Другое предание гласило, что Боги утвердили Мать-Землю на четырёх огромных рыбах над водами мрака и смерти. Одна за другой рыбы уплывали или погибали, и ныне мир держит одна рыба; он же с каждым разом всё больше погружается в хляби тьмы, всё более пропитывается ею.
Миру предстоит, верили русы, в ближайшие времена погибнуть и возродиться вновь. Представления русов о посмертии, слишком сложные, чтобы о них здесь рассказывать, включали и представления о перевоплощении.
А теперь попытайтесь представить, как подобное мировоззрение сочетается с представлением о «прогрессе».
«Первобытный», «примитивный» в устах наших современников эти определения говорят о неполноценности. В устах древних людей это была величайшая хвала.
Представление о том, что мир, люди, жизнь улучшаются с ходом времён, было не просто чуждо языческому мировидению русов, а прямо противоположно ему.
Впрочем, что уж говорить о славянах, если даже в иных торговых городах-государствах Эллады, несравненно более открытой всевозможной новизне, человек, вздумавший предложить новый закон, обязан был являться в собрание с верёвкой, скользящим узлом завязанной на шее, чтоб согражданам не пришлось долго искать этот предмет, буде нововведение придётся им не по нраву.
Кстати, как ни относись к понятиям традиционного общества о старом и новом, именно этот обычай прародины демократии я бы горячо рекомендовал современным парламентам. Жизнь стала бы много спокойнее!
Либо ты веришь в прогресс либо исповедуешь культ предков. Тут уж одно из двух. Прогрессизм и язычество несовместимы. Тот, кто утверждает, что совмещает их, лжёт или заблуждается.
Вот только не надо, читатель, в духе как раз современных представлений о «примитивном», «старом» и «прогрессивном», «новом» видеть в предках дикарей, кланявшихся дурно отёсанным брёвнам, вкривь и вкось (это, кстати, просто поветрие какое-то на десяток картинок с изображением славянских капищ не насчитаешь и трёх, где бы «идолы» стояли прямо) понатыканным в огороженную щелястым тыном полянку, как это любят рисовать на иллюстрациях к художественным и популярным книгам про язычников-славян.
На Руси, по единодушному свидетельству таких предельно незаинтересованных в воспевании русского язычества источников, как «Сага об Олафе, сыне Трюггвы» и «Похвале и памяти князю русскому Владимиру» мниха (монаха) Иакова, были храмы.
В первом упоминается, что «конунг Гардов Вальдемар» (Владимир Святославич, будущий креститель Руси) в годы своего правления в «Хольмгарде»-Новгороде посещал храм языческих Богов.
В первом упоминается, что «конунг Гардов Вальдемар» (Владимир Святославич, будущий креститель Руси) в годы своего правления в «Хольмгарде»-Новгороде посещал храм языческих Богов.
Второй источник утверждает, что этот же Владимир после крещения «храмы идольские раскопа и посече».
Сейчас несколько таких храмов найдены даже археологами от Ладоги, где этот храм, полностью повторяющий архитектуру храма балтийских славян в Гроссен-Радене, стоял на улице Варяжской до Прикамья.
Об их внешнем облике мы можем судить разве что по сравнению с описанными западными авторами храмами балтийских славян как я уже сказал, устройство храмов на Варяжском Поморье и в северорусских землях полностью совпадают.
Саксон Грамматик о храмах Рюгена-Руяна: «Посреди города (Арконы. Л.П) была площадь, на которой стоял храм из дерева, изящнейшей работы (), внешняя стена здания выделялась аккуратной резьбой, включавшей формы разных вещей
Отличием этого города (Коренице. Л.П.) были три храма, заметные блеском превосходного мастерства».
Гельмольд говорит, что Святовит имел в Ар коне «величайшей пышности храм», а в Рерике вокруг священных дубов Перуна стояла «искусно сделанная ограда».
«Житие Оттона» о храмах Триглава в Волыни: «С большим старанием и искусством сооруженные».
Герборд о кумирне того же Триглава в Щецине: «Была сооружена с удивительным старанием и мастерством. Внутри и снаружи она имела скульптуры, выступавшие из стен изображения Людей, птиц и зверей, столь соответственно своему виду переданных, что казались дышащими и живущими ()» Краски внешних «изображений никакая непогода, снег или дождь не могли затемнить или смыть, таково было мастерство художников».
Титмар Мезербургский о городе Радигощ и святилище Сварожича: «В нём нет ничего, кроме храма из дерева, искусно сооружённого, который, как основы, поддерживают рога разных зверей. Его стены снаружи украшают изображения Богов и Богинь, удивительно вырезанные, как видно рассматривающим».
Были, конечно в деревнях, по окраинам, и те кумиры под открытым небом, которые обычно рисуют нам современные художники. Как в православной культуре наряду с Софией Новгородской или Кижами существовали одинокие кресты с иконой под кровелькой-голбцом на распутьях.
О сути обряда жертвоприношений у славян я уже говорил. Это было не кормлением взрослыми детьми деревянных кукол. И не торговлей с Богами по принципу «Ты мне я Тебе».
Даже общая трапеза с Бессмертными, обновлявшая связь (помните «ре лигио»?), не исчерпывала сути жертвоприношения. Это было повторением Первожертвы жертвы Рода, актом обновления, пересоздания мира, в котором жертва мистически уподоблялась Самому Богу Богов, Всеотцу.
Голова жертвы, например, надевалась на шест или вывешивалась на дерево не из эстетических соображений, а в подражание тому, как в начале времён младшие Боги утвердили небо череп Всеотца на мировой Оси или мировом Древе.
Именно так, кстати, поступают с побеждённым врагом «россы» великого князя Святослава у Льва Диакона (кричащие, что уподобили убитого «жертвенному животному»), ободриты на Варяжском Поморье, и богатыри русских былин Илья Муромец, посмертно произведённый в христиане и даже в святые, а также Алёша Попович.
Война, как видим, приравнивалась к жертвоприношению не потому ли столь почётной была гибель воина?
Естественно, абы кого из людей Роду Всеотцу наши предки уподобить не могли. На алтари шли во всём индоевропейском мире, от Индии до гладиаторских арен Рима, три категории людей: пленники (по описанным выше соображениям), преступники (законы общества были продолжением законов Вселенной, «доколе мир стоит, доколе Солнце светит», и посягавший нарушить их как бы уподоблял себя установившему эти законы Роду, а стало быть, напрашивался и на ритуальное уподобление Всеотцу-Первожертве) и добровольцы.
Последних было не так мало, как может показаться, ведь участь жертвы была более чем почётна.
В Индии верили, что жертва поселяется в райском мире того Божества, которому была принесена, и становится сопричастной Его силе.
В Древней Греции верили, что принесённая в жертву своим отцом царевна Ифигения стала Богиней, покровительницей Крыма, а у римлян бык, принесённый в жертву Митрой, стал Богом плодородия Сильваном.
У славян, как считается, отзвук подобных представлений сохранился в превращении «не своей смертью умерших» людей (изначально жертв) в существ на грани местных полубогов и нечистой силы русалок, водяных и проч.
У славян, как считается, отзвук подобных представлений сохранился в превращении «не своей смертью умерших» людей (изначально жертв) в существ на грани местных полубогов и нечистой силы русалок, водяных и проч.
Если же вам, читатель, не даёт покоя мысль о высшей ценности человеческой жизни, на которую покушались злодеи-язычники, найдите своему негодованию более достойный объект.
Например, аборты за день в России, по данным Минздрава, гаснет тринадцать тысяч «высших ценностей», уничтоженных с согласия собственных «мам».
По сути самое примитивное жертвоприношение: убей малыша, получи выгоду (экономию материальных средств, личного времени и проч.), только вот такого размаха ритуальное детоубийство никогда не достигало не то что у славян, но даже у карфагенян или ацтеков, этих образцовых изуверов древности.
По подсчётам русского демографа В.А. Башлачева, аборты за XX век нанесли в два с половиной раза больший ущерб нашей нации, чем все войны! Это при том, что именно на русский народ пришлась основная тяжесть жертв в двух самых страшных мировых войнах.
Современники принесения детских жизней в жертву идолам комфорта и карьеры в промышленных масштабах не имеют ни малейшего права на чувство морального превосходства перед предками, изредка отправлявшими к Богам пленных (которых, впрочем, при современном оружии может и не быть), преступников (которых сейчас как раз лелеют и кормят до конца их дней) и добровольцев (каковых в наше шкурное время скорее всего не нашлось бы).
Вот что, более или менее точно, мы в основных чертах знаем о древнерусском язычестве. Но среди русов, самое раннее с IX века, упоминаются и христиане.
Православствующие публицисты любят утверждать, что-де о русском язычестве мы почти ничего достоверно не знаем. Надо, однако, отметить, что и начальная эпоха христианства на Руси не может не вызывать вопросов.
Начать с того, что едва ли не все самые главные слова и названия русского православия имеют западное, романо-германское происхождение.
«Крест» немецкое «крейц» от латинского «Кристос».
«Алтарь» от латинского «алтариа».
«Поп» верхненемецкое «паппе» от латинского «папа».
«Пастырь» от «пастер».
«Церковь», по-древнерусски «церкы» немецкое «кирка», от латинского «циркус» и так далее, вплоть до «еретика» и «поганого».
До XX века полку под иконы в красном углу кое-где величали «тяблом», от отлично всем известного «табло, табула» попросту доска.
Да что там, если сам народ, от которого русы приняли-де христианство, русы звали не его самоназванием «ромеи», а обидной латинской кличкой «греки», «радовавшей» подданных Второго Рима не больше, чем гражданина современного Израиля порадует обращение «жид».
Православные знакомые ничего внятного мне по этому поводу объяснить не смогли, робко бормоча что-то про «единство церквей» до великой схизмы-раскола 1054 года, когда римский папа и константинопольский патриарх взаимно прокляли и отлучили друг дружку.
Ну и что? Византийская церковь также была «единой» с западной, что не мешало византийцам называть крест ставросом, алтарь бомосом, попа иереем, церковь экклезией (или наосом), еретика гетеродоксом[9], а поганого этникоем.
Византийская церковь не знала колокольного звона этой «визитной карточки» православной Руси, зато его знал и знает католический Запад (вспомните только колокола собора Парижской Богоматери из романа Гюго). Точно так же дело обстояло с церковным пением.