До Ксенофонта дотряслись на машине. А в нем все закрыто. Ждать? Нет, решаем пока посетить монастырь Дохиар. Он не так далеко, тоже на берегу. Если ехать, это очень кругом, дольше будет, решаем пешком. Решили и уговариваем Николая Николаевича остаться. Он сильно хромает, попадал в аварию. «Ждите в Ксенофонте». Нет, Николай Николаевич решительно отвергает уговоры, и наши отцы его благословляют на пешее странствие.
А оно и не для хромых весьма нелегкое. Тропа будто испытывает нас на прочность: то кинется в гору, то заставляет продираться сквозь заросли, то резко падает под обрыв. Под ногами то крупные камни, то острые осколки, то мелкий галешник. О змеях уже и не думаешь, хотя невольно вспоминаются рассказы о них. Недавно, например, отец Кенсорин спускался по лестнице, а параллельно, по перилам сползала шестиметровая гадина. Хорошо, отец Кенсорин легок на ногу.
Когда тропа, сама уставшая от своих выкрутасов, отдыхает и нам дает отдохнуть, то сердце открывается для музыки прибрежных близких волн, для золота и изумруда горных склонов, для взгляда на морские дали, когда невольно расправляются плечи и легкие требуют глубокого вдоха.
Ангелос Акотантос. Святая Анна с Девой Марией. Икона. XV в.
Святыня монастыря икона «Скоропослушница», вся в золоте. «Русская икона», объясняет монах. Показывает образ святой и праведной Анны: «Бабушка Христа». Валерий Михайлович дарит ему, как и везде по нашему пути, образочек преподобного Серафима Саровского. Монах благоговейно целует его. Ведет к знаменитому дохиарскому камню. Коротко: дела этой древнейшей обители были плохи, и Царица Небесная указала юному послушнику место, где находился закопанный клад. Мальчик сказал об этом двум монахам, а они оказались корыстными и именно с помощью этого камня захотели утопить мальчика. А он был чудесно извлечен из воды и вместе с камнем принесен в алтарь монастырского храма. Спустя годы этот мальчик стал игуменом обители Варнавой.
Обратный путь. Николай Николаевич задает темп. В грудах листьев груды грецких орехов.
Понимаем, что после такого долгого дня вернемся очень поздно, и так как целый день без еды, то заезжаем в Карею, берем что-то на ужин. Оказывается, нас не забыли и зовут перед службой на ужин. Монашеская трапеза, чай, заваренный травами Афона, и монашеский горький мед восстанавливают силы.
Снова молитвенное стояние в стасидиях. После краткий сон, утренние молитвы и отъезд в Великую Лавру. А до этого прощание с братьями, которые идут на вершину Афона. Отец Авраамий благословил и как следует снарядил экспедицию. Спальные мешки, термоса, сухие пайки. Вначале отец Петр не собирался, но отец Сергий решительно заявил, что пойдет, и отец Петр весело сказал: «Как же так, я же благочинный, как же я не пойду». Идет и Андрей Васильевич, глава администрации Зарайска. Мне немного стыдно, что я не с ними. Но успокаиваю себя, что, даст Бог, в следующий раз. Да и обуви нет, а обувь главное в восхождении. Да и впереди поездки по северо-восточному берегу Афона, а там я не бывал.
Обратный путь. Николай Николаевич задает темп. В грудах листьев груды грецких орехов.
Понимаем, что после такого долгого дня вернемся очень поздно, и так как целый день без еды, то заезжаем в Карею, берем что-то на ужин. Оказывается, нас не забыли и зовут перед службой на ужин. Монашеская трапеза, чай, заваренный травами Афона, и монашеский горький мед восстанавливают силы.
Снова молитвенное стояние в стасидиях. После краткий сон, утренние молитвы и отъезд в Великую Лавру. А до этого прощание с братьями, которые идут на вершину Афона. Отец Авраамий благословил и как следует снарядил экспедицию. Спальные мешки, термоса, сухие пайки. Вначале отец Петр не собирался, но отец Сергий решительно заявил, что пойдет, и отец Петр весело сказал: «Как же так, я же благочинный, как же я не пойду». Идет и Андрей Васильевич, глава администрации Зарайска. Мне немного стыдно, что я не с ними. Но успокаиваю себя, что, даст Бог, в следующий раз. Да и обуви нет, а обувь главное в восхождении. Да и впереди поездки по северо-восточному берегу Афона, а там я не бывал.
Тем более, прямо с утра едем в Великую Лавру Святого Афанасия. В ней мне не приходилось бывать. Дорога радостная, звучат в машине песнопения, даже и не заметили как быстро доехали. Размеры Лавры меня поразили. Я считал наш Пантелеимонов монастырь самым крупным, но с Лаврой не сравнишь. Действительно, великая. И владения обширны. Вся южная оконечность Святой Горы это лаврские земли. В Лавре помнят и о щедрых вкладах русского царя-страстотерпца Николая II.
Со двора Лавры особенно хорошо видно вершину Афона. Она укрупнилась, придвинулась, все время невольно взглядываем на нее. Вот куда будут взбираться два дня наши товарищи.
Огромная чаша во дворе под кипарисом святого Афанасия. Чашу эту облюбовал турецкий султан и велел привезти ее в Константинополь, то есть уже в Стамбул. Султан возмечтал принимать в ней ванны. Один монах, желая предотвратить такое кощунство, решил лучше разбить чашу кувалдой. Не разбил, но трещина получилась. Султан повесил монаха на кипарисе, но чаша была спасена. Ее охраняет трогательный мраморный львеночек.
Cень над мраморной чашей для освящения воды. Великая Лавра. Афон
Мощи святого Афанасия хотели раскопать, как и положено на Афоне, через три года, но из могилы вышел огонь. Значит, нельзя трогать. Надгробие над ними в прямом смысле завалено золотом: кольцами, часами. Еще и в 1700 году патриарх Сильвестр хотел взять частицу мощей, но вновь вышел огонь.
Святой Афанасий хранитель Афона, основатели Ватопеда, Ивера его ученики.
На обратном пути заехали к источнику святого Афанасия. Он там, где уходящего из монастыря святого Афанасия встретила Царица Небесная. А уходил он просто от отчаяния: нечем стало жить. Голодно. Вначале братия роптали, потом просто разошлись, кто куда. И сам святой Афанасий решил искать лучшей доли. Но недалеко он ушел от места спасения. Встретилась ему женщина под покрывалом и спросила его: «Куда идешь, старец?» Изумился святой откуда на Афоне женщина? И ответил: «К чему тебе знать, куда я иду? Я здешний инок». «Я знаю твое горе и помогу тебе. Как же ты не вынес страданий ради куска хлеба и бросаешь обитель? В духе ли это иночества?» «Но кто же ты?» «Я Матерь Господа Твоего». «Боюсь поверить, отвечал Афанасий, ведь и бесы принимают светлые образы». Божия Матерь повелела ударить в скалу посохом. Хлынула мощная струя воды и льется доныне уже тысячу лет. А тогда на этом месте Божия Матерь повелела Афанасию вернуться.
Знай же, что с этого времени я навсегда остаюсь Домостроительницей (Экономиссой) твоей Лавры.
Икона Божией Матери «Домохранительница» («Экономисса»). Великая Лавра, Афон. X в.
Северо-восточный берег более обдуваемый ветрами, море здесь беспокойное, но красота все та же, афонская, то есть неописуемая. За день побывали мы еще в четырех монастырях. Вечером вспоминали и даже самим не верилось: в четырех. Будто время растянулось. Вроде и не спешили. Все вспоминалось: и то, как в Каракале угощали крупными сладкими сливами, как в Филофее все, у кого были фотопринадлежности, схватились за них: дивная, прямо-таки тропическая цветущая зелень возвышалась над изумрудным ковром, застелившим весь монастырский двор. Пышные кусты роз по метру и более украшали двор. И каждый куст был на одном стебле. А запахи! Только, думаю, высоким специалистам парфюмерии было бы под силу различить их благоухающие ноты. Лаванду, магнолию, медуницу и чабрец я различил. Стояли мы совершенно замершие. Интересно, что если и была у кого усталость, то она прошла от этой красоты и этого благоухания. Вдобавок негромко и мелодично заговорили колокола. Прошел монах со сверкающими и гремящими кадилами и золотым блюдом и скрылся в розово-красном храме. Повеяло ладаном.
При выходе смоковницы, но плоды высоко, не достать. Стада бабочек.
Северо-восточный берег более обдуваемый ветрами, море здесь беспокойное, но красота все та же, афонская, то есть неописуемая. За день побывали мы еще в четырех монастырях. Вечером вспоминали и даже самим не верилось: в четырех. Будто время растянулось. Вроде и не спешили. Все вспоминалось: и то, как в Каракале угощали крупными сладкими сливами, как в Филофее все, у кого были фотопринадлежности, схватились за них: дивная, прямо-таки тропическая цветущая зелень возвышалась над изумрудным ковром, застелившим весь монастырский двор. Пышные кусты роз по метру и более украшали двор. И каждый куст был на одном стебле. А запахи! Только, думаю, высоким специалистам парфюмерии было бы под силу различить их благоухающие ноты. Лаванду, магнолию, медуницу и чабрец я различил. Стояли мы совершенно замершие. Интересно, что если и была у кого усталость, то она прошла от этой красоты и этого благоухания. Вдобавок негромко и мелодично заговорили колокола. Прошел монах со сверкающими и гремящими кадилами и золотым блюдом и скрылся в розово-красном храме. Повеяло ладаном.
При выходе смоковницы, но плоды высоко, не достать. Стада бабочек.
И вот место, где на берег Афона вышла Божия Матерь. Иверский монастырь. Надкладезная часовня на берегу, уровень воды в ней на полтора метра ниже уровня моря, и диво вода пресная, даже сладкая.
Мы везде возили с собой, вносили в храмы икону Святителя Николая Зарайского. Трепетно, тихо прикоснулись мы им к иконе Иверской Божией Матери Вратарнице. Список с нее, исполненный на Святой Горе, можно видеть в Иверской часовне при входе на Красную площадь. И представить, что часовни не было семьдесят лет, невозможно. Она была всегда. И всегда был Афон. И его благословляющие знаки внимания к России.
В монастырской лавке монах говорит: «Псков, Печоры браво, прима!» Он был там. Ловко торгует, ведет счет. Вдруг звуки колотушки в деревянное било. Монах решительно говорит: «Аут, аут! Баста! Финиш!» И прекращает торговлю. Идет на молебен. Хотя и ненадолго, идем и мы.
Путь в Ставроникиту, монастырь Святого Креста. Вдоль дороги к главным воротам длинные каменные колоды с водой, в которой золотые рыбки. Их тут на сотни сказок о рыбаке и рыбке. Хорошо, что у моря не сидят старухи у разбитых корыт, не гоняют туда-сюда стариков.
Иверский Собор. Валдайский Иверский монастырь. Новгородская область, Валдай