Даже так, процедила она. Н-да, ты не червяк, погорячилась я. Другое слово тебе подходит, но я, пожалуй, лучше промолчу.
Она повернулась ко мне спиной, и я понял, что этот разговор закончен. Ну и ладно, будут другие дни и другие разговоры. Я подожду. Я терпеливый.
Да и должок за мной остался. Я добро и зло одинаково помню, я уже про это говорил. И красавице этой слова добрые не забуду, отплачу ей при случае той же валютой, возможно даже с процентами.
Если честно ее слова меня совершенно не задели. Моя профессия такова, что если на все такое обижаться или пускать подобное в душу, в сердце кранты тебе. Или сопьешься, или свихнешься.
Недовольных тем, что ты делаешь как журналист, на самом деле не так и много. Но фигня в том, что эти недовольные свои эмоции на тебя выплескивают, а вот те, кто тебя одобряет нет. Недовольные тебе звонят, пишут и даже приезжают набить морду, а все остальные про тебя даже не помнят. Что не помнят фамилию и то не знают. Ты для них «тот чувак, что прикольно написал в газете».
В результате и выходит, что все это надо воспринимать как часть профессии и все. Или валить из нее. Да и потом мне-то чего, я от слов этих даже не чихну. А Севастьянову вон череп пробили за то, что он подпольное казино раскрыл. Где слова и где дырка в голове?
Так что пускай шумит. Жалко только, что она на самом интересном месте остановилась.
И плюс будут еще неприятности с Азовым из-за этой канители. Я не слишком-то хороший человек, местами совсем сволочь, да и эту змеюку мне совершенно не жаль, но я сам никогда не стучал, и тех, кто это делает, не люблю. Это где-то на генном уровне.
Тут, понятное дело, не банальный «стук», тут другое, причем изрядно, но элементы и признаки банального доноса все равно здесь присутствуют. И самое главное надо бы ее сдать со всеми потрохами, поскольку как минимум две девочки с ресепшн в момент разговора превратились в видеокамеры на стройных и длинных ножках, то есть самое позднее через час-полтора Азов все будет знать. А то и еще раньше. А ещё чуть позже задаст мне резонный вопрос:
А чего это ты мне, милый друг, о столь забавной беседе не поведал?
И мне придется выпутываться, врать, изобретать и в результате приходить к тому же знаменателю? Причем ради кого?
Но не хочу я этого делать. Значит придется выкручиваться.
Блин, выбешивает меня это. В этом «Радеоне» я все время делаю не то, что хотел бы, просто постоянно. Меня как будто нарочно провоцируют на те поступки, совершать которые не в моих правилах.
Ладно, какие правила игры задали, по тем и плясать будем. Когда ничего изменить в данный момент нельзя делай то, что можешь. Глядишь, и переменится чего.
Все это я прогонял в голове, когда шел к лифту, а потом в нем ехал. Кстати долго ехал, он то и дело останавливался, сотрудники корпорации входили в него, выходили из него, вид у них был озабоченный, многие были погружены в чтение бумаг. Чего происходит-то?
Что приятно все они здоровались со мной. Уж не знаю из вежливости, или по какой другой причине, но это мне польстило.
Что приятно все они здоровались со мной. Уж не знаю из вежливости, или по какой другой причине, но это мне польстило.
Лифт остановился на нужном мне этаже, двери его бесшумно разошлись в стороны, и я подавил разочарованный вздох. Елиза тоже вышла на работу, а я так надеялся, что это будет не так. Я ее побаивался.
Максим Андрасович занят, вместо приветствий заявила она мне.
Честь ему и хвала, порадовался за него я. Добрый день, Елиза Валбетовна.
На вашем месте, Никифоров, я бы не была столь категорична в суждениях, заметила секретарь. И что за внешний вид? Вы все-таки к руководству пришли.
Что есть то и ношу, обеспокоился я. Что значит «на вашем месте»? Нет, от этой змеи очковой можно ждать любых подвохов и провокаций, но все-таки?
На ваше жалование можно купить хороший костюм, и не один, обличительно произнесла Елиза. Если же вы излишне скуповаты хотя бы из бумазеи.
А что такое «бумазея»? Надо будет посмотреть в сети.
Выходной, зашел я с другой стороны. Имею право ходить, как хочу.
Меня всегда поражало, Никифоров, что вы на редкость ненаблюдательный и безответственный тип, продолжала препарировать меня Елиза. Все здание знает, что к нам кое-кто едет, и только вы, да еще, пожалуй, бестолковка Генриетта не в курсе происходящего. Как так можно?
К нам едет ревизор? предположил я.
Тот случай, когда, ткнув пальцем в небо, человек умудряется попасть практически в нужный ответ, вздохнула Елиза Ладно, пустой это все разговор. К Максиму Андрасовичу нельзя, я не шучу.
Да и не надо, замахал руками я. Мне бы к Никите
О, блин. А какое у него отчество? Я его то ли забыл, то ли вообще не знал никогда.
К Валяеву, короче, решил не мудрить я. Он, надеюсь, не занят? Или он тоже у Макса?
Максима Андрасовича, отчеканила Елиза, которая, судя по всему, была не в настроении. Елки-палки, мужика бы ей. С вот таким вот ростом, с вот таким вот Этим самым. Чтобы она помягче стала.
Ну да, ну да, согласился я. Максима Андрасовича. Так он там или у себя?
У себя, неохотно ответила секретарь. Пытается сделать невозможное.
Хлопнуть одной ладонью? предположил я. Или продеть верблюда в игольное ушко?
Это хоть как-то реально сделать, а вот то, чем занимается он Елиза махнула рукой. Идите уже, Никифоров, пока я добрая.
Это если она сейчас добрая Какова же Елиза Валбетовна в злом состоянии? Хотя, если вспомнить то, что папа ей на инициацию маску Тонтон-Манхутов подарил, то хорошего в этом точно нет.
Так кто приезжает? вкрадчиво спросил я у нее, приблизившись к ее столу. Ну, мало ли, может и впрямь сбегать, переодеться
Никифоров, Елиза глянула на меня поверх очков. Те, кто к нам сегодня или завтра пожалуют, с вами разговаривать точно не станут, у них другая миссия. Но это не означает, что по этажам руководства следует шлындать в таком затрапезе. Никифоров, вам должно быть стыдно. Идите прямо, кабинет Валяева там.
Стыдно, блин, у кого видно. Вот до чего вредная тетка! Но точно ничего не скажет. Ну и хрен с ней, все равно узнаю, что к чему. Наверное.
Забавно сколько времени я уже в «Радеоне» ошиваюсь, а в кабинете Валяева ни разу так и не был. Все мои встречи с ним проходили или в кабинете Зимина, или в коридоре, или вообще у меня сначала дома, потом здесь. А вот у него ни разу.
Я прошел по коридору, как и было сказано прямо, в результате чего уперся лбом в дверь, довольно похожую на ту, что вела в кабинет Зимина, но другого цвета и другого, если так можно выразиться, фасона. Если у Зимина дверь темно-коричневая, с искусно сделанными узорными вставками, то здесь я узрел идеально отшлифованное дерево кроваво-красного цвета, без каких-либо изысков, ну, если только не считать дверной ручки, которую венчала очень красиво сделанная голова какого-то животного, причем совершенно непонятно какого.
За дверью что-то шуршало, падало и звенело, время от времени до меня доносилась приглушенная ругань.
«Может он там не один, с гражданкой какой?» предположил я и напряг слух. А что, с этого греховодника станется, он такой.
Но нет, глухо матерился только Валяев, никаких других голосов слышно не было. Боги мои, что ж он там такое делает?
В кабинете что-то грохнуло, и вслед за этим взвыл Валяев.
Я дернул ручку, плюнув на правила приличия, рванул дверь на себя, шагнул в кабинет и застыл на месте. От удивления.
В кабинете что-то грохнуло, и вслед за этим взвыл Валяев.
Я дернул ручку, плюнув на правила приличия, рванул дверь на себя, шагнул в кабинет и застыл на месте. От удивления.
Зрелище было еще то. Огромный кабинет, куда больше, чем у Зимина, был буквально завален всяким мусором. На полу лежали груды хлама, среди которого были обертки от шоколада, мумифицированные корки апельсина, пустые сигаретные пачки, несколько женских кружевных трусиков и другая всякая всячина.
Мебель, которая состояла из огромного письменного стола, нескольких кресел, широченного кожаного дивана и столика на резной ножке, была хаотично отодвинута по углам, дверцы шкафов были распахнуты, и среди всего этого на одной ноге прыгал хозяин кабинета.
Никит? опасливо посмотрел я на Валяева, не зная точно, чего можно ожидать от человека, который навел в своем кабинете такой хаос, а теперь прыгает посреди этого на одной ножке. Алкоголь иногда творит причудливые вещи в мозгу людей, которые в нем не знают меры.
Чего таращишься? сварливо ответил тот. Вот эта сволочь мне на ногу упала! Больно, блин!
Он опустил ногу и ткнул пальцем в медный бюстик, валяющийся на полу.
Никогда его не любил, мстительно заявил Валяев, цапнул бюст с пола и забросил в картонную коробку, стоящую неподалеку, которая тоже была уже наполовину заполнена каким-то мусором. Там ему самое и место. Нечего мне на конечности падать!
Я подошел к коробке и вгляделся в медное лицо того, кого недолюбливал Валяев.
А кто это? спросил я у него.
Стихоплет один, фыркнул тот. Весьма и весьма посредственный. К слову, и острослов из него был тоже не ахти, к тому же он не верил в то, что за любую шутку следует награда, соответствующая ей. А зря.
Он отставил ногу назад и произнес что-то на итальянском языке, по крайней мере, мне показалось, что это был именно он.
Ну, разве не бред? закончив речь, Валяев уставился на меня.
Понятия не имею, честно признался ему я. Мне этот язык неизвестен.
Вот и плохо, языки надо знать, укоризненно покачал головой Валяев. А если завтра война? Если враг нападет? А ты его языка не знаешь.
Да на кой черт итальянцам наши осины? усмехнулся я. Так чего ты там процитировал?
А, да, Валяев сел на край стола, придвинутого к окну, и достал из кармана сигареты. «И нету права на существование тому, в ком заодно сплелись для злого дела ум, сила, ярость воедино». Ну, разве не чушь?
Не знаю, я еще раз про себя повторил услышанное. По-моему интересная мысль. Слушай, а все-таки кто это?
Какая разница, он все равно давно умер, Валяев закурил. Чего приперся?
По делу, я тоже вытянул из кармана сигареты. С чего начать с тех вопросов, которые там, в игре, или с тех, которые тут?
Не пугай меня, Валяев глянул на мой перстень. Какие у тебя дела могут быть тут? Ну, из тех, что связаны со мной.