только для таких, как мы с тобой, у них ничего нет, а для ездюков все что хочешь! От обыкновенного песка до разборного финского домика! Ленка вскочила с табуретки и принялась нервно вышагивать взад и вперед, но не по тропинке от крыльца к калитке, а перпендикулярно направлению, в котором вышагивала Ольга от табуретки к лавке и обратно. И главное, как все это по-скотски делается! Наш сосед не Голыбин, а Курдин, у которого участок на асфальт выходит, просыпается однажды утром и видит, что у него забор повален. А потом выяснилось, что ночью к одному ездюку приезжала целая автоколонна: здоровенный грузовик знаешь, наподобие тех, в которых мясо возят, длинный такой и автокран. Привезли ему финский домик, выгрузили его краном и тут же, за одну ночь, смонтировали. А так как места для грузовика оказалось мало, то, не задумываясь, повалили у Курдина забор и укатили как ни в чем не бывало. Курдин собрался было заявить на этого ездуна в правление, но потом махнул рукой а стоит ли связываться! В общем, сам починил забор и на этом успокоился.
Вот и плохо, что успокоился! заявила Ольга. Надо было связываться.
Ленка удивилась и остановилась напротив Ольги.
Нам в душу плюют, а мы только обличительные речи произносим! Друг перед другом! гневно продолжала Ольга. Глаза у нее сузились, губы дрожали, кулаки сжались. Выговоримся, утремся и успокоимся. Ругаться и обличать все мы умеем, а как до дела дойдет, когда не на мужа орать надо, а пойти и заявить во всеуслышание, доказать свою правоту, справедливости добиться, так сразу начинается стоит ли связываться!
Да что ты на меня-то кричишь, Моржухина! рассердилась Ленка.
А я на тебя не кричу, Лена! Я просто хочу тебе объяснить, наклонив голову вперед, Ольга поворачивала ей из стороны в сторону, точно собиралась боднуть Ленку. Я просто пытаюсь тебе объяснить! Ведь пойми ты: мы сами во всем виноваты. Сами же их и распустили!
Да брось ты, Моржухина! Что ты с ними сделаешь! Что ты такое, скажи на милость, по сравнению с ними. У них деньги! На их стороне правление! Еще обвинят тебя в том, что ты не в состоянии содержать дачу в приличном виде, что третий год забор не можешь починить, и исключат из кооператива. А на твое место поселят какого-нибудь ездюка.
Это мы еще посмотрим! угрожающе мотнула головой Ольга.
Да пошла ты, Моржухина! махнула рукой Ленка. Когда выкинут тебя из кооператива, вот тогда ты поймешь, что такое справедливость и чем она пахнет для таких, как ты!
А ты помнишь нашего прежнего председателя? неожиданно спросила Ольга.
Ну, помню растерялась Ленка.
А где он теперь?
Ну, посадили его За взятки, кажется.
Ага! Видишь! торжествующе воскликнула Ольга и поднесла к самому Ленкиному носу указательный палец.
Да ладно тебе, Моржухина! Нашла тоже аргумент! опять рассердилась Ленка. Его ОБХСС разоблачил и посадил Тоже мне сравнила. Ты не ОБХСС!
Но все-таки посадили.
Ну, посадили И что от этого изменилось?
Но все-таки посадили! упрямо повторила Ольга, повернулась к Ленке спиной и решительно направилась к крыльцу. И мы этого им так не оставим! объявила Ольга, взойдя на крыльцо.
Чего не оставим? Берез, что ли?.. Но ведь все равно спилили.
Ольга вдруг весело рассмеялась:
Ну ты даешь, Иваницкая! Ведь эти березы наше детство! Ведь никто, кроме нас, не защитит их. Неужели ты будешь сидеть сложа руки, когда на твоих глазах какие-то ездюки пилят и рубят на куски твое детство!
Ленка хотела ей ответить, но в это время из-за забора донесся крик ребенка. С каждой секундой крик этот становился все более пронзительным и надсадным. Калитка скоро распахнулась: сначала в нее пролетела коляска, точно кто-то пихнул ее за забором, и она покатилась, неуправляемая, подпрыгивая на рессорах, а вслед за коляской появилась улыбающаяся Лиля.
Привет вам, милые барышни, сказала она. А у нас, как говорится, совершенно случайно случившийся случай. Послушайте, направилась она к Ольге, бросив коляску с орущей Дашкой у калитки, у меня такое впечатление, что ваша младшая дочь, простите за выражение, описалась.
Ну так же нельзя, ей-богу! Ольга сбежала с крыльца и устремилась к Дашке. Ведь я же специально сунула тебе под матрац чистые подгузники. Надо было тут же поменять ее, а не тащить обратно. Ведь ребенку спать надо!
Ну уж нет, Ольга Владимировна. Увольте, ради бога! Лиля села на лавку, вытянула ноги и, устало вздохнув, закрыла глаза. Вы же знаете, голубушка, что в детях я положительно не смыслю. Подгузника от пододеяльника не смогу отличить. А уж пе-ре-пеле-но-вы-вать!
Ольга быстро и ловко перепеленала Дашку, дала ей соску и покатила коляску к крыльцу, но вдруг резко обернулась к Лиле:
Значит, так, дамочка! Я сейчас ухожу по делам, а ты останешься с детьми. Когда проснется Катька, дашь ей клубники с молоком. Блюдце стоит на столе. Дашку сейчас же укачаешь, возьмешь коляску и будешь возить ее по тропинке туда-сюда, туда-сюда, пока девочка не заснет. Вопросы есть?
Лиля открыла глаза и удивленно посмотрела на Ольгу.
Вопросов нет, сама себе ответила Ольга, зашла на террасу, взяла там расческу, потом сбежала по крыльцу и пошла к калитке, на ходу расчесывая волосы.
Ты куда, Моржухина? крикнула ей Ленка.
К Полынину! ответила Ольга.
IV
Борис Викентьевич Полынин помнил Ольгу, когда та «еще в колясочке была», и имел обыкновение, встречаясь с ней теперь, всякий раз напоминать об этом обстоятельстве. Действительно, он когда-то очень тесно дружил с ее родителями; помогал ее маме, когда та осталась без мужа; был единственным мужчиной, который в голос рыдал на похоронах Марии Николаевны, Ольгиной матери.
Это был пухленький, маленького росточка человек, весьма неопределенного возраста, суетливый и удивительно приветливый; он был хром и при ходьбе чуть припадал на правую ногу.
В биографии Бориса Викентьевича Ольгу всегда удивляли два момента. Как удалось Полынину при общительности его и обаянии остаться холостяком и каким образом с его приветливостью и полнейшим неумением отказывать людям он оказался членом правления кооператива, в котором старожилов с каждым годом становилось все меньше, а люди приветливые и отзывчивые отсутствовали полностью.
Это был пухленький, маленького росточка человек, весьма неопределенного возраста, суетливый и удивительно приветливый; он был хром и при ходьбе чуть припадал на правую ногу.
В биографии Бориса Викентьевича Ольгу всегда удивляли два момента. Как удалось Полынину при общительности его и обаянии остаться холостяком и каким образом с его приветливостью и полнейшим неумением отказывать людям он оказался членом правления кооператива, в котором старожилов с каждым годом становилось все меньше, а люди приветливые и отзывчивые отсутствовали полностью.
Но всякое случается в жизни, и Борис Викентьевич вот уже лет десять состоял в правлении, где основной его обязанностью считался выпуск ежемесячной стенной газеты. Эту хлопотливую и не сулящую никаких житейских выгод работу Полынин выполнял с рвением и весьма искусно, ибо по профессии был журналистом и редактором; к тому же очень прилично рисовал.
Вот так сюрприз! Оленька ко мне пожаловала! Героиня-страдалица! Мадонна советского материнства! начал восклицать Полынин, едва заметив шедшую от калитки Ольгу и устремляясь ей навстречу с широко распростертыми коротенькими руками.
Здравствуйте, Борис Викентьевич, холодно приветствовала его Ольга.
Лицо Полынина тотчас приобрело страдальческое выражение, в глазах вспыхнул ужас, а губы болезненно скривились:
Но что с тобой, девочка моя?
Борис Викентьевич, я к вам пришла не как к соседу и старому другу семьи, а как к члену правления ДСК «Красный энергетик», сообщила Ольга натруженно-официальным тоном.
Лицо Бориса Викентьевича застрадало еще выразительнее.
Господи, Оленька! За что ты меня так-то?.. Чем я тебя прогневал?!
Со стороны он производил впечатление юродствующего человека, но Ольга слишком давно и слишком хорошо знала Полынина, чтобы заподозрить его в юродстве.
Борис Викентьевич, вам как член управления известно, что на нашей аллее спилили две березы?
Спилили? Березы? Да, понимаю Вот ведь незадача! Ну как же! довольно бессвязно бормотал Полынин, видимо, нисколько не задумываясь над своими словами, а вглядываясь в Ольгу, словно стремясь отыскать в ней словами невыразимое, мучающее ее и лишь состраданием могущее быть исцеленным. Да, точно Мне кто-то говорил
Борис Викентьевич! властно оборвала его Ольга. Я вам официально заявляю, что мы, Ольга сделала многозначительную паузу, мы не потерпим такого безобразия!
Конечно, Оленька. Но я-то чем могу?..
Испуганный вид Полынина и его бессвязное бормотание еще больше разозлили Ольгу.
Я требую, чтобы вы как член правления приняли меры и наказали виновных! Вы, вообще-то, понимаете, о чем я?!
Господи, я все понимаю! Но что я должен сделать, Оленька?
Не знаю, это ваше дело!.. Вы только поймите, наконец, что мы выросли под этими березами! Они наше детство, наша память! И мы не позволим!..
Грандиозно, Оленька! Что-то как бы мгновенно преломилось в Полынине, и теперь он вновь вздрагивал от восторга, а пухленькие ручки его нетерпеливо оглаживали друг дружку. Нельзя рубить детство! Нельзя рубить память человеческую! Оленька, это же прекрасно!
От молниеносной перемены, произошедшей в Полынине, Ольга растерялась.
Мы и помыслить это не могли! вдохновенно продолжал Борис Викентьевич, в восхищении глядя на Ольгу. Как можно поднять руку на наши березы! Да ведь это все равно что Прекрасно, деточка! Тебе же цены нет! Какая великолепная получится заметка!
Заметка? совсем растерялась Ольга.
Я сейчас как раз готовлю стенгазету. К завтрашнему общему собранию. Все у меня уже есть, а вот изюминки не хватало.