И закончим, по примеру древних писателей, обращением к «чтущим сию книгу»:
Дорогами православной Греции
Это не послесловие, а новая глава о Святой Горе. Тогда, после пятого ее посещения, уже с фотографом Анатолием Заболоцким, книга была написана, в рукописи прочитана и на Святой Горе, и в Отделе внешних церковных связей и благословлена к изданию. Были и замечания, как без них, но к моей чести не по стилю, не по фактам. Они касались взаимоотношений с греческой стороной, также и случая «семейной» стычки с малороссами в начале XIX века. То и другое, надеюсь, без ущерба для книги, пришлось снять. Книга вышла, известие о ее выходе было в нескольких изданиях, но она стала недоступна. Интерес к Афону огромен, книгу спрашивали, но автор нынче бесправен, и не я командовал ее судьбой. Тираж наши благодетели-заказчики увезли на Афон. В общем-то, это и правильно, но хорошо было б издать ее и для России. Что мы и делаем сейчас, благодаря новым благочестивым благотворителям.
Дорогами православной Греции
Это не послесловие, а новая глава о Святой Горе. Тогда, после пятого ее посещения, уже с фотографом Анатолием Заболоцким, книга была написана, в рукописи прочитана и на Святой Горе, и в Отделе внешних церковных связей и благословлена к изданию. Были и замечания, как без них, но к моей чести не по стилю, не по фактам. Они касались взаимоотношений с греческой стороной, также и случая «семейной» стычки с малороссами в начале XIX века. То и другое, надеюсь, без ущерба для книги, пришлось снять. Книга вышла, известие о ее выходе было в нескольких изданиях, но она стала недоступна. Интерес к Афону огромен, книгу спрашивали, но автор нынче бесправен, и не я командовал ее судьбой. Тираж наши благодетели-заказчики увезли на Афон. В общем-то, это и правильно, но хорошо было б издать ее и для России. Что мы и делаем сейчас, благодаря новым благочестивым благотворителям.
По благословению священноначалия благочестивые благотворители, рабы Божий Александр Борисович, Димитрий Гаврильевич, Николай Николаевич, Валерий Михайлович, заказали большую по размеру икону «Всех святых, в Земле Российской просиявших».
Затем в почетном и молитвенном сопровождении священников: отцов Геннадия, Георгия, Евгения, Петра, Сергия привезли ее в дар Афонской Святой горе. Икона была доставлена в скит Ксилургу, посвященный Пресвятой Богородице.
Почему в Ксилургу? Именно здесь было первое поселение русских монахов на Афоне. А скоро исполняется 1000-летие со времени начала этого пребывания. Название Ксилургу в переводе с греческого означает «древоделы». Это объяснимо: русские, приходящие из лесов матушки-Руси, были искусными древоделами, плотниками, столярами. Много иконостасов в храмах Святой горы сработаны русскими умельцами.
Здесь самый древний из сохранившихся православных храмов. Здесь кажется рядом с тобою стоят все те, чьи останки сохранились в скитской костнице.
Но надо рассказать все по порядку.
В 4.00 утра собрались в Домодедово. Были уже там и иконы в огромных, из толстой фанеры, футлярах. Одна, «Всех святых», в дар; вторую образ святителя Николая Зарайского-Корсунского везли, чтобы приложить к святыням Афона и повезти дальше, в Корфу, и даже в Бари, в Италию, к мощам самого святого.
Познакомились, пошли оформляться. Аэропорт такое огромное, растянутое пространство, что мы очень долго преодолевали его, будто шли пешком в Грецию. Потом процедуры досмотра, то есть просвечивание, обыскивание, проверка паспортов. Дело привычное, но с нами такой груз и такое количество священников, что внимание к себе мы, конечно, привлекали. Наконец, попали в помещение перед выходом на поле, названное жутким летным словом «накопитель». Накопились, погрузились в огромный автобус. Автобус так долго ехал, будто уже в нем, а не пешком, мы двинулись на Балканы.
Акведук в монастыре Ставроникита. Афон
Рядом с самолетом наш автобус показался крошечным. Да, теперь уже все в этом мiре подчеркивает малость человека. Но человек же сам сделал такую махину, которая заглатывает три сотни человек, еще многие тонны груза, и легко взлетает и несется выше облаков. В самолете мы огляделись и ахнули: а где Валерий Михайлович, а где Миша? Кинулись к старшей стюардессе. Успокоила сейчас будут. И точно входят.
Оказалось, у них все очень непросто. И искушение было на грани срыва всего нашего путешествия. Дело в том, что Миша участвовал в работе поисковых отрядов на Кольском полуострове, на месте боев. Они свершали великое и скорбное дело предавали земле останки бойцов. Но там же находили не только стреляные гильзы, но и целые патроны, гранаты, снаряды. Минеры обеззараживают снаряды, мины и гранаты, а на россыпи патронов и внимания не обращают. А Миша обыкновенный мальчишка, взял на память пулеметный патрон. Все мы были мальчишками и этот поступок Миши очень понимаем. И патрон этот Миша как память о боях всегда носил с собой. Тоже понятно. А на контроле аппараты запищали что это, ручка, сувенир, патрон? Тут прапорщик-таможенник обрадовался случаю проявить бдительность. Да это же хранение и провоз огнестрельного оружия, да это же до восьми лет лишения свободы! Несовершеннолетний сын? Родитель сядет.
Стою, рассказывал Валерий Михайлович, молюсь Святителю Николаю. Появляется офицер. Ему прапорщик: так и так. Он смотрит на Мишу, спрашивает, сколько лет
Кругом марш! На посадку!
Кругом марш! На посадку!
Это были такие минуты, такие! Вот когда чувствуешь силу молитвы.
Слава Богу, полетели. Рассвет в небе наступает быстрее, чем на земле. Бессонная московская ночь и усталость сморили, и очнулись мы уже в Греции. Но сразу никуда не могли уехать и были в аэропорту, на таможне, еще пять часов. Там придирались к необычному грузу, к печатям и бумагам. И ходили по пространству таможни очень неспеша, им-то было некуда спешить. Нам же на удушающей жаре, без воды и еды было прискорбно. Но мы люди православные, любое препятствие воспринимаем как заслуженное искушение, и оттого нам всех легче переносить страдания.
Святой Николай Чудотворец Мирликийский. Двусторонняя выносная икона. Россия. Тверь. XV в.
Он, бросив руль, развел руками. Наверное, цыган настолько он беззаботен был в управлении, приучив автобус, как верного коня, к самостоятельности. Мы лихо неслись сквозь золотое и зеленое пространство. Девушка-гид щебетала о Греции. Конечно, у них, гидов, уклон всегда в античность. Олимп, Зевс, Гефест, Афродиты всякие, Ариадны да Пенелопы, Прометей. Направо, через залив, горы Олимпа. Вспомнил юношескую строчку: «Мои кастальские ключи текут из-под сосны». Начитанный был, мечтал напиться из Кастальских ключей, которые где-то здесь. Да, чуть подальше и налево родина Аристотеля. Вспомнил я, как ночевал в отеле «Аристотель» в Уранополисе и на ночь глядя вздумал пойти искупаться. Море сверху казалось так близко, но на деле оказалось далеко, да еще для сокращения пути продирался напрямик. Стемнело быстро, как темнеет на юге. Упал и исцарапался, но до воды добрался. И влез. И добавочно поранил ногу Все эти царапины и ушибы свидетельствовали об одном пошел к морю без благословения.
Надеялся я и сейчас свершить омовение у причала. Батюшки благословляли и сами собирались сделать заплыв. В Уранополисе около причала, у древней сторожевой башни, есть крохотный пляжик. Мы уже все равно опоздали на паром, и время для купания было. Но наши благодетели, измученные таможней, более не захотели ждать и наняли два быстроходных катера. Мы внесли на них иконы.
Катера понеслись. Так рвануло ветром, так резко упал дождь, что мы забились в крохотные каютки. Катера перегнали величественный паром «Достойно есть» и тряслись по волнам, как будто на телеге по булыжной мостовой. Снизу поддавало, по крыше колотило, и вдруг даже и забарабанило. Что такое? Оказалось град. Море вокруг кипело. А я-то хотел новым братьям показать причалы Констамонита и Зографа, монастыри Дохиар и Ксенофонт. Где там! Только в водяном тумане, в брызгах от волн пронесся слева родной каждому православному сердцу русский Пантелеймонов монастырь. И совсем вскоре главный причал Афона, Дафни. Тут и солнце засияло, и наступила благословенная тишь. И жара смягчилась последождевой прохладой. И таможня причала не стала придираться, а просто шлепнула свои добавочные печати на наши заштемпелеванные бумаги.
Здесь таможня украинская, шутит отец Геннадий из Херсонеса. Таможня «та можно».
Тут и монах знакомый, тут и машины, встречающие нас, тут и недальняя дорога к месту жительства в келию святого мученика Модеста Иерусалимского. Внесли иконы, открыли, поставили в приемной (она же библиотека) напротив входа в храм. Подходят монахи, крестятся, любуются, спрашивают, освящены ли иконы.
Да, Валерий Михайлович рассказывает об освящении икон в храме на Бутовском полигоне. Это специально, по благословению афонских монахов. Икона Всех святых, в Земле Российской просиявших, и храм на полигоне тоже Всех святых. Там захоронения более 300 святых новомучеников. А на нашей иконе 519 ликов святых. В том числе много святых нового времени, XX века.
Вот участь женщины-иконописца, говорит Валерий Михайлович, написала икону для Афона и больше никогда ее не увидит.
Икону рассматривают, прикладываются к ней и единодушно одобряют.
Кому вы ее подарите?
Святой горе.
А именно?
Как настоятель благословит.
Настоятель, отец Авраамий, будет завтра. А у нас начинается монастырская жизнь.
Настоятель, отец Авраамий, будет завтра. А у нас начинается монастырская жизнь.
Византийская башня в Уранополисе. Халкидики, Афон
Не опасаясь злобы иудеев, святой Модест восстанавливал Голгофский и Вифлеемский храмы. Был фактически местоблюстителем патриаршего престола. Патриарх Захария посылал ему из персидского плена письма. Через 14 лет византийский император Ираклий победил царя Хозроя, и Захария вернулся из плена и был еще какое-то время на патриаршем престоле. А по его кончине Иерусалимским Патриархом стал святой Модест. Он прожил почти 100 лет и оставил по себе благодарную память своим богоугодным жительством.
Мы размещаемся по кельям, идем в храм на молебен с акафистом. Потом ужин, повечерие. Все такое знакомое и такое радостное. Только и боишься, что не хватит сил выстоять. Но, слава Богу, ноги пока держат. Устают, конечно, но есть для облегчения их участи стасидии кресла с высокими подлокотниками, в них и стоять можно, и сидеть, и полусидеть.