Цветы музы. Сочинение Александра Градцева - Белинский Виссарион Григорьевич

Виссарион Григорьевич Белинский

Цветы музы. Сочинение Александра Градцева

Несмотря на неблагоприятное время для поэзии, несмотря на то, что теперь почти совсем не читают стихов,  новые поэты не перестают являться, нежданные, непрошеные, а новые стихотворения так и плодятся, словно грибы после дождя. Давно ли вышли стихотворения г. Бочарова;[1] давно ли восхищались мы поэмою г. Молчанова «Повесть Ангелина»[2] и вот являются «Цветы музы» г. Градцева Но это еще не все: сколько надежд впереди, сладостных надежд! Сын природы, Федот Кузмичев, приготовил «Поэму в 14 песнях» и почему же не надеяться!  может быть, скоро потянутся, одно за другим, собрания стихотворений поэтов «Библиотеки для чтения» и покойной «Галатеи» гг. Кропоткина, Щеткина, Степанова, Зотова, Чужбинского, Третьякова, Чернецкого, Скачкова, Соколова, Волкова, г-ж Шаховой, Падерной и иных Прекрасные стихотворения гг. Сушкова, Бахтурина, Быстроглазова давно уже изданы и, сделав свое дело, то есть доставив публике большое удовольствие, покоятся в кладовых сих Елисейских полях умерших стихов и прозы Но обратимся к «Цветам музы» г. Градцева. Надо признаться, что эти цветы не совсем красивы и ароматны; но в этом виновата не муза г. Градцева, а типография г. Иогансона, на бесплодной почве которой возросли они Проницательные читатели поймут, что мы говорим о внешнем безобразии «Цветов» г. Градцева; что же до внутреннего о нем сейчас будет речь.

Снарядили корабль громадный; он недвижим стоит у морской бездны, и по влажной и бурной степи летит взором, как сокол,  а сам думает: «О, гремучие волны! недолго мне стоять; спущусь я тяжелою пятою к вам на хладную грудь, как гений раздора»

Теперь, читатели, мы вам самим предоставляем приятный и полезный труд отыскать единство образности в смелых и «цветистых» тропах музы г. Градцева: сперва корабль грозит волнам спуститься тяжелою пятою на их (или, как выражается муза г. Градцева, к ним) хладную грудь; а потом хочет своею широкою грудью резать их седое чело; из этого сбивчивого обстоятельства очень естественно вытекает вопрос о фигуре корабля, то есть о том, где у него грудь и где ноги, или «пята»; и потом о фигуре волн, то есть где у них «седое чело» и где «хладная грудь» Не сознавая себя в силах решить такой мудреный вопрос, будем продолжать историю корабля и волн. Погрозивши волнам, наш корабль, «одетый величьем и с пламем в очах», торжественно погрузился в воды ме(ѣ)дной пятой, «всклубляя свой флаг распущенный»; волны осердились и давай бросаться ему на грудь; но «бегун морей» не струсил он начал работать и грудью и пятою: грудью он дерется, а пятой «смял волны». Волны, видя, что плохо дело, что дракой ничего не возьмешь, очень хитро придумали испугать «бегуна морей» дикими, напыщенными стихами: «Ты-де,  говорят они,  быстрой и упорной встречей разрушал наше восстание (чудная мысль, смелый оборот!) и исторгал из нас рыданья; но не гордись своею стальною грудью ты р у к о т в о р н о с т ь человека, ты духом тленья отягчен; а мы (то есть волны) созданы от века, к нам недоступен смертный сон; беги же вон из моря». Но корабль себе на уме: его не надуешь плохими и бессмысленными стихами ведь он и сам мастер кропать их. «Врете вы»,  крикнул он на них

Вот так уж корабль подлинно, что удивительный: сам срывает якорь, а не снимается с якоря, думой прямо в небеса, а стрелою по черным волнам Но и это еще не все: сперва вы видели его врагом «надменной и бурной стихии», а теперь он вдруг является ее «наперсником» видно, насильно влез в дружбу

Все рассказанное нами составляет содержание первого цветка музы г. Градцева. Что же в этом «содержании»?  спросите вы: что за мысль, что за смысл? Не знаем наверное, но думаем, что это этюд. Вы, читатель, конечно, учились в детстве нелепой науке, называемой «реторикою»; вас, конечно, заставляли «сочинять» на заданные темы; следовательно, вы знаете, как пишутся такие сочинения. Если же не знаете, мы вам скажем. Вот, например, дана тема «корабль»: что ж тут писать?  Как что? если в классическом роде, то благосклонные небеса, попутные ветры, морские божества, милая жена и прекрасные дети, ожидающие в мирной хижине дорогого их сердцу пловца; потом буря, кораблекрушение, гибель, а затем нравоучение: как-де ненадежны все надежды человеческие, и в виду, дескать, берега погибает пловец, тщетно простирая объятия к «верной подруге и бесценным залогам нежного союза», а наконец вывод: следовательно, коли уж ездить, так сухим путем, а не морем; лучше же всего не ездить, а сидеть дома, не гоняясь за богатством и славою,  да, впрочем, вы уж читали басню «Два голубя»[3] Если же угодно в романтическом роде: назовите корабль «бегуном моря», «человеческою мыслью, одетою в дерево, железо и смоленую пеньку, окриленную парусами»; море сравните с душою злодея и потом заставьте его ругаться с кораблем, потом драться, и кого-нибудь из них сделайте победителем; но бойтесь вывести какое-нибудь заключение: романтизм требует таинственности, неопределенности; в нем все дело в ничем или в чем-то Славная наука реторика, особенно та глава в ней, которая трактует об «изобретении» и «общих местах»!.. Чтоб убедиться в этом, стоит только посмотреть, какое прекрасное стихотворение помогла она написать г. Градцеву. Дело идет о «холме» простом, обыкновенном холме; ну, что бы, кажется, можно сказать о холме, кроме того, что он холм; но гений и реторика найдутся наговорить всего о ничем. Был изволите видеть в степях за Волгою холм, на котором «орел обитель основал»; на холме было тихо, как во всякой «обители», и безмолвие оживлялось только криком орлов Вот муза г. Градцева и начинает допрашивать холм: где-де была обитель твоей младенческой поры и кто тебя сюда занес?  Холм ни слова, как будто (такой гордец!) и знаться не хочет с музою г. Градцева; а между тем

Этими стихами заключается пьеса: поняли ль вы их?..

Очень интересна также пьеса «К смерти». Муза г. Градцева такими словами не велит идти смерти в счастливое семейство:

Муза г. Градцева произращает не одни цветы, но и целые деревья: на первый случай она потчует только суком с большого дерева «одною сценою из жизни Владимира (,) князя новгородского», которая сцена, как гласит выноска, есть «Отрывок» из драматических сцен: «Владимир и Рогнеда с 980 по 986 год». Первый опыт в Д(д)раме!  наивно замечает автор По суку видно, что «Рогнеда с 980 по 986 год» есть дерево большое, но водяное нечто вроде ветлы

Все замашки музы г. Градцева обличают в нем поэта романтического, из школы г. Бенедиктова[4]. Да, г. Градцев романтик, а следовательно, и несчастный человек, потому что все романтики несчастные люди. Читайте и страдайте:

Комментарии

1

См. рецензию Белинского на «Стихотворения И. Бочарова» (1841)  Белинский, АН СССР, т. V, с. 484.

2

Рецензируя поэму Н. Молчанова «Ангелина» (1837) (см.: наст. т., с. 499501), Белинский беспощадно осмеял ее.

3

Имеется в виду басня И. А. Крылова «Два голубя» (1809).

4

См. статью «Стихотворения Владимира Бенедиктова» (1835)  наст. изд., т. 1, с. 193208.

5

Цитата из стихотворения В. Г. Бенедиктова «Грусть» (1835). Курсив Белинского.

5

Цитата из стихотворения В. Г. Бенедиктова «Грусть» (1835). Курсив Белинского.