С учетом большого количества армян особо был оговорен запрет на посещение войсками мусульманской части города с точным перечнем улиц, образовывавших границу запретной зоны.
Азербайджанское правительство всячески муссировало армянский фактор. Разумеется, это было использовано против Бичерахова.
«Существование этих недисциплинированных и непослушных войск доставляло огромное беспокойство бакинским властям», отмечал генерал Дж. Мильн710.
Положение Бичерахова становилось все более шатким. Взваленный им на себя крест становился тяжелой ношей. В его бакинской переписке и в записях в дневнике чувствуется упадок сил и усталость.
Союзники-оккупанты
В этой книге уже неоднократно затрагивались различные аспекты взаимоотношений Л.Ф. Бичерахова с представителями союзного командования. Этот пласт проблем настолько велик, что требует рассмотрения в отдельной главе. Особенно важно прояснить специфику отношений между Бичераховым и англичанами в сравнении с другими антибольшевистскими движениями, прежде всего добровольческим.
Развитие антибольшевистского движения на Юге России невозможно представить вне отношений участников этого движения с союзниками. Эволюция добровольческих структур, так же как и бичераховских, напрямую зависела от участия в их судьбе союзников. Их помощь была главным фактором, определяющим масштаб и возможности антибольшевистского движения. По справедливому замечанию генерала А.И. Деникина, «новые «варяги» союзники стали тем фундаментом, на котором строились политические комбинации и утопии, не раз совершенно противоречивые». «По всему Югу России шла спешная перемена «ориентаций», изменение программ и широкая дифференциация партий, групп, организаций»711 Без преувеличения можно сказать, что позиция союзников определила судьбу Белого движения, его успехи и его конечный крах.
В судьбе героя этой книги отношения с союзными военными властями также сыграли роковую роль, хотя развивались совсем по иному сценарию, чем на белом Юге, Востоке или Севере. В начале этой книги была показана позиция союзных держав, оказавшихся перед фактом смены государственного строя в России, развала страны и началом гражданской войны в ней. По мере того как братоубийственная война в России разгоралась, определялись противоборствующие стороны, менялись и взгляды союзников на свое участие в русских делах.
Между тем и добровольцы, и Бичерахов понимали свои отношения с союзниками как продолжение военного сотрудничества в мировой войне. «Взаимные обязательства оставались непререкаемыми, война еще не окончена, и активная помощь армий несомненна», писал генерал Деникин712. Но, пожалуй, только Бичерахов имел основания так считать ведь в течение всего 1918 г. он оказывал британскому командованию реальную помощь, которую, согласно приведенному выше признанию генерала Денстервилля, получить англичанам больше было неоткуда.
Он пользовался английскими средствами еще до начала Гражданской войны и вполне справедливо понимал их не как вспомоществование на гражданское противостояние в счет довольно призрачных «союзнических обязательств» за вклад
России в победу в мировой войне. Английские деньги Бичерахов принимал как должное, как необходимую плату за большие услуги, оказываемые им в настоящем времени британской короне в Персии и на Кавказе. В тот период англичане денег не считали. При этом Бичерахов вовсе не полагал себя состоящим на службе британской короне, как бы это ни выглядело со стороны. Выполняя союзнический долг и получая за это определенные средства, Бичерахов служил прежде всего своей родине, понимая эту службу как «собирание» русских земель для дальнейшей их передачи воле Учредительного собрания. Может ли иностранный наймит ставить перед собой подобные цели?!
Осенью 1918 г. положение значительно изменилось. Мировая война подходила к своему победоносному для стран Антанты концу, а Гражданская война в России разгоралась кровавым заревом, открывая союзникам все более соблазнительные перспективы территориальных захватов. Острая нужда в вооруженном содействии русским войскам отпала. Теперь речь могла идти только о помощи антибольшевистским силам, и распределение этой помощи становилось важнейшим инструментом политики «разделяй и властвуй». На Кавказе англичане теперь меньше всего нуждались в строптивом Бичерахове. Все, что нужно, англичане с его помощью получили: в критический для себя момент не только удержали «свою» часть Персии, но и захватили бывшую «российскую» Северную Персию; распространили свое влияние на Дагестан и Восточный Прикаспий; наконец, обосновались в вожделенном Баку и хозяйничали и в портовом Батуме, где заканчивался нефтепровод из Баку[16]. О большем мечтать не приходилось. Бичерахов с его нелепыми претензиями на равенство и даже преимущество на «исконно русских землях» становился не нужен.
В это самое время, поздней осенью 1918 г., наконец, смогли обратить на себя внимание союзников добровольцы, «с болезненным нетерпением», по словам генерала А.С. Лукомского, искавшие с ними контакта713.
Переговоры представителя генерала Деникина генерала от инфантерии Д.Г. Щербачева с союзным командованием проходили 1623 ноября в румынских Яссах. Здесь добровольческому командованию удалось добиться монополии в представлении интересов Юга России перед союзниками714. Здесь же стало очевидным, что союзное командование желало видеть во главе всех российских армий генерала А.И. Деникина: «только с ним» оно намеревалось «сноситься по всем вопросам оперативного и хозяйственного характера»715.
10 ноября военная эскадра союзников впервые вошла в порт Новороссийск. Но затем еще длительное время союзники присматривались к добровольцам, оценивая их способность противостоять большевикам. В последней декаде декабря генерал Деникин вывозил их на фронт под Ставрополь, прося командира 1-го конного корпуса «показать им», «как кубанцы бьют большевиков»716.
Между самими союзниками не было единства относительно русской политики, возникло острое соперничество за раздел сфер влияния, а фактически зон оккупации территории бывшей Российской империи. Еще 23 декабря 1917 г. на англо-французской конференции в Париже была заключена секретная конвенция, определившая «зоны действия» двух держав в России: за Великобританией закреплялись Северный Кавказ, Дон, Закавказье и Средняя Азия; у Франции Украина, Крым, Бессарабия; Сибирь и Дальний Восток были отнесены к сферам влияния США и Японии.
Само по себе разделение на зоны ответственности не соответствовало замыслам руководителей Белого движения, рассчитывавших недостаток собственных войск, прежде всего для несения гарнизонной службы, компенсировать оккупационными силами. Однако, когда добровольческое командование узнало о существовании линии разграничения между Англией и Францией (она шла от Босфора через Керченский пролив к устью Дона и далее по р. Дон на Царицын), оно было обескуражено. «Эта странная линия не имела никакого смысла в стратегическом отношении, не считалась с меридиональными оперативными направлениями к Москве и с идеей единства командования, писал А.И. Деникин. Разрезая пополам Область войска Донского, она не соответствовала также и возможности рационального снабжения южных армий, удовлетворяя скорее интересам оккупации и эксплуатации (выделено А.И. Деникиным. А. Б.), чем стратегического прикрытия и помощи»717.
Внутри английского кабинета, которому «достался» Кавказ, также не было единства, имел место дуализм мотивов, которыми обосновывалась интервенция. Это было противоречие между курсом на поддержку белогвардейцев и восстановлением в их лице старой России, лояльной и союзной Англии, и одновременными попытками ослабить Россию, отторгнуть от нее окраинные области и поддержание с этой целью сепаратистских устремлений местных национальных режимов, что шло вразрез с великодержавной программой Белого движения.
В условиях, когда ни между союзниками, ни даже в правительствах стран Антанты не было единства по поводу целей и форм интервенции в России, большое значение приобретали личные отношения руководителей Белого движения с конкретными представителями союзников. Например, первые эмиссары союзного командования в стане Добровольческой армии британский генерал Пуль и французский лейтенант Эрлиш, прибывшие в Екатеринодар в ноябре 1918 г., весьма благоволили добровольцам и толковали сотрудничество именно как продолжение союзнических отношений. Вполне возможно, что, как писал впоследствии генерал Деникин, в лице перечисленных представителей союзного командования они «имели действительных и деятельных друзей России. Но их влияние и вес были недостаточны, чтобы изменить русскую политику стран Согласия»718. Теплые и почти дружеские отношения, несмотря на шероховатости, сложились у Бичерахова с генералом Денстервиллем, о чем говорилось выше.
В условиях, когда ни между союзниками, ни даже в правительствах стран Антанты не было единства по поводу целей и форм интервенции в России, большое значение приобретали личные отношения руководителей Белого движения с конкретными представителями союзников. Например, первые эмиссары союзного командования в стане Добровольческой армии британский генерал Пуль и французский лейтенант Эрлиш, прибывшие в Екатеринодар в ноябре 1918 г., весьма благоволили добровольцам и толковали сотрудничество именно как продолжение союзнических отношений. Вполне возможно, что, как писал впоследствии генерал Деникин, в лице перечисленных представителей союзного командования они «имели действительных и деятельных друзей России. Но их влияние и вес были недостаточны, чтобы изменить русскую политику стран Согласия»718. Теплые и почти дружеские отношения, несмотря на шероховатости, сложились у Бичерахова с генералом Денстервиллем, о чем говорилось выше.
Но личные симпатии были слишком непрочным фундаментом. Менялись представители союзного командования, и резко менялся курс в отношении антибольшевистских сил.
Лидеры Белого движения долго тешили себя надеждами на то, что путаница, противоречия, прямое предательство русских интересов в действиях союзников связаны с особенностями какого-то «приуготовительного» периода, что все со временем наладится, что союзники помнят о своем неоплатном долге перед Россией. Налет этих настроений оставался сильным еще в 1920-х гг., когда писали свои мемуары вожди Белого движения, уже эмигранты (А.И. Деникин, А.С. Лукомский и др.). Возможно, они не хотели признавать своей жестокой ошибки: союзники преследовали только свои собственные цели. Помощь Белому движению оказывалась только тогда, когда это соответствовало их интересам.