Психолингвистические проблемы массовой коммуникации. М., 1974.
Речевое воздействие. Проблемы прикладной психолингвистики. М., 1972.
Рубакин Н.А. Тайна успешной пропаганды//Речевое воздействие. Проблемы прикладной психолингвистики. М., 1972.
Рубакин Н.А. Психология читателя и книги. М., 1977.
Смысловое восприятие речевого сообщения (в условиях массовой коммуникации). М., 1976.
Спивак Д.Л. Лингвистика измененных состояний сознания. Л., 1986.
Тарасов Е.Ф. Место речевого общения в коммуникативном общении//Национально-культурная специфика речевого поведения. М., 1977.
Тарасов Е.Ф. Роль эмоционально-эстетической организации речевого сообщения в массовой коммуникации//Эмоциональное воздействие массовой коммуникации: педагогические проблемы. М., 1978.
Тарасов Е.Ф. К построению теории речевой коммуникации//Теоретические и прикладные проблемы речевого общения. М., 1979.
Тарасов Е.Ф. Психологические и психолингвистические проблемы речевого воздействия//Речевое воздействие: психологические и психолингвистические проблемы. М., 1986.
Тарасов Е.Ф. , Сорокин Ю.А ., Бгажноков Б.Х. Массовая коммуникация как социальное общение (радио и телевидение)//Язык и массовая коммуникация: социолингвистическое исследование. М., 1984.
Тарасов Е.Ф. , Школьник Л.С. Социально-символическая регуляция поведения собеседника//Национально-культурная специфика речевого поведения. М., 1977.
Черепанова И. Дом колдуньи. Язык творческого Бессознательного. М., 1996.
Шафир Я. Очерки психологии читателя. М.; Л., 1927.
Шерковин Ю.А. Психологические проблемы массовых информационных процессов. М., 1973.
Школьник Л.С. Некоторые психолингвистические проблемы речевого воздействия. Автореф. дисс. канд. психол. наук. М., 1976.
Школьник Л.С. , Тарасов Е.Ф. Язык улицы. М., 1977.
Эмоциональное воздействие массовой коммуникации: педагогические проблемы. М., 1978.
Якубинский Л.П. Ленин о «революционной фразе» и смежных явлениях//Печать и революция, 3. 1926.
Часть 5. Тенденции в современной психолингвистике
Глава 17. Психолингвистика и образ мира
Мы уже говорили выше, что в психологии все большую популярность получает понятие предметного значения, разрабатывавшееся (иногда под другими названиями) многими крупными психологами современности от Л.С.Выготского до Дж.Брунера и лидера западногерманской марксистской психологии К.Хольцкампа. Это понятие сейчас обретает новую жизнь в связи с активизацией исследований по функциональной асимметрии полушарий коры головного мозга. Неразрывность предметного значения с вербальным (при всей их психологической специфике) очевидна, и проблематика когнитивной психолингвистики все больше становится ориентированной не только и не столько на вербальные, сколько на предметные значения, ставя задачей синтезировать психолингвистическую теорию слова (знака) и психологическую теорию осмысленного образа. Если вслед за А.Н.Леонтьевым ( А.Н.Леонтьев , 1983) ввести понятие образа мира, то как раз предметные значения и являются теми «кирпичиками», из которых этот образ строится.
Образ мира, как он понимается сегодня психологами, это отображение в психике человека предметного мира, опосредствованное предметными значениями и соответствующими когнитивными схемами и поддающееся сознательной рефлексии.
Мир презентирован отдельному человеку через систему предметных значений, как бы наложенных на восприятие этого мира. Человек не «номинирует» чувственные образы предметов предметные значения суть компонент этих образов, то, что их цементирует для человека, то, что делает возможным само существование этих образов.
Наиболее непосредственная ситуация встречи человека с миром это непрекращающееся движение сознания в актуально воспринимаемом образе мира. Каждый из нас, воспринимая мир через образ мира, постоянно переносит светлое поле внимания с одного предмета на другой. Таким образом, в нашем образе мира, а вернее в том его ситуативном фрагменте, с которым мы в данный момент имеем дело, все время «высвечивается» отдельный предмет, а затем внимание и сознание переключается на другой и так без конца. Но это непрерывное переключение сознания с одного предмета на другой предполагает одновременно переход предмета (его означенного образа) с одного уровня осознанности на другой. В моем сознании сосуществует то, что является объектом актуального осознания, и то, что находится на уровне сознательного контроля. Таким образом, движение сознания в образе мира имеет не планиметрический, а стереометрический характер. Сознание имеет глубину. Образ мира многомерен, как многомерен сам мир.
Но образ мира может быть не включенным в непосредственное восприятие мира, а полностью рефлексивным, отделенным от нашего действия в мире, в частности восприятия. Такой образ мира может быть ситуативным, т.е.фрагментарным, например, так может обстоять дело при работе памяти или воображения. Но он может быть и внеситуативным, глобальным: тогда это образ целостного мира, своего рода схема мироздания. Такой образ мира в собственном смысле всегда осознан, рефлексивен, но глубина его осмысления, уровень рефлексии могут быть различными. Предельный уровень такой рефлексии соответствует научному и философскому осмыслению мира.
Если в первом случае мы имеем дело с непосредственным сознанием мира, то во втором это теоретическое сознание разного рода, свободное от связанности с реальным восприятием.
Одним из первых, кто четко выразил их различие, был Михаил Михайлович Бахтин. Это его известная концепция «большого» и «малого» мира.
«Мир, где действительно протекает, свершается поступок, единый и единственный мир, конкретно переживаемый: видимый, слышимый, осязаемый и мыслимый, весь проникнутый эмоционально-волевыми тонами утвержденной целостной значимости....
В соотнесении с моим единственным местом активного исхождения в мире все мыслимые пространственные и временные отношения приобретают ценностный центр, слагаются вокруг него в некоторое устойчивое конкретное архитектоническое целое возможное единство становится действительной единственностью
Если я отвлекусь от этого центра исхождения моей единственной причастности бытию, причем не только от содержательной определенности ее (пространственно-временной и т.п.), но и от эмоционально-волевой утвержденности ее, неизбежно разложится конкретная единственность и нудительная действительность мира, он распадется на абстрактно-общие, только возможные моменты и отношения, могущие быть сведенными к такому же только возможному, абстрактно-общему единству. Конкретная архитектоника переживаемого мира заменится не-временным и не-пространственным, и не-ценностным систематическим единством абстрактно-общих моментов» ( Бахтин , 1986, с.511 512).
И дальше о «большом» и «малом» опыте: «В малом опыте один познающий (все остальное объект познания), один свободный субъект (все остальные мертвые вещи), один живой и незакрытый (все остальное мертво и закрыто), один говорит (все остальное безответно молчит).
В большом опыте все живо, все говорит, этот опыт глубоко и существенно диалогичен. Мысль мира обо мне, мыслящем, скорее я объектен в субъектном мире» ( там же , с.519 520).
Это бытие человека в мире как его составной части, находящейся с этим миром в непрерывном диалоге, предполагает, говоря словами А.Н.Леонтьева, «возвращение к построению в сознании индивида образа внешнего многомерного мира, мира как он есть, в котором мы живем, в котором мы действуем, но в котором наши абстракции сами по себе не обитают» ( А.Н.Леонтьев , 1983, с.255).
И дальше о «большом» и «малом» опыте: «В малом опыте один познающий (все остальное объект познания), один свободный субъект (все остальные мертвые вещи), один живой и незакрытый (все остальное мертво и закрыто), один говорит (все остальное безответно молчит).
В большом опыте все живо, все говорит, этот опыт глубоко и существенно диалогичен. Мысль мира обо мне, мыслящем, скорее я объектен в субъектном мире» ( там же , с.519 520).
Это бытие человека в мире как его составной части, находящейся с этим миром в непрерывном диалоге, предполагает, говоря словами А.Н.Леонтьева, «возвращение к построению в сознании индивида образа внешнего многомерного мира, мира как он есть, в котором мы живем, в котором мы действуем, но в котором наши абстракции сами по себе не обитают» ( А.Н.Леонтьев , 1983, с.255).
Эти слова при жизни Леонтьева не публиковались, хотя и прозвучали в его докладе на факультете психологии МГУ в 1975 году. И уж тем более не могли быть опубликованы его мысли, относящиеся к 1930-м началу 1940-х гг. Он писал (для себя): сознание и действительность «переходят друг в друга», «бывают тождественными». И: «Действительная противоположность есть противоположность образа и процесса, безразлично внутреннего или внешнего, а вовсе не противоположность сознания, как внутреннего, предметному миру, как внешнему» ( А.Н.Леонтьев , 1994, с.43).
Но вернемся к бахтинской идее диалога человека с миром. Ее корни можно усмотреть еще в ранних работах о.Павла Флоренского. Именно ему принадлежит тезис о психике как своего рода продолжении предметного мира в голове человека. «Акт познания есть акт не только гносеологический, но и онтологический, не только идеальный, но и реальный. Познание есть реальное выхождение познающего из себя или, что то же, реальное вхождение познаваемого в познающего, реальное единение познающего и познаваемогоПознание не есть захват мертвого объекта хищным гносеологическим субъектом, а живое нравственное общение личностей, из которых каждая для каждой служит и объектом, и субъектом. В собственном смысле познаваема только личность и только личностью Другими словами, существенное познание, разумеемое как акт познающего субъекта, и существенная истина, разумеемая как познаваемый реальный объект, обе они одно и то же реально, хотя и различаются в отвлеченном рассудке» ( Флоренский , 1990, с.73 74).
Мир «событийствует» (если воспользоваться словечком М.К.Мамардашвили) не вне нас, не независимо от нас. Мы участники этого «событийствования». Мы часть этого мира, находящаяся в непрестанном общении с другими его частями. И без нашей мысли, нашего отражения мира, нашего действия в мире мир будет другим миром.
Язык и есть система ориентиров, необходимая для деятельности в этом вещном и социальном, одним словом предметном, мире. Используем ли мы эту систему для собственной ориентировки или обеспечиваем с ее помощью ориентировку других людей вопрос не столь принципиальный. Ведь общение, коммуникация это в первую очередь не что иное, как способ внесения той или иной коррекции в образ мира собеседника (ситуативный, фрагментарный и в то же время непосредственный, т.е. образ «большого» мира, или глобальный, но выключенный из реальной деятельности и реального переживания этого мира, т.е. образ «малого» мира, мира абстракций). Соответственно усвоение нового языка есть переход на новый образ мира, необходимый для взаимопонимания и сотрудничества с носителями этого другого языка и другой культуры. Чтобы язык мог служить средством общения, за ним должно стоять единое или сходное понимание реальности. И наоборот: единство понимания реальности и единство и согласованность действий в ней имеют своей предпосылкой возможность адекватного общения.